Карен Трэвисс - Остров выживших
— Тебе стыдно за меня, Вик? — спросила она. — Я просто так спрашиваю, потому что если да, то ничего страшного.
— Нет, нет. Ни в коем случае.
— Ты совсем не боишься того, что во мне, оказывается, живет?
— Оно живет во всех нас, Берни.
— Я сама не верила в то, что смогу это сделать. Но как только начала, все оказалось очень просто.
Хоффман фыркнул:
— Ты думаешь, что Мэсси и прочее дерьмо терзаются подобными мыслями? Они просто грабят, убивают и насилуют. А на следующее утро просыпаются и отправляются делать то же самое.
— Так вот в чем разница между хорошими и плохими? Они делают это и в ус не дуют, а мы делаем то же самое и потом страдаем от угрызений совести? Или мы чувствуем вину, только прикончив червя, но не другого человека? Потому что я живьем разрезала на куски этих ублюдков, а они чувствуют боль точно так же, как черви. И меня не волнует то, что я причиняла им боль, — меня волнует только то, что это оказалось легче, чем я думала.
— Нам следовало поговорить об этом несколько месяцев назад. — Хоффман закрыл дверь на замок. Комната была почти пустой, ее еще не наполнили бумаги и прочие вещи, скапливающиеся в офисе, которым долго пользуются. — Сейчас меня интересует только то, что происходит с тобой, а также с другими моими солдатами. Об остальном человечестве пусть позаботится Прескотт.
— Знаешь что? Я бежала обратно в армию. Для меня армия и есть человечество. Я не хотела уподобляться паразитам, которых встречала. Это пугало меня гораздо больше, чем когда-либо пугал бой. Я даже думаю, что речь здесь совсем не о морали. Это был просто животный страх.
Хоффман пристально взглянул ей в глаза, но не осуждающе, а с грустью и сожалением; казалось, прошла вечность, прежде чем он отвел взгляд. Да, в свое время ему тоже приходилось совершать дикие вещи. Она это знала. Но он действовал под влиянием минуты, а не возвращался, чтобы хладнокровно свести счеты. Хотя она и сама не знала, что это меняет.
— Ну ладно, хватит языками болтать. — Он снова проверил свой пистолет и взялся за ручку двери. — Что ты хочешь сделать? Просто скажи.
Берни ни секунды не сомневалась в том, что Мэсси — преступник. Она не сомневалась в том, что он заслуживает смертного приговора за свои преступления — не только по отношению к ней, но и против ни в чем не повинных людей, которых его банда терроризировала и убивала. Просто в последнее время ее волновали уже другие вещи. Она чувствовала, что ее злоба и гнев постепенно ослабевают. Она уже не была уверена в том, что это действительно гнев.
«А какого черта я хочу?»
— Дай мне с ним поговорить, — попросила она.
Джон Мэсси был в наручниках. Первой ее мыслью было снять наручники, чтобы не избивать связанного человека, но внезапно это показалось ей смешным: она была сухощавой женщиной — не хрупкой, ни в коем случае, пока нет — и приближалась к седьмому десятку, а он был здоровенным мужиком вдвое моложе ее. Но в солдатах ее полка — в том числе и в женщинах — глубоко укоренилось понятие о честной игре.
«Смех, да и только».
Хоффман стоял сбоку, готовый броситься между ней и Мэсси. На мгновение в мозгу Берни промелькнула мысль о Маркусе, она вспомнила то выражение грусти, неодобрения или чего-то еще, появившееся на его лице, когда она чуть не повела себя как дикое животное, и поняла, как много для нее значит его мнение.
«Я знаю, что он прав. Стоит только оставить безнаказанным одно убийство из мести — и все начнут решать свои проблемы таким же образом. А потом наше общество развалится».
Но Мэсси должен заплатить за то, что он сделал. Именно это было фундаментом общества: обязанность отвечать за свои поступки.
Даже сейчас на лице его застыла все та же самоуверенная ухмылка. Она чувствовала его запах. Это был не запах пота. Это был просто его запах, и прошло много времени, прежде чем он перестал повсюду мерещиться ей.
— Так зачем ты сюда приперся? — спросила она. — Твои дружки наверняка тебе сказали, что я вернулась. Ты что, думал, я тебя не узнаю?
Мэсси по-прежнему казался уверенным в себе, даже почти спокойным.
— А я просто взял и пришел. Сколько еще народу вы пустили к себе, таких, которых вы не узнали, которые не оставили свидетелей? Мы уже внутри, среди вас, сука. Вы все заплатите за смерть моего брата. — Он медленно подмигнул. — А может, я пришел тебя прикончить. Просто чтобы вы, солдатня, поняли, что на вас тоже найдется управа.
— Ну и почему ты вдруг перепугался и бросился бежать?
— Решил отложить месть на завтра…
— Ну и прекрасно; значит, я перестреляю вас всех до единого, твари, чтобы быть уверенным в том, что сюда не просочилась всякая мразь, — вмешался Хоффман. — Потому что я могу это сделать.
— Ты этого не сделаешь, старый дурак, потому что уже поздно. КОГ ослаблена. Вот почему черви вас почти всех передавили. А мы будем жить еще долго, после того как вы передохнете, — мы приспособлены к выживанию. А вы — нет.
Хоффман вытащил из кобуры оружие и молча, небрежным жестом протянул Берни. У нее был собственный пистолет, но эта демонстрация должна была произвести нужное впечатление.
— Ты думаешь, твоя взяла, сучка? — прошипел Мэсси. — Я тебя не боюсь. Я тебе показал, что ты ничтожество и мы можем сделать с тобой все, что захотим. И ты этого никогда не забудешь.
Берни ощутила могучее желание нажать на курок. Но оно исчезло так же внезапно, как и появилось; вместо этого ей, неизвестно почему, захотелось смеяться. Люди совершают самые странные поступки под влиянием стресса, но это — это было озарение.
«Это соревнование. Он пытается навязать мне свои правила. Ну ладно, с меня хватит».
Она вернула пистолет Хоффману. Он, не колеблясь ни секунды, приставил дуло к виску Мэсси.
— Я закончу за тебя, — сказал он. — Хочешь подождать снаружи, Берни? Тебе не обязательно в этом участвовать.
Мэсси презрительно ухмыльнулся:
— А, понятно, кишка тонка…
Хоффман свободной рукой схватил Мэсси за волосы и запрокинул ему голову. Старый вояка наводил на людей больше страха, когда держался спокойно, как удав, и сейчас он вел себя именно так.
Однако Мэсси все-таки не умолял о пощаде. Хотелось ли ей этого? Да, хотелось. Его нужно было сломить и лишь потом уничтожить, чтобы другие знали, что таких, как он, тоже можно смешать с дерьмом.
Он ухитрился взглянуть Хоффману в глаза.
— Если нажмешь на курок, старик, я буду являться тебе в кошмарах. Тебе меня не победить.
— Ты еще сопляк и не помнишь Кузнецких Врат, — спокойно ответил Хоффман. — Думаешь, мне впервые приходится делать грязную работу?
«Ты мне не все до конца рассказываешь, Вик. Правда?»
Берни сомкнула пальцы на толстом дуле пистолета и, надавив, медленно опустила руку Хоффмана. Опасно было проделывать это с человеком, державшим заряженное оружие со снятым предохранителем. Возможно, еще доля секунды — и она лишилась бы руки. Но сейчас она контролировала ситуацию. Она знала это.
— Нет, больше он никого не будет дергать за веревочки, — сказала она. — Я решила, как мы с ним поступим. Он мой. И я сделаю с ним все, что захочу. Но я пока не придумала, что именно.
Хоффман вопросительно взглянул на нее, все еще сжимая в кулаке волосы Мэсси.
— Да, я уверена, — произнесла она.
Но Мэсси больше не чувствовал уверенности.
Она увидела это вовремя: взгляд, говоривший о том, что он не понимает, что происходит, не знает, что будет дальше и насколько все плохо, потому что в его книге с правилами такого не было. Это и был страх. Это он делал с остальными. Именно это она и хотела заставить его почувствовать. Остальное было делом техники.
Хоффман выпустил Мэсси и оттолкнул его прочь. Через несколько секунд бродяга отдышался и смог заговорить.
— Думаешь, ты меня сможешь запугать, сучка? Думаешь, я твоих угроз боюсь?
— Я тебя уже запугала, — ответила Берни. — А что будет дальше… посмотрим. Ты знаешь, женщины — они такие непредсказуемые.
Хоффман выпустил ее и закрыл за собой дверь на замок.
— Делай что хочешь, Берни, — сказал он. — Я тебя прикрою. Но на самом деле жаль, что ты не позволила мне вышибить ему мозги и избавить тебя от всей этой мерзости раз и навсегда.
— Ты хотел этого, — произнесла. — Для меня этого достаточно.
У Хоффмана достаточно собственных кошмаров. Она не станет добавлять ему новых. Если нужно будет выполнить грязную работу, она сделает ее сама.
Семейные казармы МБВ, ознакомительная экскурсия, три дня спустя
— Так, напомни мне еще раз, леди Бумер, какие слова нам теперь не разрешается употреблять?
Коул и Берни вытянулись по стойке смирно во втором ряду отряда охраны, на площади — усаженной деревьями площади, какие были в Хасинто. Здесь собралась небольшая толпа, чтобы послушать важную речь Председателя, обращенную к делегации из Пелруана. Коул размышлял о том, сможет ли он когда-нибудь привыкнуть к такой службе, когда от тебя требуется просто стоять с бравым видом и ничего не делать.
