Грэм Макнилл - Ангел Экстерминатус
— Просто любуюсь архитектурой, — сказал Люций и наклонился за гладким рубином, лежавшим среди осколков отрубленной головы. Камень был теплым на ощупь, и он засмеялся, почувствовав исходящую изнутри панику: кажется, камень боялся.
Звуковая пушка за спиной Вайросеана рявкнула, и оружие остальных его воинов отозвалось синкопой криков.
Люций сжал камень и ухмыльнулся, когда паника внутри кристаллизовалась в ужас.
— Что это? — спросил Вайросеан, протягивая руку.
Пожав плечами, Люций вложил камень в его раскрытую ладонь. Артефакт завибрировал, словно в потоке диссонирующих гармоник, и в танце своем стал похож на магнит, меняющий полярность. Затем с резким треском раскололся надвое, и Люций ахнул, ощутив, как внезапный прилив энергии пронзает тело. Это было сильнее любого боевого стимулятора, и по исступленному блаженству на лице Вайросеана стало ясно, что он тоже это почувствовал. Оружие какофонов затрубило с оглушительной силой, и с полдюжины скульптур поблизости разлетелись на куски, как если бы по ним ударили молотом.
Среди мельчайших осколков, в которые превратилась каждая фигура, находилось такое же сердце из драгоценного камня, и воющие какофоны немедля набросились на добычу. Они дрались за каждый артефакт, отталкивали и рвали друг друга когтями, выхватывая лучившиеся теплом драгоценности. Оказавшись в руке, камень немедленно взрывался, вызывая экстаз, от которого кипела кровь всех воинов, стоявших поблизости. Их оружие ревело, и гудело, и визжало в животном наслаждении, и атональное эхо заметалось между гробниц, наполняя улицы, словно стая голодных гончих.
Люций отступил от Вайросеана, когда тот снял с плеча секиру, длинное древко которой было окутано мерцающим синим светом, а корпус гудел от энергии. Вайросеан ударил по оружию рукой, и разряд шума, сопровождавшегося молниями, разорвал воздух яростной дисгармонией. Фасад гробницы треснул, и ударная волна выбила в покрытии дороги воронку десять метров шириной.
Новость о ценности чудесных камней распространилась среди Детей Императора подобно вирусу, и наступление, в начале своем неравномерное, но упорное, превратилось в бешеную потасовку — настоящую оргию разрушения, когда легионеры сбивали с постаментов все скульптуры, до которых могли дотянуться, и разбивали их на части.
Железные Воины Барбана Фалька прошли мимо не останавливаясь.
Никона Шарроукин наблюдал за тем, как все силы Детей Императора на этой оси наступления погружаются в безумие разгула. Воины разбивали статуи, доставали камни, хранившиеся внутри, и затем или давили их ногами, или проглатывали целиком, или погружали в свежие раны, которые наносили себе сами. В воплях их звучало исступление, в действиях же не было никакого смысла.
— Что это за новое безумие? — спросил Сабик Велунд, недоуменно качая головой.
— После Исствана и атаки на «Сизифей» я даже не пытаюсь понять мотивы предателей, — ответил Шарроукин.
— А как же «познай своего врага»?
— Я начинаю думать, что это не слишком здравый совет, — медленно проговорил Шарроукин. — Познание Детей Императора может заразить душу безумием.
— С этим спорить не стану, — согласился Велунд.
Шарроукин наклонился через парапет странно светящейся гробницы, на вершине которой они разместились. Чтобы подняться сюда, Велунду пришлось лезть по стене, его же спутник воспользовался своим сильно модифицированным прыжковым ранцем: более чем вполовину уже в поперечном сечении, чем стандартный ранец штурмового десантника, тот практически не оставлял видимых выбросов.
Двумястами метрами ниже Дети Императора дрались между собой за мерцавшие теплым светом камни, которые хранились внутри каждой хрустальной скульптуры. Шарроукин не представлял, какое именно свойство этих кристаллов спровоцировало столь разрушительное поведение, но даже он чувствовал неизбывную тоску, которая сопровождала гибель каждого камня. Железные Воины продвигались все дальше в город, не обращая внимания на бесчинства своих братьев. Шарроукин их не винил: ненадежный союзник хуже, чем никакого.
Железные Руки были надежны. Шарроукину довелось сражаться вместе со многими братьями из других легионов, но никого он не уважал так, как осиротевших сынов Ферруса. Сто сорок шесть воинов из X легиона сейчас занимали скрытые позиции вокруг центрального мавзолея-храма, куда, судя по всему, и направлялись предатели. Развертывание сил, схема наступления и боевой порядок указывали, что враг идет прямо к потрепанным воинам Ульраха Брантана.
Шарроукин знал, в каком месте Железные Воины войдут в город, и потому, едва осела пыль после бомбардировки, повел товарищей к цели по противоположной траектории. Командовал рейдом Кадм Тиро, а ветераны Верманы Сайбуса, рассредоточенные по всему отряду, служили опорными звеньями в ослабевшей структуре Железных Рук. Сайбус более-менее оправился после схватки с Пертурабо: сломанные механические части его тела были заменены новой аугметикой, снятой с «Сизифея», а те органические компоненты, которые не полностью регенерировали, теперь были под защитой синтекожи и имплантированного пластека.
Еще одна частичка его человечности была принесена в жертву борьбе против Воителя.
«Сизифей» оставался на низкой орбите так близко, насколько позволяли его сильные повреждения. Бой с «Андроником» дорого обошелся кораблю, но он держался — как держался легион, которому он служил. Прижавшись к планете, «Сизифей» скользил в зонах помех между слоями атмосферы, избегая обнаружения. Корабль был близко, но это не поможет, если обнаружат их самих. На борту оставались лишь фратер Таматика и Атеш Тарса, первый — в наказание, второй в качестве стражника. «Грозовые птицы» и «Громовые ястребы», доставившие отряд на поверхность, ждали, словно терпеливые хищные птицы в своих гнездах, на крышах гробниц, расположенных дальше в городе.
Глупость — слишком мягкое слово для этой миссии.
Да, отряды Гвардии Ворона часто сражались в тылу с врагом, значительно превосходившим их в численности, но сейчас соотношение сил было абсурдным. Десятки тысяч Железных Воинов и Детей Императора приближались к небольшой группе, у которой не было ни малейшей надежды дать им отпор. Тысяча к одному — о таких битвах рассказывают легенды, но на то они и легенды. Можно сколько угодно восхищаться победами мифических героев, но оказаться перед таким соотношением самому — совсем другое дело.
Вокс Шарроукина затрещал, наполняя шлем голосом Верманы Сайбуса:
— Что ты видишь? — спросил командир морлоков X легиона.
— Одна колонна Детей Императора замедлилась, но Железные Воины продолжают движение. Несколько рот бронетехники, минимум пятнадцать тысяч воинов и артиллерия поддержки. И еще два «Разбойника».
Сайбус, следует отдать ему должное, нисколько не был обеспокоен той воинской мощью, что приближалась к его позиции.
— Когда они достигнут гробницы? — уточнил он.
— Через десять минут самое большее.
— Хорошо, мы будем ждать, — сказал Сайбус. — Возвращайтесь немедленно.
Выплюнув разряд помех, вокс замолчал.
Велунд слышал весь разговор и чувствовал, что Сайбус Шарроукину неприятен.
— Симпатий он не вызывает, но командует хорошо.
Шарроукин покачал головой:
— Он забыл, что ведет за собой людей. Он пользуется почтением, которое твой легион испытывает к железу, и превращает ненависть к плоти в достоинство.
— Ты неверно понимаешь нашу природу, — возразил Велунд. — Плоть не вызывает ненависти ни у меня, ни у моих братьев — мы просто знаем, что она не так надежна, как железо.
— Разница от меня ускользает, — заметил Шарроукин.
— Очень в этом сомневаюсь.
— Неважно. Ты не хуже меня знаешь, как важно воинам чувствовать, что их командир живой человек, что он понимает и разделяет риск, на который они вынуждены идти.
— Избавление?
Шарроукин кивнул.
— Восстание преподало нам урок, который мы отлично помним, и любой командир в Гвардии Ворона, забывающий о нем, вскоре обнаружит, что командовать ему некем.
— Может быть, ты прав, но сейчас неподходящее время, — сказал Велунд. — Они снова наступают.
Проследив за взглядом Велунда, Шарроукин понял, что товарищ прав. Неведомое безумие, охватившее Детей Императора, наконец стихло, сменившись неким подобием порядка. Среди предателей Шарроукин узнал воина с кнутом, мастера-мечника, с которым ему пришлось столкнуться на «Сизифее».
Узнавание вызвало неуместное волнение, и память в ту же секунду воскресила всю дуэль, что развернулась на посадочной палубе. Шарроукин в первый раз бился с подобным противником и не мог предсказать, чем бы закончился тот танец клинков, если бы их не прервали.
