Виктор Косенков - Русские навсегда
– Вот что, ребята, я вам скажу, – начал он, облокотившись на стол. – Их там не так много осталось… Ждать нельзя. Надо вылазку делать. Ребят наших вытаскивать.
Петр Фадеевич хмыкнул.
– Положат нас, у выхода, да и все.
– Дымы бросим. Еще ведь остались. Я сверху присмотрелся. Есть возможность. А ребятки наши за воротами. Подхватим и обратно… Время ведь уходит.
– Нам бы до утра дотерпеть, – вздохнул Петр Фадеевич. – Там мужики придут. Из деревни. Я попросил, чтобы пришли. На день… Для страховки.
– Не дотянем. И, главное, наши парни не доживут. И этим гадам тоже до утра резону нет тут торчать. Тоже, поди, не дураки подобрались.
– А я согласен! – вдруг подал голос Гриша. – Все лучше, чем тут торчать. Рывок сделаем, а там уж как пойдет.
– Не годится, – ответил Петр Фадеевич.
– Чего?
– Того, не годится. Как пойдет… Должно пойти по-нашему.
– Тогда смотрите… – Отец Федор решительно взял уголек и принялся чертить на столе схему.
Сергей отошел в сторону. У него кружилась и болела голова. Перед глазами все плыло.
– Как ты себя чувствуешь?
Сергей обернулся.
Рядом стояла Маша.
– Хорошо. В общем.
Она кивнула, глаза были растерянные, испуганные.
– Да ты не беспокойся, – неожиданно для себя сказал Сергей. – Мы его вытащим, и все будет хорошо. С Михалычем и не такое случалось, правда?
– Правда… – подтвердила она тихо. – Только это было давно.
Сергей не нашелся, что ответить, и Маша отошла к Кулебякину. Смочила ему губы мокрой тряпицей.
Сергей сел около окошка и принялся ждать.
Когда раздались первые выстрелы, они уже были готовы.
Откуда-то с улицы послышался низкий, тяжелый рык и короткие автоматные очереди. По верхушкам сосен полоснул белым светом прожектор.
– Из огня да в полымя! – заключил Петр Фадеевич. – Пошли, мужики, пора этот балаган кончать!
Он распахнул двери, швырнул оставшиеся дымовые шашки и кинулся вперед, в густой дым, паля на ходу.
Они неслись вперед, стреляя во все стороны, ни на что уже не надеясь. Сергей бежал вместе со всеми, не разбирая дороги и надеясь не заблудиться в этом страшном белом тумане. Только маячила впереди спина отца Федора да гудел в голове набат: «Кончать балаган!»
И Сергей бежал. Заканчивать балаган и наводить порядок. По праву мужика. Хозяина этой земли.
– Тащи! – орали впереди. – Тащи!
И выстрелы!
Кто-то, в дыму не поймешь, кто, выскочил, схватил Сергея за грудки.
– Серега! Дай ружье! Держи носилки! Пошел!!!
Снова выстрелы!
Шальная автоматная очередь прочертила воздух над головой.
В дыму тяжело, трудно дышать, дым обжигает легкие, гортань, оставляет мерзкий привкус во рту.
– Антоша! Антоша! – Чей-то истошный вопль. Кажется, женский, не разобрать уже.
– Лежать всем! Суки!
Выстрелы!
Тяжелые носилки оттягивают руки.
«Только вперед! Кончай бардак! Только вперед!»
Он ввалился внутрь, не чуя под собой ног. По инерции пробежал еще метра три и упал. Сзади на доски с носилок рухнул Михалыч. Петр и Гриша задраивали дверь.
У Михалыча распухшее, посиневшее лицо. Кровь сочится изо рта.
Петр Фадеевич стреляет из амбразуры. Еще. Еще! Помпу клинит, и он отбрасывает ставшее ненужным оружие.
– Суки…
– Что теперь? – выдохнул Сергей. – Что теперь?
Ему никто не ответил.
– Ждем, – наконец сказал Гриша. – Второго не нашли. Убили, наверное.
На улице продолжалась пальба.
И вдруг, перекрывая грохот выстрелов, кто-то гаркнул на всю тайгу:
– Предлагаю сложить оружие! С вами говорит капитан воздушно-десантных войск…
– Вот дерьмо! – выругался Гриша. – Русские…
Снова одинокие выстрелы.
Приближающийся низкий рокот.
Техника?
– Десантура… – удивленно пробормотал Петр Фадеевич.
– Предлагаю сложить оружие! С вами говорит капитан воздушно-десантных войск…
Снова стрельба и тот же голос в мегафон:
– Да вы охренели совсем!
Бабахнуло так, что даже в доме все оглохли. Больше выстрелов не было.
Сергей подошел к бойнице, осторожно выглянул. Сквозь сожженные ворота ярко светил прожектор. То тут, то там в поле зрения попадали деловито суетящиеся люди в голубых беретах.
– Внимание! – донесся уже другой голос. – С вами говорит майор ФСБ Калугин. Предлагаю открыть дверь и выйти… Если среди вас есть Антон Михайлович Лаптев, то я должен передать ему сообщение…
– Не знаем тебя! – проорал в амбразуру Петр Фадеевич. – У нас диски, если что, мы их того! В печку! Понял?!
– Да и черт с ними… – после паузы раздался голос Калугина. – Если в печку… Так. Для Антона Лаптева передаю сообщение.
– Михалыч, Михалыч… – пошевелил полковника Сергей. – Слушай, родной…
– Рота Джамаля ушла в горы. «Заря» может вернуться. Код возврата 16-743+15.
Все это Калугин прочитал по бумажке. Отложив в сторону микрофон, он пожал плечами и сказал Иванову:
– Знать бы еще, что это значит… Битов передал, говорит, что Лаптев сообразит.
– А если не сообразит?
– Хреново тогда, – Калугин вздохнул.
Они подождали немного. Потом Калугин снова взялся за микрофон.
– Повторяю…
В это время, внутри крепости, Михалыч разлепил губы и выдохнул:
– Наставник… Откройте…
Заскрипела тяжелая створка, и Маша метнулась к дверям.
– Врача!!!
Калугин стоял на раскуроченном взрывами палисаде.
– Твою мать…
– Что там? – крикнул снизу Иванов.
– Война… – тихо ответил Калугин.
Рассвело.
Раненых десантные БТРы увезли в госпиталь. Убитых паковали в черные, глухие мешки и тоже вывозили. Чужаков отдельно.
– Знакомая физиономия! – крикнул Иванов. – Владимир Дмитриевич, подойдите!
Калугин спустился вниз по разбитым, но все еще удобным ступеням из утрамбованного снега и плотно переплетенных прутьев.
– Вот посмотрите… – Иванов протянул ему листик с портретом, который изображал человека с длинным носом. – Это тот, на которого наши «девочки» показали. Помните? После разгрома на квартире у Лаптева?
– Да-да, кажется, припоминаю… – Калугин посмотрел на лежащее перед ним тело. Потом снова на картинку. – Умницы, девочки. Да и художники тоже. Запиши себе, чтобы отдельно в рапорте указать хорошую работу этих рисовальщиков. Почти одно лицо.
На снегу, наполовину упакованный в черный пакет, лежал Носатый. Белое лицо, закатившиеся глаза и черные отпечатки на горле. Вдавленный внутрь кадык.
– Душили, – прошептал Леша. В его голосе Калугин услышал плохо скрываемое удовлетворение. – Душили…
– Гнать нас надо, Лешенька, из органов, – вдруг сказал Калугин.
– Почему? – Иванов даже руками развел.
– Потому что в хвосте плетемся, как старые лошади. Эти люди нашу работу сделали. Понимаешь? Нашу. Так что поедем мы с тобой в Москву получать заслуженную пилюлю от руководства. То есть получать буду я… Знаешь, Леша, есть такой жанр, комедия ошибок. А у нас вышла не комедия. Трагедия ошибок.
Иванов промолчал.
Калугин нагнулся, расстегнул застежку-«молнию» на мешке.
– Смотри, как интересно, Леша.
– Что?
– Одежда. Носатый одет в цивильное. Понимаешь? Те, – Калугин мотнул головой на остальные черные мешки, – те военные. Там и покрой, и снаряжение… Все понятно. А этот, хоть и снаряжен, но по-другому. Его одежда – это то, что может надеть гражданский, чтобы не замерзнуть и вместе с тем не привлекать к себе внимания.
– Так… – Иванов неуверенно посмотрел на шефа. – Так что же получается, он…
– Ну-ну…
– Он к ним присоединился, что ли? Специально приглашенная звезда?
– Что-то вроде. Уйти он должен был вместе с ними, это к гадалке не ходи…
– А старика в деревне они порешили?
– А кто еще? – Калугин удивленно посмотрел на Иванова. – Ты знаешь много людей, которые могут накачать человека сывороткой, а потом пристрелить? Экспертиза, конечно, ответа еще не дала, но я предполагаю, что сюрпризов не будет.
– А кто наших ребят порезал?
– Лешенька, из меня хреновый Шерлок Холмс. Очень хреновый.
– Понял…
– Но в рапорте. В рапорте, Леша, я укажу на него. – Калугин кивнул в сторону мертвеца. – В комментариях, конечно.
Иванов неопределенно хмыкнул и сделал выводы.
Бойкие ребята, грузившие тела в БТР, застегнули мешок и уволокли Носатого. Пора было трогаться. Забирать живых, приглашать психологов, медиков, следователей, составлять рапорты, писать отчеты, получать пинки. Жить дальше.
Около сожженных ворот крепости, усевшись в сугроб, сидел молодой человек. Поднявшийся ветер трепал его волосы. Издалека Калугину показалось… Снег? Он подошел ближе. Пригляделся. Потом присел рядом на корточки.
– Это вы, Сергей Столяров?
Молодой человек кивнул.
– Что ж вы, Сережа… – Столяров посмотрел Калугину в глаза, и тот почувствовал, как все слова застревают в горле непроходимым комком. – Что ж вы…
