Андрей Гребенщиков - Ниже ада
— В каком городке?
— Чекистов!
— Это мутанты какие-то?
— Сам ты мутант. Это квартал так называется, вернее назывался до. Здесь чекисты жили.
— Не знаю я такого слова.
— Если честно, и я не знаю. Видимо, банкиры или кто-то связанный с банковскими чеками — такими древними деньгами. Либо от «гранатной чеки» их так прозывали — может, рабочие оружейного завода… Неважно, короче. А важно то, что выйдем всего лишь в паре сотен метров от искомого ОДО. Правда, по пути нужно посетить два места…
— Это какие еще?
— Объясняю. Если кто забыл, мы до сих пор таскаем останки Москвича. Наконец появится хорошая возможность предать их земле — напротив ОДО расположен мемориал в честь погибших воинов-уральцев, «Черный тюльпан». Игнат, хоть и не с Урала, все же достоин быть захороненным здесь. Это раз. А два — нам понадобится последний привал перед спуском туда. Кодов доступа в дневнике нет. Насколько я понял, они находятся или должны находиться в материалах, спертых мной из Бункера. Какая же счастливая, небывалая удача заставила тогда схватить нужные папки…
Иван хмуро, даже отстраненно посмотрел на товарища:
— Костя, не будь наивным… Неужели до сих пор веришь в случайности, совпадения, удачи? Случайно попали в Бункер, случайно залезли в кабинет Вольфа, который случайно последние шестнадцать лет хранил те самые документы у себя на столе…
— Они не на столе были, а в открытом сейфе!
— Да какая, к черту, разница?! Еще чище — в случайно открытом сейфе! Нет ничего случайного, и с самого начала не было. Никогда! Нас ведут… иногда под ручку, иногда пинками под задницу загоняя в нужную сторону…
— Ваня, чего ты несешь?! Под какую ручку, какими пинками?! Что за паранойя?
— Это не наша игра — чужая. Деда, Отшельника, Судьбы или Рока, может, Хозяйки Медной Горы, а то и всех их вместе взятых! Мы вскочили в последний вагон метро и летим на всех парах к неведомой цели. Неведомой лишь нам и лишь по одной простой причине — не наша с тобой эта цель!
Живчик, не моргая, смотрел на Мальгина — ошалело, испуганно, потерянно.
— Ванечка… Не понимаю тебя… если так, то зачем? Зачем мы, как бараны…
— Не как бараны. Дед ведь научил тебя играть в шахматы? Так вот, правильный пример — пешки. Мы даже не знаем, кто нами двигает: маленьким отважным пехотинцам не видно ничего, кроме клеточек под ногами. И не дано ни поднять головы, ни оглянуться. Ферзи, навроде Отшельника и Вольфа, могут хотя бы догадываться о том, кто сидит по разные стороны игральной доски, но мы с тобой всего лишь слепое орудие — слабенькое, но…
— Я не пешка! У меня есть собственная воля!
— …но оказавшееся в нужном месте и в нужное время. Ты не пешка, вернее, не простая пешка — проходная. Без двух минут ферзь. Тебе и мне уготована значительная роль — как минимум, уничтожить вражескую ладью, Бункер. Войну это не остановит, ведь ладья не самая важная фигура, к тому же парная, но расклад сил изменит очень и очень сильно. Так что не надо бояться обидного слова «пешка», ведь мы важны настолько, что наш проход прикрывал настоящий ферзь, возможно, даже ценой своей жизни. Но дело в другом — я боюсь того, что не ведаю, в чьих руках нахожусь, чьим целям служу…
— Иван, у тебя горячка, ты бредишь!
— Я не вижу игроков — это по-настоящему страшно, Живчик. — Казалось, поглощенный мыслями Мальгин не слышит друга. — Чья эта партия? Бог против дьявола? Или просто двое закадычных друзей, коротающих время за интеллектуальным развлечением? Может, Природа против Хаоса? Жизнь против Смерти? Или Падший Ангел в своей извечной ссылке разыгрывает хитроумные комбинации против себя самого в полнейшем одиночестве?
— Иван!
— Но и это еще не все. Два Ферзя одной масти — слишком круто для серьезных и равных противников. Весь ужас в том, что свои цвета нам только предстоит обрести, и они могут быть… разными… противоположными друг другу.
Константин Федотов полными ужаса глазами смотрел на своего товарища, юного, очень юного дозорного Ивана Мальгина. Тихого, спокойного и немного трусоватого мальчишку, который несколько дней назад не мог сделать предложение своей любимой девушке и прятался от нее в туннелях. Куда девался тот Ванечка? Кто этот новый человек с горящим, ненавидящим взором, полным отчаянной, перехлестывающей за края боли?
— Ваня, тебя шатает! Смотри, весь лоб мокрый, это температура! Ты переутомился, немного сорвался, бывает… Давай устроим привал прямо сейчас? Нам больше некуда спешить!
— Я в норме. — Мальгин врал. Очередной приступ лучевой болезни рвал его нутро на части, но чувство утекающего сквозь пальцы времени, которого оставалось с каждой секундой все меньше и меньше, подгоняло вперед. — И мы спешим. Идем к Тюльпану?
— Нет, нет. — Живчик быстро затараторил, радуясь смене бредовой темы: — С Тюльпаном не все так просто, сначала остановимся у Трех Братьев, а потом…
— Пошли, по пути расскажешь, что за братья такие и с чем их едят.
Федотов облегченно, почти покорно закивал:
— Расскажу, это очень интересная история.
* * *Мемориал под мрачным и торжественным наименованием «Черный Тюльпан» представлялся Ивану как угодно, но только не так — голый пустырь и изрытая многочисленными воронками темная сырая земля. Живчик не стал разубеждать товарища:
— Это очень необычное место, но скоро сам все поймешь.
Загадки и недомолвки мало трогали мучимого приступом страшной болезни мальчишку. Глаза, застланные кровавым туманом, даже не смогли толком рассмотреть финальный пункт их путешествия, располагавшийся на противоположной Тюльпану стороне дороги — ОДО, Окружной дом офицеров.
— Ванька, хватит таращиться! Идем к Братьям, это в другую сторону. — Живчик заставил друга свернуть и повел вдоль пустыря с громким названием к ничем не примечательной пятиэтажке, изуродованной и выщербленной Апокалипсисом и немилосердным временем.
Подойдя к сохранившейся секции дома, Костя отыскал малоприметную дверь с выцветшей табличкой «Адвокатское бюро „Сергин и Рузаков“». Быстро сверившись с дневником Игната, он уверенно набрал на кодовом замке комбинацию цифр. Раздался щелчок, ржавые петли жалобно скрипнули, и темнота неожиданно приветливо поманила незваных гостей. Живчик без всякого страха пересек порог и поманил Ваню за собой:
— Давай, не тушуйся.
Ребята миновали Г-образный коридор и оказались в просторном, сильно вытянутом в длину кабинете.
— Вот! — неопределенно произнес Костик, щелкнул выключателем фонарика, и комната погрузилась в тягучий, тяжелый полумрак. Немного света проникало сквозь огромное окно во всю стену, затемненное защитной пленкой, еще один довольно слабый источник находился в противоположном от людей углу. Настольная лампа, подрагивающая еле заметным желтым огоньком, тускло освещала небольшой пятачок пространства вокруг себя. Мерное, чуть неровное свечение притягивало взгляд, — что-то было там, укрытое пеленой тайны.
— Видишь?
Слезящиеся от неотступной боли глаза долго привыкали к темноте, отказываясь различать детали. Наконец из тьмы проступили контуры, нет, расплывчатые силуэты трех человеческих фигур. Неподвижная троица застыла, склонившись над круглым столом. Все, кроме лампы, казалось нечетким, лишенным граней, цвета, даже объема, словно спроецированный на плотный воздух карандашный рисунок. Штрихи, намеки на линии, робкие черточки…
— Это и есть Братья?
— Да.
— Они… привидения?
— Не совсем. Лампу можно назвать привидением, и то очень странным — свет-то она дает вполне настоящий! А люди… у Игната для них специального термина не придумано. Называет по всякому — плоскости, проекции, тени… Стой!
Живчик резко ударил по рукам Ивана, вознамерившегося осветить загадочный угол собственным фонариком.
— Нельзя! Они этого не любят!
— Кто они? Тени? — Происходящая мистерия начинала раздражать ничего не понимающего Ивана.
— Не тени — Братья! Им жутко не нравится, когда гости шумят и мешают.
— Чему мешают, Костик? У меня и так голова трещит, а ты еще сказками бесячими добиваешь…
— Вот ты нетерпеливый, ужас просто! Запомни, мы в гостях. Так что веди себя соответствующе. Это место почиталось на Динаме, здесь останавливались и сам Игнат, и Отшельник, и…
— Да что такого? Вон на Боте поезд-привидение каждый день ездит, вместе же бегали смотреть! Всяко веселее, чем здесь!
— Блин, Мальгин, задолбал! Будешь и дальше пререкаться или послушаешь, наконец? Место тут особенное, и порядки заведены особенные. Не шуметь, Братьям не мешать, вещей чужих не брать, а своих не оставлять, ни в какие комнаты, кроме этой, не заходить, дольше семи часов не останавливаться, и так далее. Пусть все это и суеверия, но они уже стали традициями, и мы их нарушать не будем. Понятно?
