Антон Демченко - Воздушный стрелок. Боярич

Впрочем, зря только голову ломал. Стоило кузине оказаться у стены, ограничивавшей территорию усадьбы, как рядом возник все тот же вездесущий Хромов, и Лина, печально вздохнув при виде его громоздкой фигуры, не говоря ни слова, развернулась и, поникнув, двинулась обратно в дом, ежась под насмешливым взглядом ярого.

Не доверяя разумности Лины, мягко говоря, я «довел» ее до дверей в выделенную кузинам комнату и, убедившись, что она все-таки не решилась на третий заход, собрался было уйти к себе, но…

– Я же тебе говорила, – раздался из-за неплотно прикрытой двери голос… Милы, скорее всего.

– И что? – фыркнула в ответ сестра. – Я должна была попытаться. Рома вон целую операцию провернул в гимназии, чтобы подкинуть мне эту записку. А ты… ты просто завидуешь! Не удивлюсь, если это ты сама и сдала меня этому… этому церберу!

– Сестренка, у тебя совсем мозги высохли, – устало вздохнула Мила. – Забыла о запрете отца? Я ни на секунду не сомневаюсь, что он говорил не только с нами, но и с Бестужевым. Иначе бы Роман спокойно пришел сюда как гость. А записка говорит лишь о том, что никак иначе связаться с тобой он не может. Делай выводы и не приплетай сюда меня. Ты бы еще Кирилла обвинила в том, что не можешь встретиться со своим рыцарем.

– Кирилл… – задумчиво протянула Лина, но тут по коридору промчался легкий порыв ветра, и дверь захлопнулась, отрезав все звуки. Черт. Записки… все-таки лоханулся Леонид… а ведь обещал!

Оказавшись в своей комнате, я устало потянулся и, бросив взгляд на браслет, тяжело вздохнув, развернул экран. Спать хочется, но надо ознакомиться с информацией о Вышневецком, хотя бы в общих чертах. Очень надо…

Итак, что мы имеем… Роман Авдеевич Вышневецкий, сын Авдея Томилина, двоюродного брата нынешнего главы рода Томилиных, им же изгнанный из рода в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Причины изгнания неизвестны, но есть свидетельства о том, что в деле не обошлось без дознавателей Преображенского приказа. А это впрямую намекает, что причина, как минимум, связана не только с внутренними проблемами рода, но и затронула интересы государства. Тем более что Авдей Томилин не был ни бездарным, ни даже слабым одаренным. Гридень, ни много ни мало…

Ну да ладно. Изгнали так изгнали. Авдей бежит в Польшу, и это понятно. В России ему ничего не светит, а вот за границей сильный одаренный при определенном старании может найти применение своим умениям. Тем более если перейдет в католичество… и женится на дочери магната. Нового магната, который не может похвастаться своим происхождением «от Гедимина».

В тысяча девятьсот девяностом у Авдея, теперь уже совсем не Томилина, а вовсе даже Вышневецкого, по супруге, родился сын. Роман Авдеевич. Мальчик рос, учился у папеньки премудростям стихийных техник, правда, выше старшего воя так и не поднялся, а потом, вдруг рассорившись с родителем, ушел из семейного предприятия, завещанного тестем своему зятю, и, не желая заниматься торговлей военной техникой, организовал собственный отряд наемников. Да, на Балканах, как всегда, дым коромыслом, и толковые бойцы, да еще и одаренные, там в цене. Отец проклял сына, тот в ответ перешел в православие и, вдоволь исколесив полыхающие огнем земли Центральной Европы, вернулся… в Россию, под крылышко к умиленным таким патриотизмом Томилиным.

Красивая история. Если не обращать внимания на кое-какие… мелочи, видимые разве что некоторым специалистам вроде того же Федора Георгиевича Громова… да и он их коснулся лишь мельком. С другой стороны, тоже правильно. С какой стати он должен распинаться перед сопливым юнцом, пусть эмансипированным и самостоятельным донельзя.

Да уж, особенно хорошо сказано насчет самостоятельности. Живу в чужом доме, опекаю ненужных мне, по сути, людей, да еще и перспектива свадьбы над головой висит, как гильотина. Это я еще не упоминаю явно имеющихся у Громовых и Бестужевых далеко идущих планов на мою персону. А без них тут явно не обошлось. М-да уж… Ну, прямо вершина свободы и самостоятельности. Нет, нужно выпутываться из этого клубка, рубить к чертям все эти хитровымудренные узлы родственных связей и наконец устраивать собственную жизнь по своему усмотрению.

Свернув экран, я выключил свет в комнате и, забравшись в постель, закрыл глаза. Надо выспаться. Завтра будет тяжелый день… нужно слишком многое успеть перед возвращением в гимназию.

Утром следующего дня я подскочил с самым рассветом. Очень не хотелось упустить Валентина Эдуардовича. А то сбежит в Приказ, и жди его до вечера. А мне просто необходимо переговорить с ним насчет кое-каких моментов из прочитанной вчера истории. Например, узнать, с чего началась вражда Георгия Дмитриевича Громова и боярина Скуратова-Бельского и насколько она была серьезной. Никаких упоминаний о войне с родом Людмилы Никитичны я в паутинке не нашел. А между прочим, есть целый инфор, посвященный таким событиям. Конечно, реальной информации там не больше одной десятой, да и та общего плана, но «кто с кем и когда» – узнать можно. И фамилия Скуратовых-Бельских там не упоминается вовсе. Впрочем, о ней вообще на удивление мало сведений в паутинке. Да, боярский род. Да, существует… точнее, существовал, но не более того. Впрочем, вру. Есть еще старый некролог в Военном вестнике, посвященный Никите Силычу. И на этом все. В общем, надо трясти Бестужева. А заодно пусть осветит вопрос о передаче моей опеки в род Громовых, когда по закону она должна была достаться сюзерену моих родителей…

– Должна была, – кивнул боярин Бестужев, когда, отловив его после завтрака, уже в конце нашей беседы о Скуратовых-Бельских я задал ему этот вопрос. Правда, перед тем как начать на него отвечать, Валентин Эдуардович утащил меня в свой кабинет и, только убедившись, что рядом никого нет, заговорил: – Да, опека должна была быть передана мне, но… есть такая вещь, как воля государя. Понимаешь, я не «опричник» и не комнатный боярин. В Боярской Думе мой голос даже не десятый, и даже то, что я занимаю должность окольничего Посольского приказа[10], не дает мне права в любой момент просить аудиенции государя, в отличие от Георгия Дмитриевича, который занимал «комнатную»[11] должность не только при нынешнем государе, но и при его батюшке. Так что вопросов о том, кто будет твоим опекуном…

– Но зачем ему это? Из большой любви к внуку? Так если она и была, то я ее не заметил, честно говоря, – непонимающе протянул я.

– Любовь – да. Там ею и не пахло. Уж больно люто ненавидел боярин Громов Никиту Силыча. До скрежета зубовного. Почему – уж извини, не знаю… А ты ведь очень на него похож, со скидкой на возраст, разумеется. Даже взгляд такой же, исподлобья. Голос, когда «петуха даешь», и то точь-в-точь как у Скуратова. Я его хорошо помню, знаешь ли. Есть с чем сравнивать. Да о чем говорить, если ты, как и он, гр… эфирник, да. Кхм. – Бестужев покрутил в руке дорогую ручку, бездумно подхваченную им со стола, и, помолчав, вздохнул. – Подозреваю, что у боярина Громова был довольно прагматичный интерес, ничего общего с родственными чувствами не имеющий. Понимаешь, как твоя мать была гением евгеники, так отец был гением Эфира. Гранд в двадцать восемь лет – это, знаешь ли, не шутки! Сведения в твоей голове – вот чего хотел Георгий Дмитриевич. Возможность получить преимущество над другими одаренными, сделать Эфир доступным с самого начала обучения стихийников…