Антонина Клименкова - Русалки — оборотни
Нет вещи более унылой, чем витраж в пасмурный день. С помощью высокой лестницы Феликс залез на самую верхотуру, чтоб протереть разноцветные стекла оконного витража, когда в храм вошел Серафим Степанович.
— А, вот ты где! — увидел его старец. — Эк куда забрался. Слезай, сокол-птица! Там пришли, тебя спрашивают.
Феликс замер со шваброй в руках. Опять началось?..
Приводить себя в порядок было некогда, только штаны от паутины отряхнул и растрепавшиеся волосы пригладил.
А в собор уж, громко цокая каблучками по каменным плитам, вошли две девушки — барышня и служанка.
— Вот, мамзель Перинина, тот, о ком вы интересовались, — представил его Серафим Степанович.
— Феликс Тимофеевич? — спросила девушка, с сомнением вглядываясь в раскрасневшееся от прыганья по верхам лицо молодого человека.
Ему же разглядывать стоявшую перед ним барышню не было надобности, он ее сразу узнал — по выбившейся из-под ажурного платка светлой прядке, по звонкому голосу, по сияющим ярче витража глазам.
— Да, это я, — кивнул он.
Серафим Степанович, деликатно кашлянув, отошел на приличное расстояние.
— Я не знаю, помните ли вы меня, — начала было девушка, но Феликс ее перебил:
— Разве я мог забыть?.. То есть я прекрасно помню события прошлого лета, уж очень необычным оно выдалось. И вас, сударыня, я видел не однажды.
— А я не видела вас ни разу, — улыбнулась Перинина. — Я только недавно узнала, что вы для меня сделали. Наташа рассказала, как вы предупредили тогда, чтобы я не приходила на озеро…
— Да я сама понятия не имела, что это за кавалер! — встряла служанка. — Такой конфуз! Я вас и не разглядела в темноте. Так романтично было, прям как в романе!..
— Я хотела бы поблагодарить вас от всей души, — сказала «госпожа русалок», беря Феликса за руку. — Вы спасли мою честь…
— И репутацию, — подсказала Наташа.
— И меня саму. Не знаю, что бы со мной могло случиться, если б не вы.
— Точно-точно! — подтвердила Наташа. — Потом-то всем стало ясно, что за фрукт этот молодой фон Бреннхольц, что он девушек дюжинами похищает, ловелас негодный!
— Не стоит, я сделал ровно то, что должен был, — попытался отбиться от пылких девушек Феликс, высвобождая руку и отступая на шаг назад. — Любой, окажись он на моем месте, поступил бы так же.
— Ах, не любой! Не преуменьшайте свои заслуги, — строго сказала Наташа.
Признаться честно, Феликс попросту сбежал, предоставив посетительниц Серафиму Степановичу. Девушка, которой он любовался издалека, в действительности оказалась не такой, как ему думалось. Нет, она была прекрасна собой, мила — но совсем уже не та, кого он видел на берегу озера. Да только кто в этом виноват — расстояние или прошлогодние сказочные ночи?..
Двумя часами позднее, когда на заднем дворе Феликс выбивал пыль из длинной ковровой дорожки, что по праздникам стелили перед алтарем, он вновь кому-то понадобился.
На сей раз его позвал отец-настоятель. Зайдя к нему в кабинет, Феликс замер у порога — к нему опять пожаловала девушка. Красивая, очень юная, почти девочка. Ее сопровождала старая бабка — нянька или тетушка. Увидев его, девушка заплакала, молча роняя крупные слезы с густых ресниц. Следом зарыдала тетка, всхлипывая, сморкаясь в большой платок.
— Феликс, подойди, пожалуйста, — сказал отец Тимофей.
По серьезному тону стало ясно, что случилось что-то необычное и важное.
— Присядь. — Игумен указал на стул.
— Я постою, — ответил тот.
— Как хочешь, — отмахнулся отец Тимофей. — Тут серьезный вопрос возник. Как бы сказать… Вот сия барышня утверждает, что ты ее брат.
Феликс сел.
— А похож-то как на батюшку покойного! — всхлипнула тетка.
Феликс не мог, не смел поверить в услышанное. Оказалось, сидевшая перед ним девушка — его сестра. А он — сын ее недавно почившего отца, рожденный от замужней любовницы.
— Батюшка нам только перед самой кончиной признался, — рассказывала девушка, глотая слезы. — Он раньше молчал, потому что матушка была жива. А тут и матушка померла, и батюшка за ней…
В общем, она осталась совершенно одна — на всем белом свете. И конечно, разыскать пропавшего родного брата стало для нее первейшей целью.
— Батюшка сказал, они младенчика в монастырь отослали. Только не сказал, в который. Он сказал, в ту ночь буря была, ребенок мог простудиться и помереть. Потому он потом его и не искал, думал, что зря. А младенчика тогда завернули в батюшкин платок с вензелем, он большие любил, как салфетки…
В доказательство, девушка положила на стол сложенную углом тряпицу. На платке были вышиты инициалы «ФТВ». Серафим Степанович, которого чуть ранее игумен отослал из кабинета, подошел и положил рядом точно такой же, с такими же буквами и узором. Взглянув на них, отец Тимофей помрачнел совершенно.
— Ну что ж, это не оставляет сомнений, — пробормотал он, нервно пожевав ус.
— Братец! — всхлипнула, услышав это, девушка и бросилась Феликсу на шею. — Как я тебя долго искала!..
Тут же заголосила тетушка.
Переждав шквал эмоций и тоже высморкавшись, отецнастоятель пригласил всех в трапезную, отобедать.
— Успокоимся, поговорим, поразмыслим, как быть, — предложил он.
Девушка покачала головой:
— Я всю ночь не спала, просто на ногах не стою от переживаний. Мы в селе остановились, у одной милой женщины. А в карете меня друг ждет. Братец, — обратилась она к Феликсу, — ты не проводишь меня до ворот?..
Они вышли за монастырскую стену; повиснув у него на руке, девушка молчала всю дорогу, ни о чем не спрашивала, только счастливо заглядывала снизу вверх ему в глаза. Феликс довел ее до ожидавшего за воротами дорожного экипажа, подсадил, помог взобраться по ступенькам. Обернувшись, новообретенная сестра улыбнулась ему из темной глубины, пожала ладонь холодными пальчиками. У Феликса екнуло сердце от этого прикосновения.
— Ах, я же вас не представила! — спохватилась она вдруг, — Брат, это Викентий Романович Ронов, мой хороший друг. Это он помог мне тебя отыскать.
Феликс повернул голову — в сумерках кареты на него смотрел Винченце. В английском костюме с плотным галстуком под белым воротничком, с коротко подстриженными кудрями, золотистой бородкой клинышком, темной полоской усов над губой, со смеющимися глазами. В ногах у него сидел лохматый пес золотистой масти.
— Очень рад знакомству! — воскликнул Винченце.
Феликс отшатнулся от дверцы. Тот же, легко выпрыгнув из экипажа, крепко пожал ему руку, похлопал по плечу.
Пес радостно выскочил следом, завилял хвостом, облизал Феликсу ладонь, поймав врасплох.
— Пройдемся? — предложил Винченце, кивнув на рощу перед стеной монастыря.
— Что все это значит? — с негодованием спросил Феликс, едва они отошли от кареты. — Маскарад? Игра?
— Нет! Niente affatto![84] — замахал на него руками Винченце, — Девица настоящая, и тетушка ее тоже. Несчастная сирота, юная и глупая. Осталась совершенно одна на всем свете, с огромным наследством и безграничным доверием к людям. Тебе ее не жалко?
— Ты решил ее одурачить? — вспыхнул Феликс.
— Что ты говоришь? Как бы я мог?! — оскорбился Винченце, потрепав подбежавшего пса по пушистому загривку. — Я решил ей помочь. Ты не поверишь, но у нее действительно был батюшка, богатый промышленник, а у батюшки любовница, а у любовницы родился ребенок. Проблема лишь в том, что этот ребенок был девочкой, и девочка умерла в первую неделю жизни. Назвали ее, как и тебя, согласно инициалам на пеленках — Фекла Тихоновна Воронцова. Правда, даже окрестить не успели. Но неужели ты будешь придираться из-за подобных мелочей?
Феликс от возмущения не нашелся, что ответить.
— А что пеленки одинаковые, тоже легко объяснимо. Рисунок вензеля взят из двадцатилетней давности модного журнала по рукоделию — если покопаешься в архивах библиотек, найдешь там всю азбуку! Вместе с изящными птичками, цветочками и прочими бабочками, которые тогдашние барышни навышивали сотнями на чем только можно, — продолжал он с поразительно невозмутимым видом. — Наверняка и твоя матушка скопировала завитушку оттуда же, мечтая дать тебе красивое имя.
— Но ведь это неправда!..
— А где доказательства? Ты все-таки говорил со своим аббатом? Он признался?
— Нет, я не смог… Да и не нужно мне этого. Если б что-то было, он бы мне давно рассказал…
— Он тебе ничего не скажет! Они все одинаковые — все годы будут молчать, а у гробовой доски раскаются, станут прощения просить за испорченную жизнь — твою, заметь! И как ты станешь называть такого человека отцом? Монаха, который предал не только тебя — но и твою мать, совратив ее на исповеди, и самого Господа Бога, нарушив данный священный обет! — сказал Винченце, воздев перст к небу.
— Ты утверждаешь…
