Кочевники неба - Вадим Павлович Калашов
Глава 4
Она никого из нас не достойна
Сотни палаток, окруживших Красную башню, днём представляли собой величественное зрелище. Большинство рыцарей выбрали белую ткань, но те, кто побогаче, буквально состязались в тщеславии: их палатки были ярких цветов, многие с рисунками, а один граф так вообще обитал в шатре со звёздами, словно какой-то там звездочёт. Правда, поразмыслив, Лилле понял, как ему казалось, настоящую причину этой роскоши. Ведь победитель состязания поведёт прекраснейшую из дев в свои покои.
Каждую палатку венчал флажок с гербом, в отличие от тех, которые расположились вторым кольцом, где люди пришли не свататься к невесте из Красной башни, а поживиться за счёт её женихов. Менестрели и бродячие артисты зазывали последний раз развлечься, продавцы вяленой рыбы – подкрепить силы, кузнецы – подковать лошадь, а в нотариальной палатке можно было тем, кто не успел этого сделать на родине, оформить завещание.
Ночь стёрла границы между богатством и бедностью, позёрством и скромностью. В блёклом свете луны все палатки обоих колец казались одинаковыми, кроме палатки графа-звездочёта, но только потому, что для этого рисунка использовались светящиеся в темноте краски.
«А стоит ли?» – подумал Молчун.
Ему опять вспомнилось позабытое было ощущение, что мир делится на «вдали» и «вблизи».
Днём, когда Лилле видел этих рыцарей вблизи, они все – и молодые, и не очень, и совсем юные, почти его ровесники – показались ему сборищем одурманенных злой волшебницей достойных людей. Каждый будил в нём сочувствие. Невольно подслушивая их разговоры, он проникался их жизнью и воспринимал как своих знакомых.
Спасти их всех, даже с риском для собственной жизни, казалось естественным и единственно верным решением.
Превратившись в тёмные, едва различимые фигуры у костров, эти люди уже не казались такими близкими. И погибать за них совсем не хотелось.
Но стоило пальцам нащупать первый проём, годный для подъёма, руки и ноги стали действовать сами собой. К подножию башни его привело сочувствие к рыцарям, но на её стены повёл азарт схватки с высотой, знакомый только круштанам.
Он рассчитывал совершить свой подвиг без лишнего шума, но кто-то его заметил, и через минуту в лагере рыцарей не осталось ни одного спящего человека.
– Разрази меня гром, чего добивается этот мальчишка?! – крикнул граф-звездочёт.
– Того же, чего и мы, – неуверенно сказал один бедный рыцарь.
– Но он же не прыгает с конём! – воскликнул граф.
– Это не обязательно, – сказал барон Рауль Лефф. – В условиях сказано: «не пользуясь ни лестницей, ни верёвкой». Он ими и не пользуется. Просто до Лилле никому это не приходило в голову.
Во взгляде барона читалась тоска. Но, посмотрев, как ловко карабкается мальчик по казавшейся неприступной башне, Рауль улыбнулся, как улыбаются добрые старики, когда молодёжь обходит их, но не чтобы посрамить, а чтобы доказать, что и она чего-то стоит.
– Клянусь на мече, это в высшей степени порядочный паренёк! Хоть и не самый разговорчивый. Господа, давайте держать за него кулаки! Если и есть человек, достойный леди Матильды, то он сейчас не среди нас, а лезет вверх по Красной башне!
Своей привычкой больше слушать, чем говорить, знакомый барона успел расположить к себе весь лагерь, поэтому предложение болеть за него не вызвало возражений. Сотни аплодисментов и благожелательных возгласов разорвали ночной воздух, а некоторые рыцари выразили восхищение смелым подростком, дуя в рог.
Будь на месте Лилле Варэк, ему бы польстило такое внимание. Но парню по прозвищу Молчун оно только мешало. Пока Лилле не думал ни о чём и ни о ком, даже о леди Матильде, а упивался подъёмом самим по себе, высота легко покорялось ему. Но звуки поддержки буквально вжали его в стену, заставили ощутить страх, вспомнить, что на нём даже нет круштанских скалолазных ботинок.
– Тишина, благородные господа, тишина! – воскликнул тот, кто первым призвал её нарушить. – Парнишку пригвоздило, словно кинжалом! Наша поддержка только мешает ему!
Вышло только хуже. Если раньше Лилле просто прижимался к стене, то, чувствуя спиной чужие взгляды, ощущая кожей напряжённое молчание, начал сползать. А потом сорвался и полетел.
Вначале в ушах несчастного подростка засвистел ветер, потом их заложило от сотен криков боли и досады – рыцари действительно переживали за него. А потом настала бархатная обволакивающая тишина. Лилле словно не падал, а тонул в вязком киселе.
– Сейчас я умру? – спросил он неизвестно кого, посмотрев вниз.
– А сам как думаешь? – ответил ему кто-то сверху.
Это был очень странный голос. Одновременно и абсолютно незнакомый, и слышанный ещё в младенчестве. Не женский и не мужской, не молодой и не старый.
– Думаю, что умру, – продолжил диалог Лилле. – Высота слишком большая. Нет шансов.
– Значит, умрёшь, – печально вздохнул голос. – Хотя шанс есть всегда.
– Что означает «всегда»? – возмутился Лилле. – От судьбы не уйдёшь!
– А она разве за тобой гонится? – с ласковой насмешкой спросил голос.
Лилле повернул голову и увидел прямо над собой огромную птицу. Точнее, огромной она была в сознании Лилле, каким-то внутренним взором он видел её истинные размеры – больше, чем весь мир, а глазами – создание размером с орлицу.
Птица медленно подняла крылья, и Лилле понял, что сейчас она умчится к звёздам. И движимый больше желанием увидеть звёзды вблизи, узнать, так ли они красивы, как вдали, чем спастись от неизбежного столкновения с землёй или подножием башни, он протянул руку, пытаясь зацепиться ею хотя бы за хвост птицы, но только вырвал из него перо.
Птица не обиделась, Лилле как-то это почувствовал. Больше того, она вела себя так, словно бы подарила ему это перо. А потом одним взмахом крыльев подняла себя к звёздам, и вместе с её исчезновением к пространству и времени вернулись их обычные свойства.
Боль в плече вырвала Лилле из сна наяву.
– Браво! Молодец! Какой славный мальчишка! – раздавалось со всех сторон.
Лилле посмотрел вокруг и увидел лагерь рыцарей, рукоплещущий его отваге и удачливости. Посмотрел вперёд и понял, почему у него так болит плечо: он успел воткнуть что-то в старую кладку и потому не разбился. Этим «что-то» ему вначале почудилось птичье перо, но оказалось, что его ладонь сжимает рукоять какого-то оружия, явно не ножа, чьё лезвие было бы слишком коротким и непрочным, чтобы спасти ему жизнь.
И лишь разглядев монограмму рода Лефф на навершии, понял, что обязан спасением прощальному подарку Варэка.
Вспышкой молнии вспомнились истинные события роковых секунд: когда он, падая, успел вытащить кинжал и вонзить его куда следует.
До земли оставалось всего восемь футов – удобный повод всё закончить и больше
