Владислав Выставной - Кремль 2222. Севастополь

– Эй, как там тебя… Харон! Туда надо!

Подождал, повторил свой призыв. Обернулся к своим, развел руками.

– Смотри! – тихо сказал Зигфрид.

Книжник снова вгляделся в туман. И увидел ее – лодку. Та медленно приближалась, и казалось, что туман следует за ней, затягивая все большее и большее пространство. На корме стоял человек с веслом и греб – легко и неспешно. Само море под лодкой вдруг успокоилось, будто желая помочь странному перевозчику. Было в этом что-то мистическое и необъяснимо печальное.

По мере приближения наваждение прошло. Человек в лодке выглядел вполне обычным – тощий, жилистый. На нем была широкая и длинная рубаха из грубой ткани, такие же широкие штаны. На голове – широкополая шляпа, похоже, из соломы. Лодка приблизилась – и уткнулась в берег. Человек не сдвинулся со своего места на корме. Он ждал.

– Главное… Заплатить не забудьте… – прохрипел Слава.

– Чем ему заплатить? Сколько? – спросил Книжник.

Но Слава уже отключился. Его подняли и перенесли в лодку. Забрались в нее сами. Ощущение было непривычным: лодка неустойчиво покачивалась из стороны в сторону. Подняв взгляд, Книжник сказал:

– Нам на ту сторону…

Слова застряли у него в глотке. Из тени под полями шляпы показалось лицо молчаливого хозяина лодки.

Перевозчик не был человеком. Это был мут – но мут какой-то совершенно незнакомой породы и при этом весьма пугающе выглядевший. Его тощее лицо больше всего напоминало обтянутый истлевшей кожей череп, гнилые кости, казалось, проступали сквозь кожу на пальцах. Только переведя дух, Книжник понял, что перед ними все же не живой скелет, а просто патологически тощее существо, лишь отдаленно родственное хомо сапиенсу. Об этом свидетельствовали глаза – черные, лишенные белка, отчего их почти не было видно в провалах глазниц. Теперь стало ясно, откуда у лодочника такое красноречивое прозвище – роль перевозчика из царства мертвых ему более чем подходила.

– На ту сторону… Нам… – запинаясь, повторил Книжник.

Харон не ответил. Возможно, он вообще не слышал и не говорил. Во всяком случае, его голос так ни разу и не прозвучал. Впрочем, никто и не собирался устраивать задушевных разговоров с жутковатым гребцом. Просто погрузились в лодку, и Харон, без лишних пауз, оттолкнулся веслом от берега.

Лодка заскользила в тумане по внезапно притихшему морю. Книжника, до этого опасавшегося путешествия в утлом суденышке по волнам, неожиданно охватил страх этой тяжелой, свинцом навалившейся тишины. Перевозчик продолжал мерно грести, а семинарист пытался разобраться в странных, но уже знакомых ощущениях.

И вдруг с предельной ясностью он понял, в чем дело.

Вокруг был не просто туман.

Это Поле Смерти. Самое настоящее. Книжник почему-то не ожидал встретить его и здесь, на водных просторах. Типичный кусок измененного пространства, искаженной реальности, раскинувшийся на выходе из бухты, словно зацепившийся за кромки заградительных молов. Это туман сбил их с толку – все остальное говорило о том, что коварное Поле Смерти ловко заманило их в свое нутро. Оттого и это внезапно нахлынувшее беспричинное беспокойство, потеря критичности восприятия действительности. Лодка скользила по зеркальной глади, и тишина уже начинала давить на непривычный слух. Казалось, противоположный берег никогда уже не появится из этой серой мути и отсюда не найти выхода.

Из тумана медленно выползло какое-то высокое темное сооружение. Книжник вспомнил: это тот самый «обелиск», который он видел с берега. Только теперь стало понятно – никакой это не гранит. Это обгоревший металл. Что-то случилось с водой – а, может, не с водой, а с сознанием? Так или иначе, он вдруг увидел там, в глубине, то, чего увидеть никак не мог – призрачный остов огромного боевого корабля, вершина надстройки которого осталась над водой памятником самому себе…

В ватной тишине раздался приглушенный звук – странный, низкий, гулкий. И вдруг Харон чуть изменил направление лодки – похоже, он ориентировался на этот звук. Выходит, он не настолько глух, как казалось? Или же этот «бом-м!» имеет свои особенности – низкий, на уровне инфразвука зов неведомого…

Противоположный мол возник из тумана внезапно – и тут же лодка уткнулась в берег. Слава застонал, его вытащили и уложили на влажный гравий. Пока приводили его в чувство, совсем забыли про перевозчика. Казалось, Славу не поднять уже ничем – настолько он был плох.

Снова раздался этот странный, низкий и гулкий звук – и Слава вдруг открыл глаза, как-то рывком, с усилием привстал на локте, отрывисто спросив:

– Вы ему заплатили?

Книжник переглянулся с Зигфридом и только потом посмотрел назад, туда, где оставалась лодка.

Ни лодки, ни перевозчика уже не было, как не было и странного тумана. Море снова стало морем, и волны гуляли там, где только что была неподвижная гладь.

– Плохо, – прошептал Слава. – Это очень плохо.

Он закрыл глаза, бессильно откинул голову.

– Что делать будем? – нервно спросила Кэт. Ей с трудом удавалось скрывать растерянность и страх за Славу. Видать, там серьезные чувства, а парню и помочь нечем – аптечка осталась в рюкзаке, потерянном при переправе через Черную речку.

– Вот вы где! – раздался вдруг в отдалении насмешливый голос, сразу показавшийся знакомым. – Я так и думал, что вас здесь встречу!

Книжник вскочил, поначалу не поверив своим глазам: по молу в их сторону направлялась неказистая фигура в длинной грубой рубахе. Странно, что его так обрадовало появление человека, которого довелось увидеть всего лишь второй раз в жизни. Но было и одно важное обстоятельство: это был именно человек. Пусть даже никчемный старикашка Сидор.

Он приблизился и сразу же склонился над Славой. Покачал головой, языком поцокал:

– Чего-то он у вас совсем плохой! Его бы травками да молитвой – только так поднять можно.

– Где мы здесь травок да молитвы возьмем? – глухо спросила Кэт.

Сидор посмотрел на нее, чуть склонив голову, сказал:

– А вы за мной идите. Тут недалеко. Глядишь, откачаем вашего друга болезного.

– Куда идти-то? – спросил Зигфрид.

– А в поселочек мой. Рядом тут.

И в третий раз прозвучал таинственный звук, и старикашка значительно поднял палец:

– Слышали? Нам туда.

– А что это такое? – просил Книжник, вместе с Зигфридом взваливая на себя бесчувственное тело Славы.

– Херсонесский колокол, – сказал Сидор, и в голосе его послышалась теплота. – Голос родного дома.

Глава 12

Херсонесский колокол

Камыши, родной поселок Сидора, расположился на берегу соседней, Карантинной бухты. Исходя из названия, нетрудно было предположить, что берега бухты поросли камышами, но сложно было представить, что под этим словом имеют в виду местные. Мощные, метров пяти в высоту стволы, густым частоколом окружали бухту, тщательно скрывая ее от посторонних глаз. Растения-мутанты больше напоминали бамбук, только в отличие от него обладали подозрительной подвижностью. Похоже, что именно из такого ствола был сделан шест, которым пользовались на переправе через Черную речку.