Турнир - Анна Кондакова
Мост был недлинным и выглядел совсем не опасным.
Крепкие и толстые канатные перила, звенья из половинчатых брёвен — он будто приглашал прогуляться и насладиться красивыми видами, но при одном только взгляде на него в глотке сохло, а ладони покрывались потом.
Нормальный мост «звеньями ужаса» не назовут.
К тому же, меня волновало ещё и другое — прохождение всех предыдущих отрезков маршрута я мог хоть как-то контролировать. Здесь же я даже не представлял, что нас ждёт.
От Жрецов можно было ждать самой серьёзной подлянки.
Конечно, Галей готовил нас к битве с теми, кто влияет на сознание, но всегда повторял, что каждый Жрец — это отдельное испытание, и определять метод борьбы нужно по ситуации.
Я переглянулся с остальными.
— Готовы?
Все закивали, но не очень уверенно.
— Может, я пойду? — предложила Исидора. — Ты, наверное, сильно устал.
— Нет. Всё в порядке. — Я шагнул к первому звену моста. — Здесь надо…
Больше я ничего не успел сказать.
На втором шаге мост передо мной исчез…
Книга 3. Эпизод 16.
Мост перестал существовать, но я не упал.
Тело застыло в воздухе: ни движения ветра, никого за спиной. Моя команда больше не стояла позади, все голоса смолкли. Наступила тишина.
— Тебе кажется… просто кажется… — прошептал я сам себе.
Галей предупреждал, что сильные Жрецы будут играть с нашим сознанием, и что справиться с ними будет тяжело.
Я всё это помнил, но ничего не мог сделать.
Мне так и не довелось посетить полноценные уроки Линии Жрецов. Всё, что я знал — это одна песня из хора и одна молитва богине неба Ковентине. Но даже этим нельзя было пользоваться.
В моём вооружении оставались только навыки Витязя.
И тут тоже имелась проблема: Витязь — это воин ближнего боя, и при малом резерве у него нет серьёзной защиты от нападения Жреца, которого он не может достать физически.
Сейчас на мне была броня, но она никак не спасала от того, что творилось в моём сознании.
А творилась там всякая дрянь.
Внезапно вместо моста я увидел перед собой истлевшие земли Котлованов и приближающуюся фигуру в красном плаще с чёрным подбоем. Человек двигался неестественно, шаркающей походкой, не слишком торопливо, но уже через мгновение оказался в десяти метрах от меня.
Мороз пробежал по телу.
Передо мной встал отец.
Он посмотрел на меня пустыми глазницами и улыбнулся. Из беззубого рта потекли красные потоки фагнума и закапали с подбородка. Потом засочилось и из глазниц: худые щетинистые щёки медленно покрылись дорожками кровавых слёз.
Всё моё естество отторгало то, что я вижу, но глаза всё равно смотрели на отца, будто не могли насмотреться.
— Я жду тебя. Когда же ты придёшь, Кири?.. — тяжело продышал он, после чего достал из ножен меч с красными узорами на клинке и в один шаг оказался рядом. — Когда же ты придёшь? — повторил он, а затем резко замахнулся, чтобы отсечь мне голову.
Я отшатнулся и тут же услышал панический возглас:
— Кирилл! Осторожно! Ты меня столкнёшь!
Этот недовольный девичий голос показался мне знакомым, но сознание стало настолько тягучим, что я так и не понял, кому он принадлежит.
Через секунду вокруг опять наступила тишина, и всё исчезло… отец… Котлованы… а я стоял уже совсем в другом месте — в больничной палате. Эта комната была мне настолько знакомой, что сердце пропустило удар.
Это же та самая больничная палата, где я последний раз навещал свою мать.
И сейчас она всё также лежала на кровати, бледная, с закрытыми глазами, будто мёртвая. На тумбочке я заметил маго-таны, очень много, целую коробку, а рядом возвышалась стойка капельницы, к руке матери тянулись трубки.
Увидев, что маго-танов ей хватает, мне стало немного спокойней.
— Мам…
Я не видел её около полугода, и мне так захотелось взглянуть на её лицо. Сделав несколько шагов и подойдя к кровати, я протянул руку и дотронулся пальцами до её холодного лба.
— Мам?
Она не шевельнулась, и я даже не был уверен, что она дышит, зато краем глаза увидел, что в трубках капельницы вместо серого раствора вдруг потекла мерцающая красная жидкость.
Фагнум.
От ужаса меня бросило в холод.
— Мама! Нет! — Я схватил её за руку, чтобы отсоединить трубки, но тут она внезапно очнулась, села на кровати и вцепилась мне в руку.
Её ногти пронзили мне кожу, а глаза блеснули красным.
— Берегись, сынок! — крикнула мама. — Котлованы поглотят тебя! Ты не вернёшься оттуда! Я всегда знала, что ты сбежишь и не вернёшься! Ты ушёл от меня! Сначала бросил отец, а потом ты. Неблагодарные! Ненавижу вас обоих! Это из-за вас я умираю! Вы бросили меня!
Её глаза вспыхнули багрянцем, а в следующую секунду два ослепительных луча ударили мне в грудь. Будто кувалдой хлестнули.
Я услышал хруст собственных ребер и почувствовал, как оплавляется кожа. Брызгами крови окропило белый потолок и стены, а красной жидкостью залило весь пол палаты.
От адской боли я повалился у кровати. Рухнул мешком, а потом долго лежал на боку, умирал и смотрел, как моя кровь на полу смешивается с фагнумом из лопнувшего пакета капельницы.
— Ты слабый… — донёсся до меня шёпот матери. — Я всегда говорила тебе, что ты слабый мальчик, и твоя участь — смириться. Ты смирился, Кирилл.
Я вдруг ощутил себя маленьким и беззащитным, настолько слабым, что с трудом вышло моргнуть.
Не знаю откуда у меня возникла эта мысль: фагнум придаст мне сил. Ну конечно. Только он!
Дрожащими руками я дотянулся до кулона на шее, стиснул стальной флакон-коготь пальцами, отщёлкнул крышку и поднёс к губам.
— Кирилл!!! Что ты делаешь?! — вдруг завопили откуда-то издалека, будто из небытия.
И снова голос показался мне знакомым.
Кто-то ударил меня в спину, ухватил за плечи, повернул к себе, а затем сжал мою руку с открытым флаконом.
— Ты что творишь, Волков?! Это что у тебя вообще? Ты чего затеял?
Внезапно я ощутил, что не лежу на полу, а… стою.
Причём не в больничной палате, а на подвесном мосту, посреди тропического острова, над каменистым ущельем. Ладонь левой руки сжимала ворсистый и шершавый канат, а правая рука…
Её обхватила Исидора, зажав в моём кулаке открытый флакон.
