Свиток 4. Перевернуть мир - Егор Дмитриевич Чекрыгин
— Что случилось? — Спросил я, одновременно перемещая свое тело из положение «лежа» в положение «сидя», у верного телохранителя Мнау’гхо, привычно торчащего где-то рядом и видать оберегавшего от разных бед мою тушку, пока она пребывала в состоянии отключки.
— Эти вон которые с хвостами. — Начал объяснять он мне, пока я тряс головой, пытаясь хоть как-то восстановить многие утраченные в результате удара функции, вроде возможности ясно видеть и соображать. — Дорогу между тех двух шатров перегородили. А кроме как по ней, до вражьих баб не доберешься. …И верблюды там у них тоже все, и богатства главные! — Мнау’гхо аж облизнулся в предчувствии огромной добычи, лежащей буквально в дух шагах от него. Осталось только перебить последних защитников да протянуть руку. — Щас наши передохнут чуток, перестроятся и снова по вражинам вдарят. …Пойдем тоже, Дебил? А то ведь самое интересное пропустим.
Я только грустно посмотрел на это угребище ходячее. Ведь досталось ему в драке не намного меньше чем мне. Лицо серое от усталости, лоб рассечен, правое плечо в крови, да и штанина на левой ноге вся промокла от крови, а все туда же — «самое интересное» боится пропустить! И то, что до этого «самого интересного» его еще тыщу раз убить могут, дурачину Мнау’гхо похоже нисколечко не волнует. И даже отблеска мысли о том, что можно профилонить заключительную драку, а потом придти делить добычу, нет в его честных и глупых глазах. …Да и я почему-то уже так не могу, совсем испортил меня этот чертов каменно-бронзовый век.
Ухватившись за протянутую руки и тяжело опираясь на копье, я поднялся на ноги. Наши стояли метрах в двадцати дальше, и что-то старательно обсуждали и прикидывали, тыча пальцами в сторону заградивших им дорогу врагов.
Поковылял и я к ним. Рядом, тяжело ступая на подраненную ногу, топал Мнау’гхо.
В иное время, — мелькнуло у меня в голове, — все эти болячки уже давно стали бы поводом даже для таких завзятых дикарей как мы с ним, обмазавшись мазями да примочками и забинтовавшись с ног до головы в стиле мумии Тутанхамона, залечь где-нибудь в уголке, отдав себя в руки нежным заботам родных и близких. А сейчас едва стоим на ногах, но какого-то хрена изображаем героев.
…Когда подошел к своим, убедился, что и остальные были не лучше. Кое-кого, в основном из послушного молодняка, Витек уже успел перемотать бинтами, но остальные, на которых авторитет Витька не распространялся, предпочли истекать кровью из многочисленных порезов. Не до того, мол, сейчас!
…А может просто не успели подлечиться. Ведь судя по солнцу, офигеть, всего два часа воюем, оно еще толком и в зенит не полезло, а за это время уже столько событий произошло, столько жизней потерянно, столько волнений, переходов от глубокого отчаяния до кровожадной радости, что кажется, будто битва длится несколько дней.
Уверен, противник не в лучшей форме, но как же противно терять своих людей попусту, ведь даже этот последний штурм может стоить жизни не менее, чем десятку наших вояк. А может и двум десяткам… Загнанные в угол и обреченные на уничтожение аиотееки, будут биться до последнего, ведь дорого продать свою жизнь — единственное, что они могут себе позволить в этой ситуации.
Внезапно вместе с этими мыслями накатила жуткая злость, так что я торопливо, но гордо прошествовал мимо выстраивающихся и что-то там обсуждающих ирокезов и пошел к вражескому строю.
— Эй, там, — крикнул я, остановившись на достаточно безопасном расстоянии. — С вами говорит Великий Шаман Дебил Великого Племени Ирокезов. Пусть тот, кто у вас там главный, выйдет поговорить со мной. …Если конечно он не боится!
На мой голос откликнулись с обоих сторон. Со стороны аиотееков, растолкав стоящих в плотном строю «волчехвостых», к нам вышел дюжий мужик в богатых доспехах и с длинным выглядящим как-то особенно богато и грозно копьем. А от наших рядов к нам поспешно подошли Лга’нхи и парочка Старшин, явно пришедших выяснить, что это такое задумал их Шаман, и какого хрена он опять тут всем кайф обламывает.
— Чего тебе? — Глядя на меня с таким высокомерием и брезгливостью, которые может себе позволить только безнадежно проигравший гордец перед лицом своего победителя, спросил аиотеек.
— Как твое имя, если конечно ты его не стыдишься. — Спросил я не менее гордо и дерзко. Не то чтобы это и впрямь меня сильно интересовало, просто сейчас мое внимание куда сильнее привлекло устройство самого лагеря аиотееков-оуоо, а главное — некие движения внутри закрываемого аиотееками периметра.
— Мое имя Тибасииаак, из рода Итиикаоо. — Еще более высокомерно ответил мне аиотеек, умудряясь при этом смотреть даже поверх головы Лга’нхи, который возвышался над ним более чем на голову.
— Это мой Великий Вождь Лга’нхи, — продолжил я по-джентельменски представлять собеседников друг другу, указывая на своего брательника-подельника. И если бы он сейчас с ног до головы не был бы залит вражеской кровью, ты бы увидел как много скальпов твоих собратьев украшает его одежду.
А это Гив’сай и Бали’гхо, они Старшины нашего великого племени и оикияоо самых лучших оикия. Их подвиги известны всему миру, ибо…
— …И почему твой Вождь не говорит сам, или он проглотил от страха свой язык? — Оборвал мои разглагольствования аиотеек. А возмущенное сопение Лга’нхи подтвердило его полную солидарность по этому вопросу с нашим врагом.
…Вот уж хренушки я сейчас позволю Лга’нхи говорить самому, обламывая мою затею. …Тем более что я и сам толком не понял, чего хочу добиться.
Он конечно не дурак и не лох какой-то, но чтобы впарить аиотеекам завалявшуюся у меня пачку акций МММ, нужен несколько иной склад ума.
— Мой Вождь слишком Велик и Крут, чтобы разговаривать самому! — Отрезал я… попытки Лга’нхи что-то сказать. — В бою за него говорит его копье и Волшебный Меч, и враги, слышащие эти голоса, падают замертво. (Упс… Что это за скрип такой? А это внезапно задравшийся нос Лга’нхи царапнул облака). А когда на поле боя надо что-то сказать врагу, от имени племени говорю я —