Карен Трэвисс - Остров выживших
— Да, сэр, так точно, сэр, — хором ответили солдаты.
— Отлично. Итак, мне нужно от вас вот что: придерживайтесь основных магистралей, заезжайте так далеко, как только сможете; необходимо взять образцы воздуха, оценить масштабы разрушений, сообщить о признаках активности червей и… черт, нет, выживших быть не должно. Сегодня просто едем по компасу. Далеко вы уйти не сможете.
— А что, если выжившие все-таки будут, сэр? — спросил Дом.
Голос Хоффмана прозвучал хрипло. Может быть, он прошелся по улице.
— Вы когда-нибудь видели огненную бурю, Сантьяго?
— Подобного масштаба — нет, сэр.
— Ни один человек не видел такого. — Хоффман снял фуражку и ладонью вытер наголо выбритый череп. — Если вы обнаружите живых людей, вряд ли вы сможете хоть чем-то им помочь. Ладно, поехали, солдаты.
«Ни один человек не видел такого».
Так он подвел итог дня.
Падрик вывел «Броненосец» из ангара и направился на юг. Дороги в самой Эфире были еще проходимы, потому что солдаты заботились об этом, расчищали бульдозерами баррикады из автомобилей. Но внешний мир представлял собой инопланетный пейзаж, окутанный темно-серым бархатом. Да, вот на что это было похоже — не на черный снег, а на темный бархат.
«Как на похоронах, черт бы их побрал!»
До ближайшего города, принявшего на себя удар «Молота», было еще далеко. Пока им не встречалось разрушений, не было обугленных зданий — лишь пепел, который ветер разнес на многие километры.
— Центр, — произнес Падрик, — мне придется съехать с дороги. Вижу впереди шоссе, но оно забито машинами.
Дом вспомнил беженцев, спавших в машинах там, в городе. Ему не хотелось думать о том, что где-то здесь тоже прячутся живые люди. Но если бы даже кто-то и остался в живых, солдаты все равно были бессильны. Если эти люди до сих пор не смогли добраться до города, значит, им ничто не поможет. Машины «скорой помощи» не в состоянии заехать так далеко.
— Ну ладно, — сказал Пад. «Броненосец» перевалился через ограждение и оказался на железнодорожных путях. Дому показалось, что они вот-вот перевернутся, и вцепился в спинку переднего сиденья. — Больше дороги нет. Держитесь как следует, сейчас будет немножко трясти.
Тай сидел, закрыв глаза, стиснув пальцы. Маркус некоторое время рассматривал что-то в один из маленьких перископов, затем, после нескольких сильных толчков, выругался и отпрянул, потирая ушибленный лоб. Даже огромные шины бронетранспортера не могли смягчить толчков от езды по шпалам.
— Пад, я буду делать снимки через каждые пятьсот метров, — сказал Маркус. — Останавливайся и открывай передний люк, когда сможешь. База выпускать не будем, а то сажи наглотается.
Даже Маркус начал говорить о боте как об одушевленном существе. Хотя, возможно, он сказал так просто из любезности по отношению к Падрику.
Время от времени дорога подходила достаточно близко к рельсам, и солдаты могли как следует разглядеть бесконечную цепь автомобилей, похожую на замерзшую реку. Однако в конце концов пробки исчезли, и дорога, покрытая серым бархатом, опустела. Видимо, в какой-то момент люди оставили попытки добраться до Эфиры — возможно, решили где-то пересидеть. Это было похоже на изучение древесных колец с целью узнать, что происходило с деревом за его жизнь. Дом понял, что может угадать стадии отчаяния и паники, увидев, где была брошена машина.
Пад снова остановил БТР, и на этот раз Дом выбрался наружу вместе с Маркусом, чтобы оценить обстановку. Если бы не навигационные устройства «Броненосца», Дом ни за что не смог бы сказать, где сейчас находится.
Было чертовски тихо. Ни птиц, ни шума машин — ничего. Перед ними расстилался мертвый мир.
— Черт! — Маркус повторил это слово уже двадцать или тридцать раз, как будто больше ничего не приходило ему в голову. — Черт!
— На дорогу вы насмотрелись, — тихо произнес Пад. — Поехали в Герренхальт. Он у нас впереди.
Час за часом они ехали в мрачном молчании; БТР грохотал по рельсам, солдат немилосердно трясло. Смотреть было не на что, обсуждать нечего, и в сознании у всех мелькали только картины ужаса и смерти. Не было даже обычных переговоров по рации, потому что на разведку выехали всего четыре отряда, и они, скорее всего, видели тот же мрак, что и Дом.
Ему ничего не оставалось делать, кроме как цепляться за свое сиденье, на котором его трясло, как фасолину в банке, несмотря на ремни безопасности, и пытаться не показывать Таю, насколько он потрясен. На лице Тая застыло выражение абсолютного спокойствия. Но на самом деле он наверняка сходил с ума от тревоги. А что до Пада, то он никогда не говорил о своей семье, так что, возможно, он уже немного забыл родных. Дом надеялся на это — ради его же блага.
«Мы даже еще не доехали. Мы даже не видели самого худшего. О боже! Что же теперь нам осталось?»
Как можно теперь вообще восстановить жизнь на Сэре? Много лет уйдет только на то, чтобы избавиться от сажи, не говоря уже обо всем остальном. Ему даже не хотелось думать о червях. В тот момент это казалось чем-то далеким и незначительным.
Маркус сидел, откинув голову на переборку, глядя куда-то в пространство на нечто, видимое только ему одному, и при каждом толчке и сотрясении ударялся затылком о металлическую стенку. Ему наверняка было больно, но он не шевелился, хотя мог бы сесть прямо. Казалось, он хочет наказать себя за что-то, но он, разумеется, ни в чем не был виноват, и, возможно, именно это тяготило его. Ему нужно было что-то делать. Все знали, что сержант Феникс может сделать невозможное, справиться с любой ситуацией, какой бы безвыходной она ни казалась. Но сейчас он вынужден был сидеть сложа руки, лишь время от времени делая снимки и глядя на катастрофу, дело рук человеческих, масштаб которой даже он, видимо, не мог себе представить.
И это были плоды трудов его отца.
— Химические заводы… — в конце концов произнес он.
— Что?
— Представьте, что произошло, когда уничтожили промышленные районы. Огромное количество ядовитых веществ. И все это дерьмо попало в воздух, в почву, в воду.
— В этом и весь смысл, дружище. Уничтожить все, чем могут воспользоваться черви. — Дом балансировал на грани между слепым ужасом и надеждой на то, что все сработает как надо. Мария ждала его дома, жизнь в Эфире продолжалась. Но здесь у него не было слов, чтобы описать увиденное. Он изо всех сил пытался говорить разумным, спокойным тоном. — Если нам повезет, часть этого дерьма попадет в их норы и эти мерзкие уроды тоже подохнут.
Маркус закрыл глаза. Дом, как и все солдаты, спал при любой возможности, но сейчас ему было не до сна. Дело было даже не в непрерывной тряске — ему было слишком страшно, он не мог закрыть глаза. Допустим, он уснет, потом проснется, и ему снова придется привыкать к мысли о том, что весь этот кошмар реален. Он ненавидел эти секунды после пробуждения, когда приходится вспоминать, что сегодня за день и что творится вокруг. Чтобы избавиться от тяжелых мыслей, Дом бросался навстречу опасности, забывая о сне и усталости, пока ему не становилось все равно.
— Так, впереди препятствие. — Пад замедлил ход. — До Герренхальта примерно километр. Сейчас я вернусь и поищу место, где можно съехать с рельсов.
— Ты опрокинешь эту чертову штуку, — пробормотал Маркус. Он снова говорил как прежний, обычный Маркус. — Ты можешь вернуться на дорогу?
— Держитесь… — Двигатель взревел. Пад двигался взад-вперед, пытаясь развернуться и въехать на склон под нужным углом. — Ух ты!..
— Черт, Пад, надо с разгона, — сказал Дом.
— А я что, по-твоему, хочу сделать?
Двигатель «Броненосца» оглушительно взревел, и на миг Дому показалось, что они летят. В следующий момент он чуть не откусил себе язык — они приземлились на все четыре колеса. Металл скрежетал и стонал.
— По-моему, я напоролся на какую-то машину, — сообщил Пад. — Хотя здесь, куда ни плюнь, везде машины. Нам надо было ехать на чертовом «Кентавре». Центр? Это «Броненосец Пять-один». Вы получаете изображение? «Броненосцы» бесполезны. В следующий раз лучше отправьте танки, пусть едут прямо по машинам.
Он продолжал ползти по какому-то относительно свободному пространству, — вероятно, это была полоса вязкой почвы, в которой застревали автомобили, — и все это время не прекращался скрежет металла о металл. Дому надоело воображать себе, что творится снаружи, и он, поднявшись, начал открывать верхний люк.
Это получилось у него не сразу; затем он обнаружил, что окутанный бархатом пейзаж изменился. Корпуса машин были помяты, и, присмотревшись, он обнаружил, что у них не было ни шин, ни стекол в окнах.
— Черт! — выругался он. — Ребята, мне кажется, мы дошли до границы пожара. Гляньте.
Едкий, отвратительный запах гари ворвался в кабину. В отдалении над какими-то зданиями поднимались столбы дыма, словно черные перья на фоне серого неба. Снаружи не было никаких цветов. Цвета были только внутри «Броненосца» — голубые огоньки, желтые предупреждающие сигналы, красные аварийные рычаги, — и это только усиливало впечатление нереальности происходящего. Дом как будто смотрел черно-белый фильм. Реальная жизнь многоцветна. Сознание Дома не хотело верить в то, что видели его глаза.
