Михаил Ахманов - Я – инопланетянин
– Никто не может уберечь людей от них самих, ни мудрецы Земли, ни мудрые пришельцы. Только время, дорогая, только время… Если у вас хватит времени, все будет вашим: далекие звезды, вечная жизнь и вечная молодость, дар слушать и понимать чужие мысли и множество других чудес. Вы к ним придете, если хватит времени, терпения, любви.
– А если не хватит?
Я показал на лавовое поле, серое и безжизненное, словно кратеры Луны.
– Будет так, как здесь. Вы исчезнете, исчезнут ваши города, и ваша речь, и книги, и даже память о неудачливой расе. – Вспомнив о талгах, я произнес: – Вы исчезнете, придут другие, но это совсем иная история. Они вас не заменят.
– Значит, ты…
– …всего лишь наблюдатель. Я фиксирую, запоминаю и если могу кому-то помочь, то лишь отдельным людям, а не всему человечеству. Еще я слежу за каждым экспериментом, который грозит нарушить Равновесие в Галактике. Бывает, надо принять превентивные меры… Но это случается редко – ведь мы изучаем миры не очень высокоразвитые, где нет опасных изобретений. По-настоящему опасных, понимаешь? Не для конкретной планеты, но для всей Галактики.
– А это?.. – Фэй показала взглядом налево и направо, потом подняла глаза вверх. – Анклав – это опасно?
– Да, и потому я здесь. Может быть, Анклав – предупреждение, может, символ гибели… Надо разобраться.
– Грозит ли он Галактике или Земле? И если Земле, ты не имеешь права вмешиваться? Не должен и не будешь?
Я улыбнулся:
– Должен и буду. Я ведь, милая, не только Асенарри, я еще Арсен. Уренирец и землянин… Разве я могу забыть свою вторую родину? Бросить ее в беде, если способен помочь?
– Но ты говорил, что не можешь помочь всему человечеству… Я не понимаю, Цзао-ван!
– Есть разная помощь. Попытка уничтожить негодяев и сделать всех хорошими обречена на провал – это кончится всемирной катастрофой и резней. Выяснить, что здесь произошло, – более полезное занятие. И более реальное.
Фэй помолчала, кивая головкой в тусклом оранжевом шлеме, и каждый кивок был подтверждением какой-то мысли. Прочитать я их не мог, но чувствовал, что она пришла к определенному мнению, вполне благоприятному – как для Арсена, так и для Асенарри.
– Я понимаю, – раздался ее тихий голос, – я понимаю, Цзао-ван… Ты просто делаешь то, что можешь, то, что никому не повредит. А что ты можешь еще?
– Ну, например, обороняться, защищать свою жизнь и жизни близких, – ответил я. – Желательно, никого не калеча и не убивая.
– Желательно?
– Но необязательно. Есть ситуации и ситуации…
Мы просидели у трещины не меньше трех часов, то разговаривая, то смолкая, но наша неторопливая беседа не мешала думать. Бушует ненависть, и туча затмевает свет моей обители… То, о чем говорил Аме Пал, помнилось мне с кристальной ясностью: ненависть, ужас и смерть бушевали в афганских горах так долго, как ни в одном регионе Земли. Само собой, два мировых побоища, случившихся в двадцатом веке, происходили на больших территориях и унесли гораздо больше жизней, но их временной интервал был относительно краток и измерялся не десятилетиями, а годами. Кроме того, войны велись не вблизи эоитов; собственно, лишь тиричмирский располагался в местах населенных и обитаемых с глубокой древности.
Так что же? К каким последствиям мог привести конфликт, который тянулся столь долго – здесь, у незримых стен легендарной Шамбалы? Об этом я не знал, но мне казалось, что свет обители, о коем упомянул Аме Пал, это наверняка фонтан, бьющий из центра эоитной зоны. Похоже, он имел в виду, что туча – туча ненависти, надвигающаяся из западных пределов, – способна повлиять на эоит… Затмить его? Но данное предположение нелепо: энергетический поток не различает добрые и злые мысли, а все, что попадет в него, выносит в космос. Затмиться – то есть прерваться – он может лишь тогда, когда население планеты уменьшится раз в десять и оскудеет ее ноосфера… Этого, кстати, не случилось – ведь эоит не исчез, он тут, на расстоянии протянутой руки!
И все же – свет затмился… Возможно, это лишь образное выражение? Возможно, Аме Пал имел в виду другое? Лунный диск перекрывает солнце, и на Земле воцаряется тьма, но через какое-то время мрак отступает… Что остается в результате? В нынешнюю просвещенную эпоху лишь изумление перед величием природы, но в прошлом эмоции были сильнее – тоска, отчаяние и ужас… Они – тот отзвук временного мрака, что сохранялся в человеческих сердцах и в памяти десятков поколений… Но это – люди! Людям свойственно бояться! А там…
Я поднял вверх лицо, всматриваясь в почти незаметную дымку флера, в голубоватый блеклый небосвод. За ним лежало пространство покоя и вечного холода, неизмеримой тьмы и тишины – прошитый блестками звезд, пронизанный лучами гигантский мир квазаров, цефеид, туманностей, галактик… Чье сердце билось там, чья тосковала душа? Кто ощущал невыносимый смрад отчаяния и горя? Кто ужасался ненависти, струившейся сквозь крохотную щель с ничтожной маленькой планетки? И что он мог с ней сделать, с планетой или с этой щелью? Заткнуть ее, чтобы не тянуло смрадом?
Вселенский Дух! Кажется, я приближался к разгадке!
Солнце перевалило за полдень, и, по моим расчетам, два наших спутника должны были уже вернуться в лагерь. Макбрайт наверняка не в духе; мало приятного глотать сухую пыль, бродить бесцельно среди трещин да расселин и шарить под камнями. Ладно, я его успокою! Может быть, даже порадую и обнадежу… Эта история с Сиадом, с репликацией мозгов и биороботами… Пожалуй, Интерпол здесь лишний, и ни к чему суды и следствие. Сами разберемся! Как-никак, Макбрайт хотел со мной сотрудничать… Что ж, посотрудничаем – и начнем с того, что установим личность Джеффри Коэна Макбрайта.
Я поднялся, вдохновленный близостью к разгадке тайны. Редкое чувство умиротворения сошло ко мне; я сунул руку в карман, вытащил серый гранитный обломок, подобранный ночью, и решил, что изготовлю из него маленькую статуэтку Будды с лицом Аме Пала. Пусть хранится у меня, пока я живу на Земле, а когда уйду, оставлю ее своим потомкам… Отчего-то я не сомневался, что потомки будут – не такие, как Арсен Измайлов, виртуальный сын Даниила Измайлова, а самые настоящие.
Фэй тоже встала, и мы неторопливо зашагали прочь от трещины, все дальше и дальше от незримых струй, взлетавших в небеса и падавших с небес на землю. Ее рука была в моей руке, и мне казалось, что я сжимаю не тонкие девичьи пальцы, а лилию с длинными нежными лепестками. Я почти ощущал ее аромат – волнующий, чуть горьковатый, перебивавший запах камней и пыли. Ветер вздымал ее и кружил, заметая наши следы, и это были живые, а не застывшие вихри. Определенно в Анклаве что-то менялось!
– Небо почти ясное, – сказала Фэй, подняв голову и всматриваясь в небеса. – И я не ощущаю вуали… Чувствую те токи, о которых ты рассказывал, струйки, что пронизывают тело… Их чувствую, а вуаль – нет. Может быть, она уже исчезла? Насовсем?
– Она исчезает, – отозвался я. – Думаю, сегодня ночью мы увидим звезды – все, даже самые слабые. А завтра, глядишь, увидят нас – со спутника или с «Вифлеема».
– Увидят и пришлют экранолет?
– Нам с тобой он не нужен. Мы улетим отсюда сами. Хоть сейчас…
Мы обогнули утес, отгородивший лагерь – если такое название подходило для пункта, где были оставлены рюкзаки. Как я предполагал, Макбрайт с Сиадом уже вернулись; андроид сидел у наших мешков, Джеф взгромоздился на плоский камень, служивший нам столом. От Мак-брайта тянуло смесью раздражения и решимости, словно от змеи, которая ищет, куда бы ужалить.
Едва мы приблизились, он быстро сунул руку за спину и кивнул Сиаду Дурное предчувствие вдруг пронизало меня; почти инстинктивно я потянулся к ножу на поясе, однако Сиад был уже рядом, и его пальцы сомкнулись на моем запястье. «Словно железный обруч», – подумал я, не помышляя о сопротивлении: в руках Макбрайта появился арбалет, нацеленный на Фэй. Мы четверо застыли на секунду, будто никто не решался вымолвить первую фразу, грозившую нарушить равновесие; мы балансировали сейчас на тонкой грани между враждой и миром, перешагнуть которую было непросто. Даже для Джеффри Коэна Макбрайта – или лица, таившегося под этим именем.
Он откашлялся.
– Стойте, где стоите, Измайлов! А юная леди пусть отойдет в сторонку… вот так, достаточно. Теперь все могут сесть – после того как вы отдадите роботу мачете, гранаты и нож.
– Значит, ты все-таки робот? – сказал я, сунув Сиаду ножны с клинком. – Что ж, поздравляю! Твои полевые испытания прошли вполне успешно!
Черты Сиада дрогнули и застыли. Молча взяв оружие, он отодвинулся к Фэй, которая уселась на землю, где приказал Макбрайт, шагах в десяти от меня. Блестящий арбалетный болт все еще смотрел ей в сердце, но лицо моей возлюбленной было таким же невозмутимым, как лицо андроида.
– Хочу прояснить ситуацию, – хрипло произнес Макбрайт. – Не знаю, на что вы способны, Измайлов, – может, и с роботом справитесь, – но при первом движении я выпущу стрелу. При всех моих симпатиях к нашей юной леди.
