Игорь Негатин - Есть время жить
— Кого ждём — с издёвкой в голосе спросил Айвар, — пока водил перебьют? Или тебе до сих пор картина боя не ясна?
— Да ясна, ясна, не ной под руку, — отмахнулся я и улегся рядом с джипом. Да, а нападавших — человек девять. Один уже лежит неподвижно — видно, водители не только в белый свет стреляли.
— Стреляй давай, — начал торопить Айвар, — чего тянешь-то?
— Иди в жопу, а? — не отрываясь от прицела, отрезаю я.
Справа что-то бурчит Айва, но я уже не слышу. Надо отключиться от всего на свете, покой… Я одно целое с моей винтовкой… Даже сердце стучит медленнее, словно метроном, настроенный на двадцать ударов в минуту. Выдох, вдох… Медленный полувыдох, словно я отдаю винтовке часть своего тепла и она оживает в моих руках. Я растворился в металле. Я там, куда должна ударить пуля. Спусковой крючок — только маленькая точка на моём указательном пальце. Нервами, горлом, сердцем ощущаю этот момент, когда сухо щёлкнет спуск.
Выстрел!
Один из нападавших, устроившийся на левом фланге, дергается и мешком заваливается на бок. Есть контакт. Перезарядка, цель… Это уже не я беру поправку на цель. Мир рождается там, на срезе ствола. Меня здесь нет, я пуля, за миг до пробуждения…
Выстрел!
Минус два. Перезарядка, цель. Нет, третьего выстрела не требуется. По-моему, парни поняли, что двое убитых за очень короткий срок — это маленькая заявка на большие неприятности, и спешно отступают к машинам, оставив на асфальте два трупа. Ну и слава Богу, не хочу вас убивать. Идите с миром…
Аминь.
Айвар. 28 апреля, часом позже
Этих идиотов ещё уговаривать пришлось, трипперного осьминога им в задницу. Что? Да и плевать, что не влезет, сапогом утрамбовать! После того, как мизерабли с большой дороги дернули к машинам и отступили, водилы решили, что самое лучшее — это начать стрелять в нашу сторону. Идиоты. Эдак и подстрелить могли, случайно. Объясняй потом на том свете, что по ошибке сюда попал. Орать на триста метров пробовали? Не советую… Грешным делом подумал, что Робби и этих придётся валить наглухо. Слава Богу, обошлось. И то совершенно случайно — рация, у одного из них, жирдяев, на сканировании частот стояла. Ну я и вывалил в эфир всё, что помнил с времён службы на тихоокеанском флоте, и не замолкал, пока не образумились.
Водилы оказались из российской транспортной конторы. На двери одной из машин красовалась небольшая, наполовину ободранная наклейка…иево-Посадский р…он, Сергиев Посад, Моско… ш….ссе…
Первую машину спасти не удалось — сгорела. Машины вообще быстро выгорают. Я в этих делах не специалист, но, по-моему, у них баки полупустые были, раз полыхнуло. Со второй машиной было получше. Кабину в нескольких местах продырявили, но ничего серьёзного, завелась без проблем. Когда разговорились, выяснили, что пробираются они из самого Ростока, где застряли в рейсе. Далеко мужики забрались, ничего не скажешь.
— А какого чёрта вы через Шилале двинули? — спросил я. — Если через Советск ехали, там же прямая дорога на Таураге и потом на Шауляй. И вообще, почему через Мариямполь?
— Так с нами два литовца были, из Шилуте, грех своим не помочь, — объяснил самый старший из водил, бородатый мужик лет сорока пяти. Здоровый такой, кулаки размером с хороший арбуз. Колоритная фигура, на такого глянешь — и сразу Илья Муромец на ум приходит.
Да, «своим»… Наконец-то до людей доходить начинает, что все распри на национальной почве — не более, чем любимая игрушка политиков.
— Мы с ними ещё там, в Ростоке познакомились, — продолжил он, — тоже водилы, в первые дни вместе выживали. Сначала на трёх фурах шли, но их машина в Польше осталась, нарвались на «дорожный патруль». А до этого три недели в Варнемюнде отсиживались, с мужиками из Украины. Выживали понемногу. Трудно, но можно. А местным так вообще трындец полный.
— И как Европа сейчас выглядит? — спросил я.
— Европа, — мужик нахмурился, — хреново выглядит. Нет уже этой Европы. В Польше ещё живых видели, дальше глухо. В самом Ростоке, ближе к порту, ещё живых можно встретить, а так только дохлятина бродит.
— А оружием где разжились?
— В Польше, по случаю, — махнул рукой он.
— Понятно. Ладно, мужики, одну машину вы потеряли, придется теперь на одной. Плохо, конечно, одним бортом в такую даль, но может, по дороге что-нибудь подберёте. Еда есть?
— Не голодаем.
— Ну и лады, тогда бывайте.
К нам подошёл Робби, который вместе с Астой ходил осматривать трупы. Хмуро оглядел водителей.
— Там три трупа. Два моих, один ваш. На вашем был пистолет, видно, не успели забрать. На моих пусто, забирайте, — он протянул одному их мужиков потертый Макаров. — Помощь какая-нибудь нужна?
— Да какая тут помощь, и так уже помогли.
— Ну и ладно тогда мы поехали. Айва, Аста, уходим.
Отморозки, напавшие на дальнобойщиков, наверняка уже убрались с трассы и теперь пылят где-нибудь по деревням и весям. Ищи их теперь. Да и нахрен они нам сдались? А ещё через полчаса мы неожиданно увидели впереди знакомый борт с пулемётом на турели. Нагнали таки наших путешественников. В эфире щёлкнуло, и Сашка усталым голосом выдал новость:
— Прямо как договаривались. Живы, отморозки рекламные? Притормозите, у меня тут раненый.
Твою мать! И эти куда-то влипли. Раненым оказался Линас. Получил пулю в плечо и теперь сидел, откинувшись в кресле, тихо матерясь по поводу деревенских. На обратном пути, когда они проезжали Кельме, по ним кто-то выстрелил. Один выстрел, скорее всего, наугад — и на тебе. Пуля, она, как известно, дура-с. Аста занялась Линасом, которого мы пересадили в нашу машину, а Робби пересел к Сашке.
Роберт. 28 апреля, полдень
— Сашка, хотел спросить, а чего ты тогда баб так негуманно вальнул? Застрелил бы всех, и делов. А тут устроил, понимаешь, битву пауков в банке, — спросил я, когда ты тронулись дальше.
— Роберт, ты знаешь, я мент, а не легавый. Просто так, ради экономии патронов, не стал бы этих сук зомби скармливать. Но, извини, мне разговора с двумя персонами хватило по уши. Ещё бы с одной пообщался — и вообще нахер, сжёг бы всех заживо.
— И чего они натворили? У меня, знаешь, фантазия большая. Неужели не заплатили налоги родному государству?
— Иди нахер, а?
— Уже ушёл.
Сашка помолчал, пожевал фильтр сигареты и нехотя выдавил из себя:
— Этому малышу, сынишке Римаса, так его, вроде, звали, ещё повезло, что он вместе со своим папкой умер. Они там такое устраивали — фашисты с лабораториями в концлагерях просто дети. Знаешь, Роберт, я, когда на земле работал, всякого насмотрелся. И на младенцев новорожденных, на помойку выброшенных, и на женщин, которых убивали собственные сыновья, потому что мамка денег на ночной клуб не дала. Меня этим дерьмом удивить сложно. Но тут… Холодная расчетливость и абсолютное непонимание, что они творили. Понимаешь, реплика одной бабы возмутила, даже кровь вскипела. Мол, сейчас время такое, сейчас можно всё. И вообще, имею право на справедливый суд и адвоката. Типа или давай судью найди в этом беспределе, или не лезь. И всё это с ухмылочкой такой, стерва. А что они там творили — извини, не хочу, чтобы ты мне салон блевотиной загадил. — Сашка ударил рукой по рулю. — Суки.
— Время и правда не простое, Сашка. Мне изредка даже страшновато становится, когда вспомню, скольких я за этот месяц на тот свет отправил. Сегодня вот двоих…
— Забудь, Робби, — Сашка махнул рукой. — Если каждого помнить — скоро с ума сойдёшь. Либералы хреновы, апостолы свободы.
— Причём здесь либерализм?
— А при том, мля. Развал мира начался тогда, когда честь опустили ниже жизни. Вспомни, что любили повторять разные горлопаны. «Избегать насилия до тех пор, пока человек держится в рамках соответствующих норм». Если вас грабят, то отдайте кошелёк и не сопротивляйтесь, так как он вас не убивает и может пострадать. Бандит! Напавший на вас! А если насилуют, то что? Расслабьтесь и подмахивайте, что насильник не устал? Вот и получили эру милосердия, мать их так! Сопротивляться насилию можно и нужно. Любому! Потому что честь превыше жизни.
— Ты это к чему сейчас? Начали про баб, а заканчиваем за упокой.
— Так всё связано. Этой политкорректностью долбаной и терпимостью. Мир до такой меры опаскудился, что непротивление злу и телячьи нежности породили вот такую мразь, как эти бабы.
— Саша, заканчивай. А то ты руль так крутишь, что мы сейчас в канаву влетим.
— Не влетим, у нас ещё дел в этой жизни до хрена.
— Ладно, хер с ними, с бабами. Расскажи, зачем в Шауляй ездили.
— В Шауляй? А вот тут, Робби, начинается самое интересное. У меня там маленький опорный пункт организовался. Так, несколько человек. И нарыли эти люди информации чуток. Я это по просьбе Эдгара затеял, но, как понял, с твоей подачи дело началось. В общем, есть в Литве один интересный центр.
