Олимпиец. Том V - Артур Осколков
— Эй! Она просто обо мне заботиться, — встал я на сторону женщины.
— И это чудесно, правда, — девушка чмокнула меня в щеку. — Но я не хочу, чтобы за нами бегали две сотни душ охранников. А ты?
— Не особо, — со вздохом согласился я, признавая ее правоту. — Долго нам еще?
— Мы пришли.
Артемида шмыгнула за угол и, держа лук наготове, первой ступила в крохотный, овальный грот. Тот выглядел… удивительно красиво. Для Тартара, конечно. Сводчатый потолок украшали длинные каменные сосульки, на гладких белых стенах янтарной краской блестели древние наскальные рисунки, а в центре, ровно посередине пещеры, находился водоем. Безмолвный призрак, яркими бликами отверчивающий в зеленом свете Тартара.
— Я с-с-снала, что вы придете, — прошипела Ехидна. Змея лежала на самом краю, опустив остаток хвоста в озеро. Зеленая кровь стекала по плотным чешуйкам, смешиваясь с водой. Слишком уставшая от ран, чтобы двигаться, Ехидна смотрела на нас взглядом загнанной в угол жертвы. Зло, испуганно и… с вызовом.
— Принс-с-с Аида… Аргх! — зеленая стрела пробила Ехидне плечо, пригвоздив тварь к стене словно бабочку.
— Подожди.
Я положил руку девушке на плечо. Артемида, уже повторно поднявшая лук, поморщилась, но, заметив мой требовательный взгляд, с разочарованным вздохом отступила в сторону.
— Надеюсь, ты не собираешься оставлять ее в живых.
— Нет, — Я поймал холодный взгляд Ехидны и покачал головой. — Но у меня есть пара вопросов.
По пещере пронесся тихий, шипящий смех.
— С-с-с-мотри…
— Что это? — Артемида подошла ближе, с удивлением заглядывая мне через плечо. Озеро забурлило и пошло рябью, на водяной поверхности отразилась знакомая фигура тощего юноши с бледным лицом.
Я скрипнул зубами.
— Принс-с-с Аида, — Ехидна улыбнулась, заметив мою реакцию. — Не по крови-с-с, но по влас-с-сти. Я умираю. Не дай мой душе попа-с-с-сть к Аиду… И я с-с-скажу тебе, где ис-с-скать мальчика.
Артемида бросила на меня удивленный взгляд.
— Мальчика? О чем она?
— Ты хочешь, чтобы я отправил твою душу в Туман? — медленно произнес я, шагнув к Ехидне навстречу. — Так?
— В Туман-с-с. В Элизиум-с-с-с. Туда, где он меня не дос-с-станет. Что с-с-скажешь?
— Нет.
Голос принадлежал не мне. Глаза Ехидны удивленно расширились. Тварь рванулась в сторону, к воде… Поздно. Выступивший из оранжевого портала Аид ухватил Ехидну за шею, поднял в воздух, и легко, без особого напряжения… оторвал Ехидне голову.
Аид отбросил еще дергающееся в конвульсиях тело в воду. Убрал голову в сумку, брезгливо отряхнул руки. А затем со всем тем же безразличным выражением на лице шагнул мне навстречу.
Глава 22. Идеальный результат
Бог Аид. Старший брат Зевса, любимый сын Кроноса и Владыка Подземного Царства. Он был… сложной личностью. Предательство отца и забравшего себе всю славу и почет брата сделали Аида холодным и отрешенным, и только появление жены, Персефоны, несколько сгладило угрюмую натуру. Впрочем, другим правитель Подземного Мира и быть не может. Для смертных Аид олицетворение неминуемой гибели, для мертвецов — нерушимости закона.
При этом Аид все еще оставался «человеком». Греческие боги вообще мало чем отличались от людей. Увы, это «сходство» нельзя было назвать лестным. Так, многие Олимпийцы за годы легкой и сытной жизни вобрали в себя десятки самых худших человеческих качеств, что… сильно поменяло окружающий мир.
Когда-то оплот свободы и греческой гордости, Олимп превратился в комок свар, интриг и предательства. Осознав это, кто-то — вроде Артемиды — старался держаться от горы подальше, а другие, наоборот, использовали новые законы Олимпа в своих целях.
Аид действовал иначе. Разжиревшие от поклонения и силы верующих родственники служили отличным примером, а делать выводы старший бог умел всегда. Аид отказался от чужого почета, запретил возводить храмы. Ему не нужна заемная сила, он сам знает, что хочет.
Построить мир. Здесь, внизу. Новый мир, лучший мир. Место закона и порядка, где повелитель действовал во благо своих поданных, а не наоборот.
Аид преуспел, пусть и с парой огрехов. Страх и ненависть греков уберегли его от соблазнов дармовой силы, — хоть и привязав в ответ к Подземному Миру — а его Царство считалось образцом порядка даже среди других пантеонов.
Новый мир. Лучший мир… Аид любил свое творение. Мог бродить по нему часами, невидимый и бесплотный, наслаждаясь окружающей красотой. Тихая и спокойная тишина Тартара, простота лугов Асфодель, бурная жизнь Элизиума… Он влил в этот мир свою любовь, свою душу. Можно сказать, что Подземное Царство стало для него чем-то вроде первого ребенка. И потому, когда бог узнал, что скоро получит второго, сына, в душе Аида заново зажглось солнце.
Бог уже мечтал, как покажет Адриану свои владения, как представит сына любимому миру. Познакомит с изюминкой Подземного Царства, привьет ответственность… Возможно, когда-то даже передаст власть. Спустя тысячелетия перед богом замаячила роль отца, родителя. Впервые за долгое время, Аид был… счастлив.
А потом это счастье отняли. Странная болезнь, по сути, лишила Аида ребенка. Ради безопасности Адриана бог замкнулся в работе. Специально отдалился от сына, оставив присмотр жене. Прошли года, рана на душе Аида затянулась, пока… сын не напомнил о себе вновь. Адриан заключил сделку с Кроносом, а при первой же встрече обозвал отца «Конченным м*даком, оставившим жену с человеком-роботом».
Сложно описать, какие чувства тогда испытал Аид. Злость, удивление, обиду… и гордость. Да, гордость. Адриан вырос воином, сильным духом и телом. А упертый и прямой нрав напоминал Аиду самого себя. Потому, когда сын в поисках матери с пинка вышиб дверь в Подземный Мир, бог решил не вмешиваться. Наоборот, смотрел с интересом, внутренне вздрагивая каждый раз, когда Адриану угрожала опасность и радуясь каждой его победе.
Да, сын был дерзок и всячески отказывал в уважении его тысячелетнему опыту, но… Адриан казался глотком свежего воздуха в стабильном и затхлом царстве. Пусть сам Владыка никому бы в этом не признался… Бездна! Ему нравился его сын!
И потому предательство Адриана ударило в разы больнее. Больше не сын. Чужая душа, паразит. Пришелец из другого мира, тварь украла чужое тело и лгала Аиду при каждой встрече. Противоречивые чувства захлестывали бога с обеих сторон, он не знал, как поступить. Потому в
