Андрей Колганов - После потопа
Она подавила охватившее ее волнение и стала говорить немного менее запальчиво, но все так же энергично.
"Область все еще раздирается на куски всякими авантюристами. У южного и северного соседа господствует бандитский произвол. Ну ладно, Польша. По ней каток войны прошелся не меньше, чем по нам. Но Литва почти не пострадала — и вот, там полыхает пламя братоубийственных стычек, которым нет конца". — Надежда Сухоцкая остановилась, перевела дыхание, и, собравшись с мыслями, перешла к главному.
"Вот вы, небось, думаете, я сейчас начну жаловаться — дескать, неурядицы вокруг, беженцев полно, сирот прибывает, не справляемся, помогите нашему детскому дому. Так? Верно, помощь нужна. Но не это главное, ради чего я вас всех собрала. Я ведь не только директор детского дома, я еще и постоянный член Совета Коммуны. И я хочу сказать следующее — пока принципы, на которых построена наша коммуна, не станут достоянием всех вокруг нас, толку не будет. А будет толк только тогда, когда и остальные смогут опереться на те же устои, которые придают стойкость нам".
Елизавета Айтуллина бросила с места:
"Я обеими руками была бы за! Но как ты этого можешь достичь?"
"Я вижу только один путь — создавать ячейки коммуны за пределами округа. Это путь медленный и трудный, но единственно надежный…"
После долго и бурного заседания Надя пришла домой поздно. На этот раз, вопреки обыкновению, Юрий уже ждал ее дома. Правда, сам он вернулся из штаба лишь незадолго до нее и сейчас замедленными движениями, как будто нехотя, расстегивал портупею.
Поцеловав мужа, Надежда протянула ему листок бумаги:
"Ознакомься".
"Что это?"
"Женская секция выносит вопрос на Совет Коммуны".
Сухоцкий внимательно прочел резолюцию женской секции, промычал что-то, потом расцепил зубы и промолвил, обращаясь к жене по девичьей фамилии:
"Ну, ты даешь, Бесланова!"
Он помолчал немного, потом добавил:
"Вы как будто сговорились… С неделю назад и Калашников меня донимал похожей утопией. Всеобщие выборы, объединение области, то да се…"
"Выборы?" — Надежда вскинула брови. — "Пожалуй… Но не раньше, чем влияние нашей коммуны распространится по всей области, и всем станет ясна наша правда. Тогда и на выборы можно идти, и область объединить". Она замолчала и больше не возвращалась к этой теме.
Утром из детского дома она позвонила в Город.
"Университет? Деканат гуманитарного факультета, пожалуйста". Когда ее соединили, она попросила:
"Пригласите Виктора Калашникова"…
…Тимофей Боковлев был обеспокоен. Вроде бы все было послушно его генеральской воле. Он — командир дивизии Центральных, и с этим все вынуждены считаться, даже Федеральное правительство. И до сих пор все шло, как намечалось. За этот год захвачены соляные копи, склады на южной границе, у соседей выбито немало боеприпасов и шесть единиц бронетехники, да на шесть деревень приросла сфера контроля Центральной дивизии. Но вот появились шероховатости.
Вроде и невелики проблемы. Что к Северо-Западным будет подступиться тяжело, он и так знал. Первые налеты были не очень удачны? Ну и что же, зато прощупывается их оборона. Силы у них немалые, но не бесконечные же! Все же одну из их деревень удалось подмять под себя, хотя из другой пришлось уйти. И склад боеприпасов в Городе хотя и не захватили, а все же поковыряли серьезно.
И все бы это было ничего, да появились откуда-то заботы на своей собственной территории. Склады на южной границе атаковал большой, вооруженный до зубов диверсионный отряд неизвестной принадлежности. Три складских барака взлетели на воздух. Четыре нападения на патрули за две недели. А теперь еще эти листовки! Вместе с ними объявились и запрещенные к распространению "Городская газета" и "Балтийский вестник", которые раньше привозили с запада. Тоже та еще зараза.
Самое паршивое, что распространителей поймать не удалось. Они придумали какую-то дьявольскую штуку: она взрывалась, и нате — все вокруг засыпано листовками. Лишь один раз патрули углядели какого-то подозрительного типа,
который что-то прилаживал у забора в Красногвардейске. Они конечно, закричали — "стой, руки вверх". Тип задал деру, патрульные — за ним. Стрельнули пару раз вдогонку, а им из проулка — автоматная очередь в упор. Так и ушли, гадюки…
Отец Афанасий был обеспокоен не менее. Неприятные вести приносили приходские старосты. Народ распустился. Казалось было, что вот, утверждается вера, и все смотрят пастырю своему в рот, ловят каждое его слово. Нет, находятся дерзкие, говорят, можно и без священников веру блюсти. А один заявил, что бога в душе своей надо сперва искать, а потом уж в храме. Да и тех, кто к вере так и не обратился, немало еще, ох, немало.
Но все то заботы обычные. Теперь же с иной заботой хлопоты прибавились. Пророчица некая объявилась. И поначалу вовсе не чувствовал отец Афанасий беспокойства. Ну ходит блажная бабенка по деревням, и проповедует. В проповедях тех ничего страшного не углядывалось — да примерно те же слова, что сам отец Афанасий провозглашал с амвона не раз. Милосердным, дескать, надо быть, от страстей плотских бежать, веру блюсти, братьям свои единоверным воспомоществовать всячески. И привечали ее в деревнях. Церквы-то, почитай, только в Славьгороде да в Красногвардейске. А бабенка, видать, божье слово душевно выговаривала.
Да, но вот только с недавних пор странное стали доносить. Что бабенка эта, прозывавшаяся пророчицей Татианой, нехорошее стала проповедовать. Что пастыри наши больше не о спасении души заблудших заботятся, а о том, как паству стричь. Что начальники над народом о мире да милосердии говорят, а сами камень за пазухой носят, и ради корысти своей готовы народ свой в бедствия ввергнуть. И что вовсе уж скверно, нашлись у нее подражатели, иные из которых завели крамольные, еретические речи. Самозванцы, дескать, нами правят, а пастыри самозваные священства не достойны, да и с богом без посредства попа говорить можно, ибо бог в душе, а не в обрядах. И прочее в том же духе.
Потеребил отец Афанасий свою роскошную курчавую, черную, как смоль, бороду, да и решил сходить на поклон к наибольшему человеку, к Тимофею Алексеевичу Боковлеву.
Боковлев принял священника сразу. Выслушав его жалобы, он помолчал минуту, потом покачал головой:
"Чует мое сердце, кто-то воду мутит с дальним прицелом. Нападения, листовки эти, да еще твоя пророчица. Бьюсь об заклад, этим всем один кукловод движет. А пророчица твоя, сдается, это пока единственная ниточка к тому кукловоду. Так что спасибо, отец, за рассказ. Надо будет эту блаженную Татиану тихонечко, без шума, взять, да и тряхнуть как следует. Глядишь, из нее что интересное и посыплется".
"Хорошо бы!" — горячо поддержал его отец Афанасий. — "А то эта блажная народ смущает, против властей восстанавливает".
"Только вот поймать ее как? Есть у нее постоянное пристанище?"
Отец Афанасий развел руками:
"Ничего о сем не слышал. Как люди мои говорят, сегодня она там, завтра здесь. В городах ни разу не объявлялась, все по деревням".
"Так как же ловить?" — недовольно дернул щекой Боковлев. — "Пока в одну деревню людей пошлешь, глядь — а она уж в следующей".
"А я тебе, сынок ("сынок" был старше "отца" едва ли не в полтора раза), списочек дам", — ласково пообещал Афанасий.
"Какой еще списочек?" — буркнул предводитель Центральных.
"А старосты приходские точно доносят, в каком селении та пророчица побывала, да какого числа. На карту поглядеть, и видно будет, в какие деревни она может направиться, а куда стопы не повернет, ибо уже побывала там днями. По одному и тому же месту ходить она не будет — незачем, да и подаяние скуднее".
"Ясно", — бросил командующий дивизией, — "тащи свой списочек".
"А он у меня как раз с собой. Не угодно ли взглянуть?"
Засады были посланы в несколько деревень с наказом — брать живьем и по возможности без шума, не на глазах у деревенских…
"…О любви к ближнему проповедуют, а сами оружье копят, и в одних супротив других злобу исподволь возбуждают" — пророчица печально покачала головой. — "А в чем перед Господом вина тех же чад Господних, что под другим начальством живут? И за то на них с мечом идти?" — она вопросительно поглядела на слушателей. — "Какая же в том справедливость, скажите по совести? Разве ж мало нынче сирот, чтобы еще новых плодить, да души христианские губить?"
Бабы сочувственно заохали и закивали головами, мужики молча поджали губы.
"Против соблазнов греховных нас наставляют, а кто в Славьгороде бывает, может поглядеть, какие хоромы себе обустроил батюшка наш Афанасий, да какую жизнь он там ведет" — продолжала Татьяна. — "Матушки у него нет, а посчитать, сколько баб у него в дому перебывало, да и не по одной зараз, — пальцев на руках не хватит. Срам один. В грехе живет, а еще пастырем зовется!"
