Юрий Брайдер - Особый отдел
Суть её заключалась в следующем. С двенадцати дня до двенадцати ночи надо было неотлучно находиться у телефона и реагировать на все звонки. Если звонивший назывался одной очень странной фамилией, не то Богодулов, не то Христофоров («Христодулов!» — поправил Кондаков, и Тарас Степанович благодарно кивнул), нужно было вежливо извиниться, положить трубку и задёрнуть шторы. Ненадолго задёрнуть, всего на полчаса.
За всё время таких звонков было пять или шесть, и спустя пару недель они прекратились. Что касается Тараса Степаныча, то одним прекрасным утром он нашёл под входной дверью конверт с сотней долларов, деньгами по тем временам немалыми.
Кто-то другой уже давно забыл бы про эту историю, но человек, замурованный в четырёх стенах, мысленно возвращался к ней вновь и вновь. Как-никак это был единственный случай, когда дыхание бурной, полной опасностей жизни коснулось и его.
— В общем-то, я знал, что вы придёте ко мне, — сказал в заключение Тарас Степаныч.
— Кто это — мы? — Кондаков по привычке прикинулся валенком.
— Охотники за людьми. Сыщики, комитетчики, иностранные шпионы, бандиты, частные детективы.
— Похоже, особой разницы между этими господами вы не видите?
— Представьте себе, вижу. Одни ищут свидетелей, другие, наоборот, стремятся избавиться от них. Но в любом случае для меня это незабываемое событие.
— Надеюсь, смысл всей этой затеи с телефонными звонками вам ясен? — желая расставить все точки над «i», осведомился Цимбаларь.
— Конечно. Я служил семафором, сигнализирующим неизвестно кому, что с ними хотят выйти на связь. Впоследствии я читал о таких конспиративных уловках.
— Вы смогли бы описать мужчину, приходившего к вам?
— Нет, — Тарас Степанович как-то странно дернулся, что, вероятно, означало жест отрицания. — Он делал всё возможное, дабы скрыть свою истинную внешность. Носил широкополую шляпу, чёрные очки, плащ с поднятым воротником. Мне запомнились его усы, но они явно были накладными.
— Как бы вы оценили его возраст?
— Тогда ему было примерно столько же, сколько вам сейчас.
— Вы не ошибаетесь?
— Если и ошибаюсь, то ненамного. Это был ещё молодой, крепкий человек, пусть и прикидывавшийся кем-то другим. Представляете себе, он даже гундосил при разговоре.
— Не пора ли полюбоваться окрестными пейзажами, — сказал Кондаков, и вся компания, включая хозяина, переместилась к окну.
Любоваться, собственно говоря, было не на что. Внизу расстилался обычный московский дворик, засаженный чахлыми деревьями и заставленный автомобилями в соотношении два к одному в пользу последних. Напротив возвышался пятиэтажный дом, если и не близнец, то по меньшей мере двоюродный брат того, где они сейчас находились.
— За вашим окном могли наблюдать как со двора, так и от соседей, — сказал Кондаков.
— В тот период во дворе шли строительные работы, — сказал Тарас Степанович. — Прокладывали теплотрассу. Всё было разрыто и огорожено забором. Никто из посторонних не посмел бы сунуться туда.
— Тогда остаётся только соседний дом. А это квартир сто, если не больше. Найти там вашего работодателя будет не просто.
— А разве это обязательно? — удрученным тоном произнёс Тарас Степанович. — Пусть бы жил себе спокойно…
— Это обязательно. — Людочка, доселе хранившая дипломатичное молчание, положила ему руку на плечо. — Вам довелось общаться с очень опасным человеком, поверьте мне. Просто чудо, что вас пощадили тогда.
Цимбаларь в свойственной ему грубо-откровенной манере добавил:
— Лапы, отслюнившие вам эти сто долларов, по локоть в крови.
— Тем не менее мне они пришлись очень кстати, — Тарас Степанович печально усмехнулся. — Забыл сказать… Той осенью всё здесь было иначе. Слева и справа росли старые деревья. Тополя и липы. Потом их спилили. Следовательно, за моими окнами могли наблюдать только обитатели двух подъездов. Второго и третьего. Вот они, прямо перед нами.
Руки плохо слушались Тараса Степановича, и указательный жест он произвёл резким движением плеча, словно бы пытаясь сбросить с себя какой-то невидимый груз.
Теперь они заходили в квартиры по очереди.
Людочка по-прежнему представлялась сотрудницей собеса, Цимбаларь выдавал себя за инспектора горгаза, Кондаков — за санитарного врача. К счастью, вся троица успела запастись не только документами, подтверждавшими принадлежность к этим почтенным организациям, но и соответствующей амуницией.
Пока кто-то один вёл переговоры, двое других страховали его этажом выше и этажом ниже.
И опять повезло Людочке, что, похоже, становилось некоей традицией. Сигнал тревоги она подала уже из второй выпавшей на её долю квартиры.
Когда Кондаков и Цимбаларь, готовые к самому худшему, ворвались внутрь, их взорам представилась поистине идиллическая картина. Сидя на краю переполненной водой ванны, Людочка качала на руках Ваню Коршуна, похожего на мальчика Кая, до полусмерти заласканного Снежной Королевой.
— Привет! — выпалил ошарашенный Цимбаларь. — Ты что здесь делаешь?
— Купаюсь, — едва слышно просипел Ваня. — Водки! И немедленно!
Пока Цимбаларь бегал в ближайший магазин, а Людочка растирала окоченевшее тельце малыша, Кондаков осматривал труп Удушьева.
— Кто это? — спросил он.
— Случайный человек, — клацая зубами, ответил Ваня. — Но, если честно, я ему обязан жизнью…
Глава 15
ПРОЕКТ «ГИДРА»
То, что опергруппа благополучно воссоединилась, было отрадно уже само по себе, даже без учёта реальных итогов её деятельности. Впрочем, можно было похвастаться и итогами, значимость которых, пусть и с известной натяжкой, позволяла говорить об успешном завершении операции.
Именно эта мысль сквозила в словах Цимбаларя, открывшего совещание:
— Вот материалы на подданного Канады Рудольфа Павловича Бурака, поступившие по каналам Интерпола. Первым делом рекомендую обратить внимание на его последний прижизненный портрет, — он пустил по рукам пачку цветных фотографий. — И хотя это именно тот случай, когда комментарии, как говорится, излишни, прошу присутствующих высказаться.
— Действительно, вылитый Митин, — констатировал Кондаков. — Только взгляд какой-то потухший. Наверное, с похмелья снимался.
— Сходство, все всякого сомнения, поразительное, — согласилась Людочка. — Но заметно, что, в отличие от публичного политика Митина, мелкий предприниматель Бурак не очень-то следит за своей физической формой. Лицо обрюзгшее, щёки небритые, под глазами мешки.
— Похож, не спорю, — голосом, напоминавшим скрип несмазанного колеса, произнёс Ваня. — Только почему он так снят? Фас, профиль, руки по швам…
— Сообщаю для справки, что эта фотография была сделана в полицейском участке, куда господин Бурак угодил за управление автомобилем в нетрезвом виде, — сказал Цимбаларь. — К счастью, инцидент завершился денежным штрафом, хотя канадская королевская конная полиция весьма строга к подобным нарушениям… Впрочем, о каком счастье может идти речь сейчас…
— Хорош гусь! — Кондаков вновь взялся за фотографии, уже отложенные было в сторону. — А похож на приличного человека!
— Думаете, наш Митин лучше? — просипел Ваня. — Кто даст гарантию, что он не напивается втихаря и не гоняет ночью на лимузине по кремлёвским аллеям?
— Я понимаю, что тебе сегодня свет белый не мил, но утрировать всё же не стоит, — упрекнул его Цимбаларь. — Но с другой стороны, разве может себя считать русским человеком тот, кто не любит быстрой езды, особенно под градусом?
— В этом смысле ты трижды русский, — с ухмылкой согласился Кондаков.
— Ладно, вернёмся к господину Бураку, — проигнорировал Цимбаларь реплику старшего приятеля. — Кроме фотографий, в нашем распоряжении имеется дактилокарта, составленная в своё время канадской иммиграционной службой. Из неё следует, что отпечатки пальцев Голиафа, президента Митина и Рудольфа Бурака абсолютно идентичны. Таким образом, на основной вопрос расследования получен однозначный ответ. Безголовый мертвец, обнаруженный в подвале, является не президентом Митиным, а его двойником.
— Родившимся в другом месте, в другое время и от другой матери, — со значением добавил Кондаков. — Какое объяснение ты можешь дать этому феномену?
— Исходя из всего объёма собранных сведений, можно предположить, что мы столкнулись с последствиями какого-то сверхсекретного эксперимента, проведённого бериевскими спецслужбами в послевоенное время, — сказал Цимбаларь. — Цели этого эксперимента и методы его проведения пока не ясны. Развеять покров тайны могли бы люди, причастные к убийству Голиафа, но они вновь ускользнули из наших рук… Лейтенант Лопаткина, доложите по сути вопроса. Ах, пардон, Люсенька, как я мог так забыться!
— То-то же! — Людочка погрозила ему пальчиком. — А я уж собралась назло тебе сыграть в молчанку… Теперь пару слов о жильцах квартиры, в которой едва не погиб наш Ванечка. Её хозяином числится некто Камзолов Роман Семёнович, сорока лет, уроженец Томской области, по образованию инженер-строитель. Самый что ни на есть обычный человек. Как раньше говорили, сплошное «не» — не состоял, не привлекался, не участвовал… В биографии никаких зацепок. Школа, комсомол, армия, институт, работа. По характеру — уравновешен, даже флегматичен. Контактов с криминальным миром и политическими экстремистами не поддерживал. Все его родственники, в том числе и престарелые родители, проживают под Томском. Отцу шестьдесят пять лет, работает сторожем хлебзавода, за последние четверть века никуда не выезжал… В конце восьмидесятых Камзолов перебрался в Москву. Не бедствовал, хотя постоянной работы не имел. До самого последнего времени проживал с дочерью Лай-лак, пятнадцати лет от роду, между прочим, членом радикальной организации «Новая революционная армия». Жена Камзолова, Марья Матвеевна, урождённая Щербакова, умерла три года назад от сердечной недостаточности. Среди её родственников мужчин преклонного возраста не значится… Однако первые же допросы соседей показали, что какой-то старик в этой квартире обитал. Пусть и не постоянно, а наездами. На прогулку он выходил только в темноте и любого общения с посторонними избегал. Описать его внешность никто не берётся.
