Дмитрий Янковский - Мир вечного ливня
— Прыгай! — крикнул я Андрею.
— Иди в жопу! — зло ответил он, выхватывая пистолет.
— Прыгай, чтоб тебя! Тебе ближе всех!
И тут рейдеры как рубанули из плазмоганов… Эх…
Это под броней они не достают, а в чистом поле оказались вполне эффективным оружием. Полоса плазмы шарахнула между нами и Андреем, подняв густые фонтаны пыли и откинув нас с Ириной ударной волной метра на три назад. И тут же посыпались сверху «ежи», не оставляя нам ни малейших шансов. На сколько у них замедлители? Обычно секунд на двадцать…
И так мне стало обидно… Ну, блин, только Катю встретил, только жить собрался, только порадовался, что на войне не убили. Ну западло ведь жуткое!
Второй взрыв шарахнул позади нас, оглушив меня до красных звездочек в глазах и швырнув вперед. Ирину откинуло даже дальше, чем меня, и я решил, что если подхвачу ее на руки, то теоретически смогу успеть спрыгнуть с ней с обрыва раньше, чем рейдеры сделают стандартную петлю и пойдут на второй заход. Может, даже раньше, чем взвоют «ежи».
Зарычав, чтобы придать себе сил, я рванулся к Ирине и хотел подхватить ее на руки, но заметил, что вторым взрывом ее убило. Крупный камень, разогнанный ударом плазмы, попал ей прямо в шею, чуть выше броника. Артерии обе разворотил и горло. Она наверняка даже не заметила ничего.
Тут же взвыли «ежи», готовые выпустить тысячи смертельных игл. Оставшееся до взрыва мгновение ушло у меня на то, чтобы вспомнить Михаила. И то, как он прикрылся телом убитого товарища от «ежей». Черт… Я на него еще наехал тогда.
Грохнувшись на землю, я навалил на себя мертвое тело Ирины и тут же ощутил десяток мощных ударов, пробивших ее бронежилет на груди.
— Прости, прости… — как больной, шептал я, выбираясь из-под трупа. — Прости…
Лицо ее иглами изуродовало до неузнаваемости. Рейдеры с клекотом описали дугу в небе, а я сидел и не знал, что делать. Пыль от первого взрыва осела, и я увидел, что Андрея на краю обрыва нет, наверняка не сам прыгнул, а сшибло его ударной волной. Да какая разница… Мне-то что делать?
Захотелось завыть, зареветь. И я завыл — глупо сдерживаться, когда тебя никто не видит. Слезы ручьями катились по лицу, я поднялся во весь рост и крикнул в небо, где рейдеры завершали маневр:
— Будьте вы прокляты!
Сердце едва не выскакивало из груди. Я понимал, что Ирине уже не помочь, что не будет у нее никаких детей. Что она проснется сегодня утром, поживет несколько часов — и все. С ней непременно случится нечто ужасное, как случалось со всеми, убитыми в сфере взаимодействия.
Надо было самому спасаться, бежать надо было, прыгать с обрыва. А я не мог. С огромным трудом, словно ноги стали чугунными, сделал первый шаг, затем второй. Видел уже, что не добегу, не успею. Знал, что потратил отпущенное судьбой время, а другого шанса не будет. До края обрыва оставалось не меньше пятнадцати метров, а «углы» уже выскользнули из-за туч и взяли меня на прицелы плазмоганов. Я представил, как выгляжу на мониторах мизеров, — одинокая фигурка, отчаянно рвущаяся к спасению. Интересно, присуще ли мизерам злорадство? Или, может быть, сострадание?
Надежда — обратная сторона страха, вот что я понял в эти мгновения. Надежда — это когда от тебя уже ничего не зависит, когда ты сделал все, что мог, или, напротив, упустил все шансы. Когда страшно до одури, когда смерть из абстракции превращается в нечто до безумия осязаемое, когда на самом деле, как в банальной фразе, чувствуешь ее ледяное дыхание. Вот тогда остается только надежда. Некоторые еще богу молятся, но как раз на границе жизни и смерти мне стало ясно, насколько это глупо. Заглянув за черту, я понял сущность смерти — она превращает тебя в то, что не может уже ни на что воздействовать. И во что бы ты ни верил, в рай или в нирвану, это не имеет никакого значения, поскольку станешь ты не чем-то там сияюще-одухотворенным, а просто куском остывающего мяса. И все.
Вера — тоже обратная сторона страха, понял я в тот миг. Сродни надежде. Только люди, до судорог боящиеся смерти, а таких большинство, могут придумать себе сладкую сказочку о том, что не превратятся они в кусок мяса, а будет с ними что-то приятное или страшное. Да просто что-то, на худой конец. Лишь бы не думать об остывающем куске мяса, а вместе с ним о беспросветной бессмысленности существования.
Рейдеры ударили из плазмоганов, когда до края обрыва оставалось три шага. Когда оставалось два, плазма шарахнула в землю прямо у меня за спиной. Не будь куртка мокрой насквозь, она бы неминуемо вспыхнула от чудовищного жара. В следующий миг — удар. Словно поезд на полном ходу протаранил мне спину надувным бампером из горячей резины. Это была ударная волна.
Кувыркнувшись в воздухе и ничего не соображая от сильной контузии, я вдруг ощутил щекочущий ужас, какой бывает, когда во сне под ногами проваливается пол или лестница. Все мышцы разом вздрогнули рефлекторно, я невольно вскрикнул и тут же полетел, стремительно набирая скорость, в клубящуюся серую массу, скрывавшую дно ущелья.
Говорят, что в моменты смертельной опасности вся жизнь проходит перед глазами. Вранье! Один лишь эпизод детства всплыл в моей памяти, когда девушка прыгнула с пирса в озеро и головой ударилась о рельсу на дне. Она выжила, та девушка, только шрам на лбу остался. А вот если с такой высоты шарахнуться…
Ветер захлопал в ушах, рот нельзя было приоткрыть, так рвался внутрь поток набегающего воздуха. И стремительно, слишком стремительно, приближалась серая масса. А что за ней? Я не выдержал и закричал истошно, снова дернулся всем телом и влетел в полную, оглушающую темноту.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Героин для героев
Удар спиной оказался таким сильным и неожиданным, что я готов был умереть просто от страха, хотя понял уже, что проснулся. Вокруг была полная темнота, как мне показалось сначала, но уже в следующую секунду стало понятно, что просто надо открыть глаза. И все увидеть.
Передо мной, возле дивана, стояла побледневшая, перепутанная Катя. Я тоже стоял, только на диване, плотно прижавшись спиной к стене. Понятно, откуда удар, — сам шарахнулся… Ну и дела. В голове шумело не от контузии, как мне показалось в первые мгновения, а скорее всего от грибной дури, причем в отличие от прошлого раза я не воспринимал параллельно происходящее в сфере взаимодействия. Это и понятно — мое тело там не осталось. В этот раз грибная дурь действовала просто как крепкая доза паленой водки. Голова шла кругом, и в глазах немного двоилось. Но сейчас надо было не о себе думать, а успокоить Катю.
— Кошмар приснился, — выговорил я слишком громко. — Не бойся.
— Ни фига себе не бойся, — Катя помотала головой. — Ты чего, псих совсем? Скакал тут, прыгал, как ненормальный. Орал… Блин, наверняка соседи милицию вызвали. Что же мне не везет все время? То вообще ни с кем, то, блин, психа ненормального подобрала. С тобой спать опасно для жизни! Ты это знаешь?
— Ничего не опасно. Это сон такой.
— Да иди ты… — Катя махнула рукой, натянула свитер и нервно рванула на кухню.
— Погоди…
Я хотел броситься за ней, но в голом виде гоняться за девушкой как-то неловко. Пришлось надевать штаны. Под действием наркотика из чужого мира это оказалось не просто — дважды промахнулся ногой мимо брючины.
— Кать! — позвал я через стену.
— Что?
— Не злись. Мне про войну приснилось.
— И что? А если тебя переклинит и ты с ножом за мной начнешь бегать? Правду говорят, что вы все оттуда приходите на голову покалеченные. Жрать хочешь?
— Рано ведь…
— Да конечно, рано… Что ты думаешь, я усну теперь?
Я собрался с духом и шагнул в кухню.
— Могу кофе смолоть, — предложил я,
Мне хотелось хоть чем-то унять головокружение и наркотическую сумеречность сознания. Казалось, что крепкий кофе должен помочь.
— Валяй, — Катя, нахохлившись, как воробей, с ногами устроилась на табуретке.
За окном было еще темно, но в соседней многоэтажке начинали зажигаться ранние окна — просыпались те, кто работал на другом конце Москвы. Где-то у соседей задилинькал выматывающий душу сигнал будильника,
«Кажется, не зацепило… — подумал я, оценивая последствия последней атаки мизеров. — Кажется, даже не ранило. Спину только малость прижгло. И контузило. Но это не страшно. Если бы не грибная дурь…»
Страшно другое. Страшно, что Искорка еще как бы жива, но уже нет. От этого сердце болезненно ныло, а мысли в голове разбегались, как стадо овец в горах во время обстрела. Я взял кофемолку и только успел включить ее в розетку, как в комнате зазвонил мой мобильник. Вот тут-то я и испугался по-настоящему. Пожалуй, страшнее еще минуты в моей жизни не было. А испугался я того, что это могла звонить Ирина. Я ведь в эфир передал свой номер — все слышали. Но как говорить с человеком, которого ты видел с пробитым горлом и размозженной головой? Как говорить с человеком, который через несколько часов, а может, даже минут умрет? Точно умрет, без всякого шанса на выживание? Как говорить, когда на другом конце линии смерть?
