Александр Мазин - Утро Судного Дня

Рояль оказался не нужен. Маэстро выудил из кармана блочок размером с патрон для ручной плазменной пушки, и блочок тут же воспроизвел искомую песню. Песня была глупая, но очень красивая. На мой взгляд. А голосок у той, что ее пела, был довольно знакомый.

На деда, впрочем, композиция впечатления не произвела. На Дашу — тоже.

Маэстро это понял и обиделся.

— Заказ для самой… (Тут я вспомнил, чей это голосок.) — Двенадцать тысяч рублей предоплаты. Лично по просьбе господина министра вам отдаю! Безусловный хит, будьте уверены!

— А что слова такие глупые? — спросил дед.

— Слова — не мои! — тут же отреагировал композитор.

— Да и музыка не твоя, — сказал дед.

Маэстро смешался. Кажется, он не ожидал от деда такой музыкальной эрудиции.

— Дашенька, тебе понравилось? — спросил дед.

Даша сдвинула бровки… И вдруг очень чисто и звонко пропела несколько тактов из только что сыгранного опуса… Оказавшегося этакой вариацией на тему «На заре ты ее не буди». Да такой ловкой, что простому вояке вроде меня нипочем бы не догадаться.

— Надо бы тебя, братец, наказать, — задумчиво произнес дед. — За нарушение авторских прав…

— Так это же народная музыка! — воскликнул маэстро.

— Да ну? — Дед усмехнулся. — А по-моему, это господина Варламова романс.

— Так он же давно умер! — заспорил маэстро: — Тогда еще авторских прав не было! Значит — народное!

— Именно народное! — строго сказал дед. — Стало быть, достояние России, часть национальной культуры, которую ты, — указующий перст деда нацелился в бриллиантовую заколку маэстро, — исказил и присвоил в корыстных целях. В чем и признался! — с удовлетворением завершил дед.

Маэстро побледнел и затрясся.

— Однако я тебя прощаю, — милостиво произнес дед. — За то, что идею подал. Ни к чему нам эти глупые хиты, когда есть богатейшее культурное наследие. И сейчас мы в это наследие погрузимся и подыщем что-нибудь для Дашеньки. А ты… — взгляд деда снова обратился на композитора и посуровел.

— …А у меня всё наследие тут, — маэстро сунул деду под нос свой музыкальный пенал. — Богатейшая база, Ваше сиятельство! Чем только смогу…

Тут в комнату вошел давешний секретарь и что-то негромко сообщил деду.

— Артём, — сказал дед. — Доставили однокашников твоих. Иди, общайся.

Глава двадцать третья

Китайский схимник

Подполковник Сучков сидел на диванчике у окна. Он был какой-то грустный. И это был, несомненно, он, потому что, увидев меня, мгновенно повеселел, вскочил и сразу полез обниматься и хлопать меня по спине:

— Тёмка, черт! Живой! А мы тебя уже хоронить собрались!

— Не дождетесь! — заявил я, похрустывая подполковничьими ребрами.

— Вот ты, выходит, где, — сказал Иван, озирая роскошную гостиную. Как будто в первый раз увидел. — Значит, у деда своего теперь…

— Вроде того, — не стал спорить я. — Говори давай, что у тебя стряслось такое экстренное?

— Значит, у деда… — Ванька решил, видно, меня поинтриговать. — Не объявился, ничего не сказал… Или мы уже не друзья?

— Ванька, я только вчера прилетел.

— Ну так мог бы…

— Не мог. На меня, брат, нынче сезон охоты открыт.

Сучков сразу стал серьезным.

— Кто?

— Долгая история, — махнул я рукой. — Позже. У тебя-то что, говори!

— А у меня — вот! — Иван повернулся, картинно взмахнул рукой.

Я посмотрел… И обомлел.

На маленьком красном диванчике сидел человек. Причем я мог бы поклясться, что минуту назад его не было. Или я его не заметил. Я — не заметил! Нет, похоже, я здесь, в семейном кругу, совсем бдительность потерял.

— Здравствуй, Артём.

Я его не знал. Крепкий поджарый мужик примерно моих лет. Патлатый, как давешний маэстро. И бородатый, как йог. Он вообще был похож на йога… или на старовера из той сибирской деревни, куда меня как-то свозил Буркин — для развития общей эрудиции.

— Не узнаешь? — спросил «старовер».

Я посмотрел на него внимательно. Мысленно убрал патлы и бороду.

— Мишка?.. — не очень уверенно предположил я. — Мишка Лебедкин?

— Было у меня и такое имя, — подтвердил «волосатик».

Я покосился на Ивана. Помнится, года полтора назад именно он поведал мне, что титулярный советник и генеральский сын Михаил Лебедкин отбыл в служебную командировку в Китай и уже оттуда, из Китая, подал в отставку, аргументируя ее тем, что «прозрел Истину, желает отныне служить исключительно Богу».

Наше министерство отнеслось к этому вопиющему безобразию неожиданно гуманно. Отставку Лебедкин получил.

«По состоянию здоровья».

Ваня Сучков не поленился навестить однокашника в его китайском «скиту» и позже однозначно дал мне понять, что считает нашего старого приятеля-односкамеечника Михаила Лебедкина предателем и в «богоискательство» его ничуть не верит.

А теперь вот сам привел «предателя» в Государевы палаты.

Хотя нет, не привел. Их сюда доставили. Надо полагать, и проверили предварительно.

— Да он это, он! — подтвердил Сучков. — Ты хоть бы предупредил, Артём! Вломились ко мне в кабинет люди Государевы, взяли под белы рученьки, кинули в вертушку — и сюда. Я уж подумал: разжалуют меня, и в Казахстан, на поселение. Урюк выращивать. Всю дорогу гадал: за что? Ну мог предупредить, да?

— Урюк… — Я хмыкнул. — Есть такие слова, Ваше высокоблагородие: государственная тайна. — И перевел взгляд с Ваньки на Лебедкина.

Глаза у Михаила Лебедкина были — как тонкие слюдяные пластинки: вроде бы и блестит, и прозрачное, а ничего не отражается и не видно тоже ничего.

Тот колебался: как со мной себя вести? Вроде бы односкамеечники. Положено обниматься… Только не видел он во мне особой радости от встречи.

И точно. Не было у меня ни радости, ни радушия. Не нравился мне Миша Лебедкин — «китайский отшельник». Чувствовалось в нем нечто… Чуждое. У меня на это в последнее время нюх. «Пованивало» от Миши основательно.

Так что, когда он все-таки решился и протянул мне руку, я сделал вид, будто не заметил.

— Как дела в Китае? — спросил я.

— Не знаю, — сказал Миша Лебедкин. — Я вчера прилетел. Утренним рейсом.

Надо же! Одновременно со мной.

— А до «вчера»?

— До «вчера» все было как обычно.

Какой, однако, содержательный разговор.

— Иван, — сказал я. — Отойдем на пару слов.

Когда мы прошли между караульных, я сделал знак правому лейб-гвардейцу: присматривай за этим. Тот движением век обозначил: понял.

— Ну и зачем ты его сюда приволок? — спросил я, когда мы оказались в галерее. — Сам же говорил: предатель! А теперь…

— А теперь понял, что ошибся, — сухо сказал Иван. — Получил соответствующую информацию.

— Интересно, от кого и какую?

— От кого надо… — Ванька некоторое время колебался, но потом решил, что от меня можно не скрывать. — Мишка там под прикрытием работал. По очень серьезной теме.

Вот это похоже на правду. Неудивительно, что его так легко отправили в отставку. И все равно этот Лебедкин никаких теплых чувств у меня не вызывал.

— Под прикрытием, говоришь? А теперь он — что? Сбежал?

— Артём, что-то я тебя не пойму, — холодно произнес Сучков. — Наш с тобой кореш оказался не дрянью, а настоящим дворянином. Каким и должен был быть. А ты вроде бы и не рад.

— Извини, Ванька. — Сказал я. — Со мной столько всего было за этот год… Расскажу — не поверишь. Наверное, я просто устал. Дай отдышаться.

— Не дам, — строго сказал Иван. — Некогда. Сам знаешь, что в мире творится.

— Ничего, мир подождет немного, — отмахнулся я. — Кстати, поздравь меня: я женат.

— Да ты что! — Брови Сучкова взмыли вверх. — На ком?

— На женщине! — Я засмеялся.

А Иван обиделся:

— Что ж ты, гад, на свадьбу не позвал?

— Свадьбы не было, — успокоил его я. — Когда будет — позову. — Вспомнив о Даше, я мгновенно пришел в отличное настроение. — Всё будет путём, Ванька! Говори, что у тебя за дело такое безотлагательное?

— Не у меня, — покачал головой Иван. — У Мишки. Какое — не знаю. Они у меня только сегодня появились: Мишка и Лёва Рублев, помнишь, со старшего курса. Он теперь в твоем бывшем Департаменте замзавсектора. Лёва Мишаню нашего реабилитировал и наказал, чтоб я Мишке оказывал всяческое содействие. Можно подумать, я бы и так не помог. А Мишка с ходу попросил меня с тобой связаться. Я говорю: «Нет Тёмки в городе». А он: «Есть. Запроси по вашему служебному поисковику». И прав оказался, чучело китайское. Нашли мы тебя.

— Понятно, — пробормотал я, хотя понятного было мало. — Ладно, пошли потолкуем с нашим китайским ламой.

— Ну, Миша, — сказал я, — излагай свое дело.