Утро под Катовице - Николай Александрович Ермаков
Он пошёл узнавать насчёт ужина, меня за старшего оставил.
Что же он меня-то не спросил? Ужина не будет, вам выдали сухпай? — вместо ответа я утвердительно кивнул, и он продолжил, — Вот им и ужинайте, там в углу плиты дровяные затопили, можно будет банки с тушёнкой разогреть, а как Петренко появится, чтоб сразу доложил мне о прибытии. Всё понял?
Да! — четко ответил я по уставу и, дождавшись, пока Потапов отойдет метров на десять, обратился к бойцам, находившимся поблизости, — Всё слышали? Так что, если кто проголодался, то можете приступать.
Четверо парней взялись за свои вещмешки, доставая продукты, остальные вернулись на свои места, видимо, решив пока отложить ужин. Я тоже не стал спешить и улёгся на нары, но отдохнуть опять не получилось, так как вернулся Петренко в компании незнакомого мне старшего политрука, которого тут же представил:
Это комиссар нашей маршевой роты Феофанов, — после чего поделился уже всем известной информацией, — ужина не будет, питайтесь сухпайками.
Я, представившись комиссару, рассказал Михаилу про старшину Потапова и он, несколько погрустнев лицом, удалился. А старший политрук тем временем принялся за дело: созвал находящихся поблизости бойцов и, рассадив их перед собой на нарах, за двадцать минут провел с нами политбеседу о коварстве мирового империализма и его злобных цепных псов — белофиннов. Говорил он много, обличая антисоветские планы британской, французской и американской буржуазии, но практически ничего не сказал о положении на фронте, заметив лишь, что наши доблестные войска продвигаются вперёд, вопреки злобному сопротивлению врага, и вот-вот, ещё немного и мы победим. То же самое, что в газетах написано. За время этой пустой болтовни, к нам присоединился Петренко, вернувшийся от старшины. Когда, наконец, вдоволь наговорившийся комиссар пошёл искать новые жертвы для своего красноречия, я решил, что пора ужинать и, подогрев свою и Мишину банки тушёнки, поужинал вместе с Петренко, который поделился со мной информацией, полученной им во время посещения командирского барака:
Тут собираются взводы из Подмосковья и близлежащих областей, из которых будет сформирован маршевый батальон, который завтра с утра эшелоном и отправят. Так что недолго тут нам куковать осталось.
А куда, не говорят?
Как куда? — Петренко делано удивился моей неосведомлённости, и с сарказмом произнёс, — В Финляндию, куда же ещё!
Ну спасибо, товарищ старший сержант, за информацию, а то я, по простоте душевной, надеялся, что нас в Крым направят позагорать, винца попить, да баб повалять!
Михаилу моя шутка понравилась и он зашелся в раскатистом хохоте, вызвав удивлённые взгляды парней из нашего отделения, не слышавших содержания нашего разговора. Отсмеявшись, он пересказал бойцам наш разговор, после чего смеялось уже все отделение:
В Крым! Ха-ха-ха!!! Вина попить! Да ещё и баб повалять!!!
Этим весельем заинтересовались солдаты из других отделений и вскоре по всей казарме то тут, то там раздавался дружный смех красноармейцев. Такая реакция на вполне себе простенькую шутку меня несколько удивила, но я себе напомнил, что вокруг меня находятся люди, которые по менталитету существенно отличается от моих современников из двадцать первого века.
К ночи в казарме несколько потеплело благодаря натопленным плитам, но спать на деревянных нарах всё-равно было зябко и жёстко. Однако у каждого военнослужащего должна быть «твердость воли и привычка стойко переносить тяготы и лишения боевой службы» (Дисциплинарный устав РККА), поэтому я, ворочаясь и поёживаясь, стойко перенес эту ночь и даже немного поспал.
Утром нас всё-таки покормили кашей, подогнав к казарме полевую кухню. После чего маршевый батальон в полном составе построили и поротно повели к железной дороге. На этот раз погрузка производилась не на вокзале, а с перрона грузовой станции, до которой мы дошли за десять минут. Нашему отделению снова досталось крайнее купе плацкартного вагона, где мы и расположились с максимальным удобством. В отличие от вчерашнего дня, сегодня мы следовали в составе воинского эшелона и главным плюсом этого на мой взгляд было трёхразовое горячее питание, которое разносили по вагонам в термосах. Сидя в теплом вагоне под спокойные разговоры на семейно-бытовые темы, было трудно представить, что, возможно уже на следующий день я с товарищами окажусь посреди холодного карельского леса, где придется рвать жилы и проливать вражескую кровь, чтобы остаться в живых. Парни, по всей видимости, не представляли себе всех предстоящих трудностей и демонстрировали приподнятое настроение и уверенность в завтрашнем дне. Меня же мучили мрачные предчувствия и смертельная тоска.
Что-то грустный ты какой-то, Андрей! — заметил Петренко моё, упавшее ниже плинтуса настроение.
Да вот, вспомнил, что сегодня Новый Год, а ёлочка не наряжена, — грустно пошутил я а ответ.
Ничего, скоро нас в финские леса направят, там ёлок навалом, вот и нарядим какую-нибудь! — беззаботно пообещал младший комвзвода, расслабленно развалившись напротив меня.
В половине восьмого вечера, когда за окнами вагона уже стояла ночная темень, которую разгонял только свет полной луны, висящей среди звёзд в ночном небе, поезд остановился на какой-то станции и командир взвода приказал подготовиться к выгрузке, после чего мы оделись, разобрали оружие и в таком виде сидели ещё минут пятнадцать до тех пор, когда, наконец, раздалась команда:
Взвод! Выгружаться по отделениям! У вагона строиться в колонну по четыре, головой к локомотиву!
Петренко немедленно продублировал:
Отделение! По одному выгружаться! Ковалев первым! Строиться в колонну по четыре!
Услышав приказ, я подхватил винтовку и, выйдя в тамбур, соскочил на покрытую снегом землю. Здесь перрона не было, так что пришлось прыгать с высоты более метра. Отойдя метра на четыре, я скомандовал:
Винтовку держать в руках, штык направить в сторону! Быстро отходить от вагона! — в этих условиях поранить штыком себя или соседа — раз плюнуть.
После того, как наше отделение
