Владимир Ешкилев - Питомник богов
– У вас есть подозрения?
– Есть. Но о них говорить рано. Через несколько стандартных суток с вами свяжется начальник экспедиции командор Зоран. Он член тайного сообщества, которое хранит древнее знание вашей расы. Ему доверяют пифийки и император. Мы тоже полагаем, что Зоран не имеет отношения к тем, кого мы сейчас называем «некто».
– А если вы ошиблись? Если наша раса вообще не имеет к этому отношения?
– Политика г’ормитов не настолько разнообразна, как у людей. У нас не может такого быть, чтобы отдельный род или клан рептилоидов действовал без санкции Управляющей группы.
– А разве в Большом Космосе только две наши расы?
– За время существования в нашей Галактике обнаружили себя шесть разумных рас. Три из них угасли окончательно, одна замкнута на свои проблемы и отделена от нас почти непреодолимым расстоянием. Из гуманоидов в Большом Космосе сейчас осуществляет экспансию только ваша ветвь.
– Я слышал о седьмой расе с галактики М31. Кроме того, вы правильно, точно сформулировали: шесть рас обнаружили себя. Кто-то сумел себя не обнаружить.
– Подобное, конечно же, не исключается. Но наши аналитики полагают, что вторжение некой инсайдерской расы в наш сектор маловероятно. На два порядка менее вероятно, чем появление среди людей группы индивидов с разрушительной программой. Мы тысячи лет наблюдаем за обширными пространствами Большого Космоса. Наши разведчики из Внешних кланов опытны, но они ничего не сообщали об инсайдерах.
– А почему вы доверяете миссию информатора именно мне?
– То, что вы называете Лабиринтом, способно отторгать злонамеренных существ. Вас оно не отторгло.
– У г’ормитов тоже есть понятия «зла» и «добра»?
– Это философский вопрос, коллега. Я бы с удовольствием побеседовал с вами на эту тему, но у меня мало времени.
– А всё-таки?
– Усложнение приветствуется и поддерживается, упрощение – только в случае крайней необходимости.
– Зло – это «упрощение»?
– Человеческие языки не в состоянии передать всех нюансов этой формулы, но если приблизительно, то да. Фундаментальные принципы жизни одинаковы для всех рас. Хотя биологические и психические различия огромны.
– Внешне вы не отличаетесь от человека.
– Мы умеем маскироваться лучше, чем вы. Чем древнее раса, тем совершеннее её приёмы маскировки.
– Это тоже формула?
– Это один из фундаментальных законов развития жизни, коллега. Зрелость разумного вида определяется умением входить в чужие формы, не теряя самобытного содержания. С этой точки зрения ваша раса ещё не вышла из раннего детства.
– Похоже на расизм.
– Как вам угодно, коллега. Шлифовать опорные понятия можно до бесконечности. Но, к сожалению, у нас её нет, этой бесконечности. Ни у вас, ни у меня, хотя я живу дольше вас и, если всё будет хорошо, смогу увидеть ваших прапраправнуков. Мы даём вам шестьдесят стандартных часов на обдумывание нашего предложения.
– Как в игре «Г’ормитские шпионы», – вздохнул археолог, – лет десять назад она была популярна среди учащихся начальных школ. Там были правила. За услуги шпионы предлагали разные бонусы. Из денег, знаний и развлечений я всегда выбирал развлечения.
– Бонусы? – Посланец Г’ормы хмыкнул и покачал головой. – Мы не мыслим такими категориями. Мыслить такими категориями оскорбительно. Разве вы не хотите помочь своей расе?
– Я не уверен в том, что это будет именно помощь.
– Какие вам нужны гарантии?
– Гарантии? Может быть, и гарантии, но… – Он на минуту задумался. – В общем-то я хочу не гарантий…
– А чего вы хотите?
– Я подумал… Я хотел бы восстановить в памяти то, что видел в Питомнике.
– Вы поменяли приоритеты?
– Приоритеты?
– Вы же сейчас выбрали знания, а не развлечения.
– Просто теперь я считаю, что получение знаний – самое полезное из развлечений. Вы, наверное, знаете: людям свойственно взрослеть. То, что произошло со мной в Питомнике… Вряд ли в моей жизни произойдёт более значимое событие. И я хотел бы помнить о нём в мельчайших подробностях.
– Это не сложно, – человеческая маска г’ормита расплылась в понимающей улыбке. – Соответствующая зона вашей памяти закодирована. Очень поверхностная и небрежная пифийская кодировка. Сейчас я произнесу кодовую фразу и вы всё вспомните.
– Кодовая фраза? Как всё просто, – пробормотал Вольск.
– Стоящая на краю.
Что-то прохладное мягко прошлось от глаз Вольска до его затылка. И он вспомнил.
Перед ним необъятная пещера, похожая на амфитеатр, накрытая циклопическим многопарусным сводом. Голубой свет живёт в ней не в виде колонн, как в Зале Времени, а в нитях сетчатой вуали, закрывающей центр пещеры. Они с Овитой и Гвен стоят на широком кольцевом уступе, под самым сводом пещеры. Там, где вуаль не мешает зрению, видны контуры затемнённой сотовой конструкции. Даже с небольшой высоты заметны разрушения «сот», щербатые остовы разрушенных прозрачных куполов, провисшие мостоподобные конструкции.
– Эти машины мертвы, – то ли спрашивает, то ли утверждает Гвен.
– Здесь Жизнь пыталась победить Время, – говорит Знающая, – но не успела. Отделить Время от Жизни не удалось. Все расы по-прежнему смертны. Здесь ящеры оплакивают своих Богов и свои поражения. Каждый г’ормит хотя бы раз в жизни обязан здесь побывать. Это их святыня. Самая печальная из святынь.
– Здесь погибли Ползучие Отцы?
– Нет, – сполохи голубого света высвечивают губы и скулы Знающей. – Древний Питомник был далеко отсюда, на планете, давно упавшей в недра своей звезды. Там совершилось зло. Туда проникли гырги и убили последних Отцов. А сюда, на Фаренго, в свои исконные владения, ящеры перенесли споры и генетический материал Ползучих. Военный форпост Отцов был приспособлен для хранения генетического материала. Он может отразить атаки любого оружия, всех гыргов Вселенной. Древние г’ормиты превосходили теперешних в умениях и науках. Там, в укрывище, они пытались воссоздать великую расу. Но есть такие ошибки, которые не исправить. Несостоявшийся питомник стал мавзолеем, потом Храмом.
– Там, за вуалью?.. – Вопрос Вольска остаётся незаконченным. Овита кивает:
– Да, там хранится всё, что осталось от Отцов. Приближаться запрещено. Нам и так позволили больше, чем предшественникам. Нурасов не видел Питомника. И никто из землян не видел. Мы первые, которым разрешено посетить это место.
– Что-то изменилось?
– Древнее зло вернулось. Кто-то взрастил вторую Великую Мать гыргов.
– Шерма? – спрашивает Гвен. Спрашивает почему-то шёпотом. Словно тень отступницы где-то рядом.
– Нет. Её использовали. Кто-то снабдил ноланское подполье спорами гыргов и знаниями о Питомнике. У Шермы были споры при себе, когда она прилетела на Фаренго. Поэтому и надела биологический скафандр, чтобы охранные системы Питомника не прочитали молекулярную подпись спор. Но Лабиринт оказался умнее. Он распознал угрозу, уничтожил споры и наказал отступницу.
– Зачем она всё это делала?
– Ей обещали оружие и помощь в её личной войне. Создатель Тейсан запрограммировал её на выполнение одной цели – на разрушение Империи и освобождение Нолы от оккупационных сил. Это было заложено в ней на уровне ментального воспроизведения наследственной информации. Это очень глубокий уровень, на три слоя глубже уровня сознания. Она не могла критически оценивать мотивации, идущие с этого уровня. А если бы вдруг вздумала им сопротивляться, то сошла бы с ума. Кто-то очень могущественный и умный воспользовался этой патриотической программой. Отступница готова была любой ценой уничтожить Империю. Даже ценой заражения обитаемых планет гыргами.
– Ты знала?
– Не всё. Сейчас Лабиринт рассказывает мне то, чего я не знала. Я слышу его голос.
– Нас отпустят?
– Вас – да.
– А тебя?
– Не знаю. Теперь это я – стоящая на краю.
Овита, словно слыша зов, оборачивается к тёмному проходу, ведущему от уступа в недра Лабиринта. Вольску кажется, что там, во тьме, стоят золотистые ящеры.
Знающая медлит, словно вспоминая. Потом оборачивается к Вольску и говорит:
– Надо узнать, откуда взялся пилот Махонико. Это важно. Он не похож ни на обычного человека, ни на клона. Махонико говорил, что он с Аурелии, но он не аурелианец. Я не могла читать его мысли. От него исходила странная энергия… Он иной. Может быть, его происхождение приведёт к тем, кто взрастил древнее зло. Может быть.
Овита уходит во тьму, и они остаются вдвоём с Гвен.
– Значит, всё это – крепость. – Ксенобиолог обводит рукой видимое пространство.
– Храм, крепость, питомник – всё вместе. И всё, по большому счёту, бесполезное.
– Надо идти.
– Нам не сказали, куда идти.
– Значит, это не важно. Куда бы мы не шли, всё равно выйдем.
– И умрём на поверхности.
– Может быть, и не умрём. Нас отпускают не для того, чтобы мы умерли.
