Михаил Луговой - Горячая весна 2015-го
Между их и взорвавшимся танком обманчиво медленно на фоне бьющего пламени проплыла характерной формы русская противотанковая ракета, и
лейтенант даже вспомнил, как она называется, – «Saxhorn»[78].
– Управляемые ракеты на три часа, – донеслось в наушниках преувеличенно спокойным голосом.
На тактическом экране перед лейтенантом мигнуло обновление данных от командира батальона, но набирать пароль, чтобы прочесть их, не было времени. Он с ужасом понял, что ловушка была не там, где его роту накрыли артиллерийским огнем, а здесь. С опушки покрывавшего холм леса противотанковые ракеты выбивали одну его машину за другой. Открывать по ним огонь значило подставляться недодавленной русской пехоте, не обращать внимания тоже невозможно – давя сопротивление, его машины скучились, превратившись в легкую мишень.
– Здесь Чиф Майк! – закричал он в микрофон. – Красный код! Вы меня слышите?! ПТУРы в кустах в квадрате тридцать два! Красный код!
«Красный код» фактически был командой вызова огня «на себя» и применялся в самых крайних случаях. Обычно немедленную поддержку оказывала авиация, но окончательно подавить русскую ПВО так и не удалось и приходилось полагаться на артиллерийские средства, которых на направлениях вспомогательных ударов, как правило, было немного.
Василий, лежа на спине, делал третью попытку вставить новый рожок в свой автомат. Только что на его глазах чужой танк раздавил сержанта Дубова. Секундой позже крупнокалиберная пуля разнесла голову бежавшему к нему Малому. Он же сам стрелял и стрелял, как только видел что-то чужое – будь то вражеский солдат, танк или БМП. Справившись наконец с рожком и передергивая затвор, он приподнялся и только тут понял, что что-то изменилось. Вражеские машины вокруг чадно горели, свои и чужие трупы лежали неподвижно, живых вокруг не было. Сквозь заложенные уши слышался какой-то звон. Оглянувшись, он увидел, как скрывается в дыму корма чужой БМП. Повернутая назад башня неслышно плевалась в дым непрерывной длинной очередью. Остро пахло гарью, порохом и дерьмом.
– Эй, – позвал он и не услышал своего голоса.
Враги отходили, ставя за собой непроницаемую дымовую завесу. Оглядываясь вокруг, Василий вдруг увидел метрах в пятидесяти человека без каски и головного убора. Бронежилета на нем не было, русского образца камуфляжная куртка казалась черной от пропитавшей ее слева крови. Одну руку он придерживал другой, и Василий вдруг узнал в нем своего взводного – лейтенанта Пшеничного.
«Ранен, – подумал он. – Надо оказать помощь».
Лейтенант тоже заметил его и, мотнув головой, что-то сказал или крикнул. Василий не услышал ни звука, но ему показалось, что офицер указывает на что-то, находящееся позади. Он обернулся, выставив автоматный ствол, готовый встретить огнем подбирающегося врага, но там по-прежнему ничего не было. А через мгновение в дыму, прямо перед лицом Василия, вспыхнула черно-багровая вспышка, мгновенно погасившая его сознание.
12 мая 2015 года, 23.00 по московскому времени. Балтийское море
«Магнитогорск» – подводная лодка проекта 877 – четвертые сутки лежал в засаде на грунте. Четыре из пятнадцати «Варшавянок» Северного флота в конце апреля совершили переход из Полярного в Кронштадт Беломоро-Балтийским каналом, и теперь подводные силы Балтфлота увеличились ровно в два раза.
«Магнитогорск» вышел из Кронштадта седьмого мая и скрытно выставил восемнадцать мин на подходах к Вентспилсу. Никто им не препятствовал. Дыхание войны уже витало в воздухе, мирные суда покинули прибалтийские порты, а боевые корабли Коалиции оттянулись в юго-западную часть Балтики, отчасти как раз потому, что опасались русских субмарин. Капитан второго ранга, командир «Магнитогорска», узнав об этом, саркастически усмехнулся. Он всегда был сторонником гипотезы, что Балтика в будущей войне станет заповедником подлодок, как Средиземное море стало заповедником линкоров во Второй мировой. И ни малые глубины, ни ничтожное расстояние до аэродромов противолодочной авиации этому не помешают. Возвращаться на базу не имело смысла. До начала боевых действий явно оставались считаные часы, и гарантии, что одной из первых целей не станет Кронштадт, никто дать не мог.
Все четверо суток на борту сохранялся режим тишины. Экипаж находился на боевых постах, передвижения между отсеками были строго ограничены, вся аппаратура, без которой можно было обойтись, – выключена.
Субмарины типа «Варшавянка», к которым относился и «Магнитогорск», за свою малошумность были прозваны «Черными дырами», и сейчас залегшую на дно подводную лодку можно было обнаружить только магнитометром. Точнее, можно было бы обнаружить, если бы не тонны металлического хлама вблизи ведущего в Вентспилс фарватера – наследие тех времен, когда экология не слишком заботила человечество и утопить ненужный мусор в море считалось вполне разумным решением.
Единственным свидетельством того, что боевой корабль здесь присутствует, был зонд, дважды в сутки всплывавший к поверхности с ограждения рубки. Он делал гидрологический разрез, то есть измерял температуру и соленость слоев воды, что помогало акустикам идентифицировать проходящие сквозь водную толщу звуки.
Десятого мая с южных румбов доносилось лишь эхо далеких взрывов. Одиннадцатого два сильных удара раздались неподалеку. Офицеры, анализируя запись, пришли к выводу, что в полутора десятках километров от них в воду рухнули два сбитых самолета. Чьи они были, так и осталось неизвестным.
В ночь на двенадцатое акустики различили шумы надводных кораблей. Вскоре взорвалась одна из выставленных лодкой мин, заставив вздрогнуть корпус спрятавшейся субмарины.
– Подорвался? – шепотом осведомился у командира старпом.
Тот неопределенно пожал плечами, вглядываясь в круглый экран, где прямыми линиями изображались пеленги. Потом с сожалением покачал головой и так же тихо ответил:
– Треска переборок слышно не было. Вытралили.
В течение дня вражеские тральщики уничтожили десять из восемнадцати мин. Раза три или четыре они подходили так близко, что выход в атаку давал «Магнитогорску» почти стопроцентный шанс на успех и офицеры на центральном посту начинали поглядывать на командира с нетерпением, но тот лишь отрицательно качал головой, отмечая места уничтоженных мин. Он ждал «более крупную дичь».
Ближе к вечеру шумы винтов усилились и приблизились. Судя по прокладкам курсов и типам кораблей, опознаваемым по заложенным в память компьютеров «Магнитогорска» звуковым портретам, наверху вовсю разворачивалась первая фаза десантной операции. Каждые сорок секунд корпус подводной лодки вздрагивал от глухого удара. Корабли эскорта в профилактических целях бомбили подозрительные участки.
– «Батаан», – сказал командир, ткнув пальцем в жирную линию на экране потокового дисплея. – Десантный авианосец. Сорок тысяч тонн… Вот кого бы…
Но до авианосца, являвшегося ядром корабельной десантной группы, было слишком далеко. Его вертолеты и десантные катера без остановки переправляли сейчас на дюны южнее Вентспилса и полосу городского аэропорта все новые группы морской пехоты.
С точки зрения штаба Балтфлота американцы, если уж они решатся на высадку десанта, обязаны были стремиться завершить ее в максимально короткий срок. Солдат, да и значительную часть техники, можно высадить и на необорудованное побережье. Но снабжение американцы просто обязаны были вести через порты, тем более что их даже не пришлось захватывать. Не зря же они тралили фарватер? В ближайшие часы, если не десятки минут, в Вентспилс, вслед за прошедшим туда польским корветом, должны были войти транспорты. Лакомая и почти беззащитная цель.
Командир вгляделся в дисплей. Линия пеленга на приближающуюся цель принадлежала явно не транспорту. Отметка «LPD-21» рядом с линией заставила кавторанга нервно сглотнуть.
– Прокладку курса, – шепотом потребовал он.
И когда на экране появилась ломаная линия траектории движения корабля с момента его обнаружения акустиками по настоящий момент, офицер почувствовал, что его сердце колотится где-то под самым горлом.
Вместо набитых военным снаряжением транспортов к створу фарватера приближался сейчас корабль-док «Нью-Йорк», второй по значению корабль десантного соединения.
– Механик, – одними губами приказал командир, – пузырь в корму!
Корма «Магнитогорска» дрогнула, отрываясь от грунта. Этого момента все на борту ждали с напряжением: галечный грунт был покрыт слоем ила, существовала опасность присасывания. Завертелся винт, и субмарина на самом малом ходу начала подкрадываться к идущей почти встречным курсом цели.
– Пеленг тридцать, неотчетливый контакт! – доложил акустик на борту «Нью-Йорка» дежурному офицеру.
