Дмитрий Силлов - Кремль 2222. Петербург

Но до большой воды мы не добрались. Внезапно лес расступился, и мы оказались на берегу небольшого круглого водоема. Берег был завален крупными валунами, гладкими, словно отполированными, а над водой курился пар, словно она была сильно нагретой.

Девушка повернулась ко мне, усмехнулась уголком рта и показала жестом – раздевайся, мол. После чего, нимало не смущаясь, сбросила с себя свои лохмотья и нырнула в воду. По поверхности водоема пошли грязно-бурые пятна. Неудивительно после кровавой бойни с зелеными. Это ж если я сейчас последую примеру красотки, природная ванна разом превратится в вонючую лужу…

Между тем Анья вынырнула на поверхность и помахала мне рукой – чего, мол, тормозишь? Или гигиена у вашего брата не в почете и окопные вши – ваши лучшие друзья?

– Слышь, сталкер, хорош отмазываться перед самим собой, – проворчал я, развязывая шнурки своих неубиваемых американских берцев. – Совсем одичал, бирюк зоновский. Его юная леди приглашает к совместному купанию, а он кочевряжится – мы, мол, не из таких…

При этом копошился где-то внутри меня червячок на тему, что женился-то ты почти по всем правилам, а вот развелся по-английски – ушел не попрощавшись, причем дважды. Но этого подлого беспозвоночного я задавил немедленно аргументом жестким, как каблук берца. То, что ты в себе похоронил, выкапывать не нужно. В лучшем случае это некромантия, в худшем – глумление над трупами. И то, и другое наказуемо, прежде всего жесткими моральными переживаниями, которые никакому нормальному мужику на фиг не упали – если тот мужик, конечно, нормальный, а не злостный мазохист со склонностью к суициду. В общем, задавил я того червяка, скинул грязную камуфлу, только что не стоящую колом от подсохшей грязи, – и полез в водоем.

Причем полез именно помыться, а не всякие там шуры-муры крутить. В условиях постапокалипсиса возможность смыть с себя пот, грязь и чужую кровь гораздо важнее мимолетной связи с первой встречной леди, пусть даже безумно красивой. Конечно, у нас, бродяг, шкура дубленая, добросовестно обработанная ветрами, дождями, ночным холодом и летним зноем. Тем не менее, вши и разнообразные кожные болезни на фоне отсутствия гигиены появляются моментом, и потому каждый уважающий себя сталкер не упустит возможности ополоснуться и постираться хоть в ледяном ручье, хоть в более-менее чистой луже. А все остальное – потом.

Впрочем, девчонка, заманив меня в озерцо, казалось, тут же потеряла ко мне интерес и принялась вдумчиво мыть голову в реально горячей воде. Интересно, кстати, с чего это она такой банной температуры? Ключи, что ли, горячие на дне? Хотя, какая разница. Главное, что она есть, а все остальное вторично.

Минут десять я с остервенением соскребал с себя последствия купания в болоте и бойни с его обитателями. И настолько увлекся, что аж вздрогнул, когда ощутил на своей спине прикосновение чего-то более горячего, чем вода в странном озерце. Горячего и мягкого, податливого, словно женская грудь коснулась меня сзади…

Боясь поверить наваждению, я повернулся – и увидел глаза. Светлые, словно потухшие звезды с притяжением, которому невозможно сопротивляться. Да я и не пытался. Показалось мне, что я слишком долго мотался между мирами в поисках незнамо чего и вдруг нашел. Не счастье, нет, а что-то другое. Глаза вот эти, глядящие на меня не мигая, словно в самую душу заглядывающие. Это совершенное тело, жесткое во время боя, словно клубок струн, а сейчас мягкое, податливое, пластилиновое, в котором так и хочется утонуть, раствориться в нем и забыть обо всем…

…Не знаю, долго ли продолжалось это наваждение на самом деле. Мне показалось, что примерно пару жизней прожил я за то время, восхитительных жизней, наполненных бешеным ритмом сердец, бьющихся в унисон…

А потом все кончилось. И оказалось, что лежу я на берегу странного водоема, тупо уставившись в серое небо Зоны, а девчонки и нет, будто наваждение это было, мираж над болотом…

Хотя нет, вон справа что-то плеснуло раз, потом второй.

Я с трудом поднял чугунную голову, тяжелую, словно с хорошего похмелья. Ага, вон она, Анья, в водоеме деловито стирает свой комбез и даже не глядит в мою сторону, будто и не было ничего. А, кстати, вообще – было что? Помню влажное касание, которое спиной ощутил, глазищи ее жутковато-прекрасные помню, а дальше все будто в тумане. Но хорошо было, это точно. Только вот после этого «хорошо» ощущение пустоты во всем теле и кирпича в башке вместо мозгов, тяжелого и угловатого.

Словно почувствовав мой взгляд, девушка подняла голову и усмехнулась едва заметно, уголками рта.

– Очнулся? – поинтересовалась она. – Хорошо. Потому что ночью болотные соберут своих и устроят большую охоту. Тогда нам не уйти. Пока светит солнце, они медленные, будто сонные. Зато ночью в этих местах им нет равных.

Я хотел было возмутиться, мол, ничего себе сони, еле отбились от этих медлительных тварей, еще б немного, и…

И тут меня осенило, что я понимаю ее певучую, мелодичную речь, причем так, будто вырос с этой девчонкой в одном дворе.

– Удивляешься, что теперь понимаешь меня? – вновь усмехнулась она. – На самом деле, учить язык просто. Нужно лишь слиться с его носительницей, чтобы ваши тела и души стали одним целым, – и тогда невозможное становится возможным.

– Надо признать… это самый приятный способ учить языки, – с трудом проговорил я. Головная боль не способствует беседам, к тому же голосовым связкам с непривычки приходилось трудновато. Произношение обычно оттачивается годами, а тут приходилось тренироваться на ходу – вся база-то в голове, которая, скорее всего, потому и разламывается от экстренного вкачивания в нее нехилого объема знаний.

Мысли с трудом ворочались под черепушкой, а девушка тем временем вдруг перестала возиться со своим комбезом, вылезла из воды, положила свои вещи на камень, присела рядом со мной на корточки и уставилась на меня не мигая. Странно, но сейчас ее взгляд не казался мне жутковатым – попривык, что ли, после совместного купания и сеанса обучающей любви?

Между тем взгляд Аньи словно растворял боль, наполняя меня приятным теплом, – так, наверное, кайфовал бы пустой кувшин, если б мог чувствовать, как в него вливается парное молоко…

Но долго нежиться мне не дали.

– Еще десять минут, и пора выдвигаться, – сказала она, отворачиваясь и беря с камня свой комбез, от которого шел пар. Откуда-то в ее руках появилась нитка с иголкой, которой она принялась ловко и быстро орудовать, зашивая разодранную одежду.

– Твои вещи уже постираны и зашиты, – добавила Анья, кивая на мою камуфлу, разложенную на соседнем камне. – Можешь одеваться.

«Приятный сюрприз, черт возьми», – слегка ошарашенно подумал я. Давненько за мной никто не ухаживал. Доля такая у сталкера, все сам, надеяться не на кого. А тут такой сервис…