Ловец духов - Григорий Константинович Шаргородский
Так как на улице нас дожидался Виктор Дорофеевич, переодевался я быстро, но все равно спустился на первый этаж позже Димы, который нервно переступал с ноги на ногу. Одет он был не так выразительно, как я, но тоже с намеком на походный стиль. Правда, немного портила впечатление новизна его наряда. На это я ничего не сказал, лишь едва заметно улыбнулся:
– Ну что, готов к приключениям? Или может, ну их на фиг? Зачем тебе синяки на такой симпатичной мордашке?
Произнося эту шутку, я понятия не имел, что она станет пророческой.
Виктор Дорофеевич дождался, пока мы усядемся на заднее сиденье, и спросил:
– Куда едем?
– До ближайшего извозчика, – ответил я, не желая лишний раз утруждать старика.
– А дальше? – уточнил он.
– Дальше в «Омут».
– Ну так чего рассусоливать? Сам отвезу, заодно прокачусь по ночному городу. Засиделся я дома.
Так мы и сделали. Через пятнадцать минут довольно лихой поездки по почти пустым улицам мобиль остановился у каменной громады двухэтажного трактира. Из открытых по случаю теплой погоды окон доносился многоголосый гомон, в котором иногда прорезывался смех и громкие споры. Ни музыки, ни женского визга в «Омуте» не любили, так что тут собирались, исключительно чтобы пообщаться на деловые и не очень темы в сугубо мужской компании.
Такого понятия, как будний день, у ушкуйников не существовало, были лишь периоды походов, когда они находились далеко отсюда, и время отдыха, проводимое весело и ярко. Так что пустым «Омут» не бывал почти никогда. Надеюсь, для нас найдется отдельный столик.
Мечтать не вредно – как только мы вошли в трактирный зал, стало понятно, что он забит под завязку, так что сразу направились к стойке, за которой возвышался седой ушкуйник, уверенно руливший всем местным бедламом.
– Мое почтение, Василь Петрович, – поздоровался я с трактирщиком.
Почти все называли его Петровичем, многие обращались на «ты», но я вел себя подчеркнуто вежливо и видел, что ему это приятно.
– Степан Романович! – широко улыбнулся бывший ушкуйник, но тут же чуть нахмурился, увидев рядом со мной Диму.
Я поспешил представить своего друга, чтобы сразу прояснить ситуацию:
– Василь Петрович, это Дима – береговой нашей ватаги.
Хмурость медленно сошла с лица трактирщика, и он солидно кивнул, приветствуя нового гостя:
– Береговой, конечно, не боевой ушкуйник, но человек тоже важный и нужный.
– Мое почтение, Василий Петрович, – повторил за мной сиплым голосом Дима и поклонился в нихонской манере.
Трактирщик улыбнулся, но явно понял, откуда тут растут ноги. Наш наставник в «Омуте» появлялся редко, но его заморочки знали многие.
Береговыми у ушкуйников называли завхозов ватаги – тех, кто помогал готовиться к походам и заботился об остающемся дома добре. Я не соврал ни на йоту – Дима действительно активно участвовал в делах нашей маленькой компании и приносил много пользы. Правда, в обычных ватагах береговыми становились либо покалеченные, либо слишком старые для походов ватажники. Такие как тот же Василь Петрович. Но то дело капитана – кого и на какую должность назначать, и лезть в чужие расклады никто не станет.
Трактирщик заметил мой растерянный взгляд в зал, хитро улыбнулся и подозвал полового:
– Проводи капитана к боковому столику.
Лично я мог бы пойти на второй этаж, но Диме там делать нечего. Шустрый парнишка лет пятнадцати от роду провел нас в сторону выхода с кухни. Неподалеку от двери действительно обнаружился небольшой столик, прижавшийся к стене. Большую компанию за него не усадишь, а вот двоим будет вполне комфортно. Тут никто не стал заморачиваться табличкой «занято», как в трактирах подороже или ресторанах, просто убрали стулья, а сверху поставили ящик с пустыми бутылками. Половой быстро унес ящик на кухню и вернулся с двумя простыми, но надежными табуретами. Затем выслушал наш заказ.
Из-за расстройства тетушки Агнес меня дома не покормили, так что я заказал к пиву изрядную порцию печенного на углях мяса. А вот Дима ограничился вяленой рыбой. Он-то был накормлен, да и вряд ли свалившиеся на него события способствовали аппетиту. Казалось бы, поговорить по душам, когда вокруг куча народа, не получится, но в этом-то и прелесть подобных мест. Никому ни до кого нет дела, да и гул голосов служил неплохой шумоизоляцией.
– Я так понимаю, ты у нас больше не мальчик? – не стал я ходить кругами и спросил в лоб.
– Как-то само собой получилось, – краснея ответил Дима. – Сегодня матушка перед дневным сном попросила Фросю отнести старые шторы в чулан. Я вызвался помочь, а там как-то внезапно все и вышло. Получается, я изменил Насте, – ошарашил меня Дима неожиданным выводом.
– Это каким таким боком?
– Ну я же говорил ей, что люблю, а сам…
– А сам нарушил слово, которое дал самому себе. Плохо, конечно, но изменой тут даже не пахнет. Предательство – это когда ты обманул доверие и ожидания близкого человека. Думаешь, Настя надеялась, что ты навеки будешь не просто ее другом, но и девственником, даже когда она выйдет замуж? Мы тоже друзья, ты же не считаешь, что предал меня?
– А у тебя с Фросей что-то… – тут же встрепенулся он.
– Ешки-матрешки, Дима! Ничего у меня с Фросей не было и быть не могло. Не нужно заморачиваться. Ты у нее далеко не первый, в любви ей не признавался. Или я ошибаюсь?
Дима яростно затряс головой, а затем для ясности добавил:
– Не признавался. И что мне теперь делать?
– Ну, уж точно не жениться. Если хочешь продолжить, старайся думать, что говоришь и обещаешь. На подарки не жадничай, но не морочь девочке голову намеками на будущее.
– Да не хочу я продолжать! – вскинулся Дима и покраснел. – Сложно это.
Да уж, действительно сложно, для меня тоже, особенно после того, как расстался с Элен. С ней было просто и ясно, а сейчас куда напряжнее. Хорошо хоть моя бывшая любовница помогла – через свою модистку нашла вдовушку, которая зарабатывала стиркой и с трудом содержала двоих детей. Элен даже сумела обернуть все в красивые слова: мол, молодая и пока еще вполне красивая вдова бедствует и уже подумывает о том, чтобы пойти работать в публичным дом. Так что стать содержанкой молодого капитана ей будет за счастье. Я в этом уверен не был, и первые встречи Верой прошли очень неловко. Затем как-то свыклись. Не идти же обоим
