Гуль - Артём Кочеровский
На пороге стояла молодая девушка в длинной клетчатой юбке и белой блузке. Через плечо у неё висел огромный платок, внутри которого, прижимаясь к её груди, лежал сверток. Младенец?
Какое-то время я просто хлопал глазами и не мог поверить в происходящее. Как она здесь оказалась? С ребенком, в кромешной темноте заброшенной деревни. Живот скрутило спазмом, от которого я чуть не вскрикнул.
— Ты чего здесь? — спросила она, едва шевеля губами, но я отчетливо услышал её голос — ровный и спокойный.
— Прячусь, — выдавил я.
Она вышла на крыльцо, шире открыла дверь и жестом предложила войти. Полицейский остановился за домом и высвечивал фонариком поле ещё одного заброшенного дома, которое было завалено поржавевшими запчастями сельхозтехники. Меня всего трясло, во рту скопилась слюна, боль в ноге стала невыносимой. Я кое-как приподнялся и посмотрел вглубь дома. В кромешной темноте, среди которой нельзя было различить ни очертания стен, ни потолка, ни мебели, горела тусклая свеча. Она показывала себя колыхающейся желтизной, но совершенно не давала света. Я поднялся на одной ноге, вскарабкался по крыльцу и на карачках заполз в дом. Дверь скрипнула. Звуки улицы остались снаружи.
Из памяти вырвали кусок. Я сидел на мягкой кровати в обычном деревенском доме с печкой, коврами, ведрами у двери, кружевными занавесками. В доме пахло гнилью и гарью. Желудок мой отзывался на это весьма скверно, но отдать больше ничего не мог. Я опустил голову и увидел лужу собственной блевотни, а рядом, собираясь по капельке, образовывалась вторая лужица — кровавая. Как давно я здесь сижу?
По периметру комнаты горели свечи — шесть штук. И снова их пламя показалось мне странным. Оно светило лишь в одну сторону — внутрь комнаты, а стены, окна и двери за ними — прятались в тени.
— Устал? — спросила девушка.
— Да, немного… Секунду! — я похлопал себя по карманам, но телефон не нашел.
И где я его потерял? Пробежался взглядом по столу, полкам, комоду. Телефона не было.
— Спасибо, что приютили меня, — выговорил я, рассматривая хозяйку.
Она была какой-то… слишком чистой что ли? Ухоженные соломенные волосы, гладкое лицо, кожа рук. Ни одной морщинки, складки или прыщика на лице. Она была красивой, хоть я и не привык видеть девушек в таком старье.
— У тебя рана, — сказал она и поправила что-то в переноске.
— Да-а-а…, — замялся я, глядя на пропитанную насквозь штанину. — Пустяк… поцарапался в лесу. Простите, а давно я здесь?..
— Я принесу тебе воды, — она вдруг встала и ушла.
«От воды я действительно не отказался бы» — подумал я. Но тут же здравое мышление начало подсказывать мне, что что-то здесь не так. Я вообще в сознании или?.. Я прихлопнул себя по щеке и ущипнул за руку. Боли почти не почувствовал, потому что в сравнении с болью в ноге хлопок и щепок были сущими пустяками. Нога болела так, что хотелось выть. Нет, я не спал и не был в отключке. Что за херня происходит? Почему эта девушка одна в заброшенном доме? Может её бросил жених? Или она прячется от кого-то, как и я? По национальности, вроде, русская, но в жизни всякое бывает. Может, её ребенок не должен был родиться? Или она родила от того, от кого не должна была рожать? Во всяком случае она мне помогла… Почему я не видел свет свечей снаружи?
Сильнее обычного кольнуло в ноге. Я засунул палец в дырку, разорвал её чуть шире и заглянул в рану. Твою мать… Это было настоящее огнестрельное ранение — черная дырка с разорванными краями, из которой сочилась кровь.
— Вот!
— А?!
Она стояла всего в метре от меня и протягивала железную кружку. Я вздрогнул. Вблизи её кожа показалась мне слишком уж белой и слишком гладкой.
— Пей!
Я взял кружку. Поднес воду ко рту и почувствовал запах гнили. Старая зеленая кружка с загнутыми наружу краями и толстым слоем краски, которая местами отслоилась. В воде плавали какие-то частички. Было похоже, что её достали из запущенного колодца. Не из того ли, что я видел на улице?
— У вас, случайно, нет телефона? — спросил я и поставил кружку себе на колени.
— Пей воду.
Она не сводила с меня глаз. Мой желудок ещё не успел отойти от шашлыков, а тут…. Пофигу! Пить хотелось ужасно, да и отказывать спасительнице… Я сделал первый аккуратный глоток и почувствовал сладковатый привкус. Сладкая и вонючая вода была ещё и теплотой. Задержав дыхание, чтобы не заляпать её чистые одежды, я сделал ещё один глоток, а затем, притворившись, что спешу, пролил большую часть себе на бороду и замочил футболку. Девушка улыбнулась и вернулась на лавочку возле стола. Младенец в её переноске не подал ни звука — крепко спал.
— Так, у вас не будет телефона? Меня ждут друзья, и я…
— Ты здесь один.
— Да, но… там снаружи бы полицейский, — сам не знаю почему, я это сказал.
— Он ушел.
— Ясно.
— Я бы не впустил тебя, если бы ты был не один.
— Впустил?… — у меня запершило в горле, и я покашлял. — Спасибо за всё, но я, пожалуй, пойду.
— Нет, — сказала она, и всё изменилось.
Как и в предыдущий раз это было похоже на провал в памяти. Я моргнул, и в этом промежутке времени что-то случилось. Сердце бешено колотилось, я впился руками в покрывало. Комната изменилась. Деревенское убранство куда-то делось. Исчезли стулья, столы, комоды. Исчезли не полностью, а стали старыми, ветхими, наполовину разрушенными. С пола пропал ковер, а вместо ровной доски под ногами зияли гниющие дыры и поеденные вредителями балки. В комнате не было ни окно, ни дверей. Возможно, они и были, но больше я их не видел. Со всех сторон комната была завешена тряпьём. Покрывало, которое я сжимал в руках, оказалось обрывком брезента, что укрывал ржавые пружины солдатской кровати. Внутри стоял удушающий смрад чего-то тухлого и гниющего. Бордовый шарф-переноска с младенцем валялся в метре от моих ног. Младенца
