Василий Гавриленко - Теплая Птица (отредактированный вариант с альтернативной концовкой)
Весь горизонт в огне, и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик ты.
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты.
О, как паду – и горестно, и низко,
Не одолев смертельные мечты!
Как ясен горизонт! И лучезарность близко.
Но страшно мне: изменишь облик ты.1
-Что это? – проговорил я.
-Бывшие называли это «поэзия», – ответила Марина и начала
укладываться спать.
Игрок зашевелился. Я поднялся, подошел к нему:
-Оклемался?
Стало не по себе: по испещренному шрамами лицу одна за другой
скатывались слезы. Я никогда не видел в Джунглях, как кто-то плачет.
Игрок произнес довольно отчетливо:
-Вспомнил.
И вскрикнул - тело его выгнулось дугой, задрожало. Бедняга вытянулся на
полу во весь рост и затих.
Я повернулся к Марине. Боль, бьющая из зеленых глаз, ожгла меня.
-Мы похороним его,- сказала она.
-Как это?
-Закопаем в землю. Так поступали бывшие.
-Как скажешь,- я зевнул.
4
FEMALE
Электричка отползла от платформы, перестукивая колесами. Заспанный
голос объявил следующую остановку.
Людей в вагоне мало – пока что крупных станций не попадалось. Несмотря
на рань, много окон было открыто. В них врывался аромат сирени.
Андрей сел на изрезанное ножом коричневое сиденье и стал смотреть в
окно. Мелькали дачи. Кое – где виднелись дачники, поднявшиеся ни свет ни заря.
Грохоча, электричка пробежала мост, под которым синела река. Над водой
клубился туман.
Андрей подумал о Гале. Почему она преследуют его, не дает покоя даже в
электричке? Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от образа печальной
женщины, безропотно переносящей издевательства матери Андрея, женщины,
которая любит его, но которую не любит он сам. Образ не исчезал, а наоборот,
расширялся, заполняя собой окружающее пространство; совесть мучила Андрея.
1 Александр Блок
В вагон вошла пожилая пара – мужчина и женщина. На груди у мужчины -
гармонь.
-Уважаемые пассажиры,- обратился гармонист к пустоте. - Позвольте в
дорожку исполнить хорошую песню.
Он заиграл. Женщина запела что-то о любви, которая наступает внезапно и
никогда не проходит.
И так дружно и ладно у них получилось, что Андрею захотелось подпевать.
Вот у кого, должно быть, в жизни гармония, ни ссор, ни обид, – у этих вагонных
певцов. Он достал из кармана кошелек и, когда певцы проходили мимо, протянул
десятку.
-Благодарствую, - пропыхтел гармонист, принимая бумажку красноватой
рукой.
Так как вагон был последний, пара присела передохнуть как раз за спиной
Андрея.
-Что там считать – поезд пустой, - сразу послышался голос мужика.
-Доставай, я тебе говорю.
-Пошла ты.
-Ах ты паразит, алкаш.
-Заткись!
Последнюю фразу гармонист сказал с такой злобой, что женщина умолкла.
Андрею стало грустно, а вместе с тем он испытал нечто похожее на
удовлетворение: у всех, - у всех в этом, мать его, мире, - есть червоточина.
Электричка добралась до большой станции. Вагон заполнился работягами,
дачниками, студентами, стало тесно, весело и шумно. Гармонист с женой
поднялись и снова исполнили свою песню.
В окна полетела пыль: слева от железной дороги горбатилась
многотонными грузовиками федеральная трасса. Сидящий напротив Андрея
студент давил на кнопки мобильника. Трое пожилых дачников сначала говорили о
посадке огурцов, затем переключились на политику.
Вот и Малоярославец. Сейчас должна появиться она…
Вошла. Андрей махнул рукой: место свободно!
На вид лет двадцать пять, не больше. Широковатые скулы, вздернутый нос,
напомаженные пухлые губы. Анюта…
-Ну что, сбежал? – спросила она, присаживаясь рядом с Андреем. Сумочку
из фальшивой крокодильей кожи поставила на закованные в джинсу колени.
-Сбежал, Анюта, - шепнул Андрей, косясь на студента.
-Когда ты, наконец, разведешься со своей?
Андрей вздрогнул, взглянул на Анюту: тише, ведь люди. Он представил на
мгновение, как говорит Гале о разводе, и у него заныло под ложечкой.
Анюта повела загорелым плечом. На ней была розовая майка с надписью
«FEMALE». Вытащив из сумочки зеркало, стала поправлять растрепавшиеся
осветленные волосы.
Солнце кольнуло глаза. Андрей надел темные очки, и стал похож в своей,
не по погоде надетой, куртке со стоячим воротником на шпиона из старого
кинофильма.
-Выйдем, покурим? – предложила Анюта.
Андрей кивнул и поднялся.
-Скажите, что занято,- негромко попросил одного из дачников.
В пустом тамбуре Андрей достал сигарету, почему-то стараясь не
смотреть на Анюту.
Та курила, выпуская дым из сложенных розой губ. Кончик фильтра тонкой
сигареты испачкался в красной помаде.
Докурив, Анюта кинула окурок на пол и вдруг полезла целоваться.
-Постой Анюта,- испугался Андрей.
-Почему?
-Тут люди…
Анюта хихикнула и, дернув Андрея за рукав куртки, увлекла за собой. Они
очутились в сортире. Было тесно, воняло мочой и блевотиной. Андрей слабо
протестовал, но жадные руки уже проникли под ремень брюк. Портфель со стуком
упал на пол. Андрею показалось - все это происходит на глазах у толпы, вот
сейчас дверь сортира откроется… Между тем горячая волна подхватила его на
гребень. Он видел перед собой освобожденные из - под майки груди с
коричневыми сосками – левая, кажется, немного больше правой, и на мгновение
весь мир скукожился для него до размера этих грудей.
-Андрюша, мне нужны деньги.
Анюта натянула джинсы и, глядя в замызганное сортирное зеркало, стала
прихорашиваться.
-Сколько?
Андрей поднял с пола портфель и посмотрел на нее. В тусклом свете
засиженного мухами электрического плафона Анюта показалась ему
отталкивающе – некрасивой: крошечные глаза, неестественно-красный рот,
волосы словно из папье-маше.
«Ярмарочная кукла», - подумал он.
-Десять тысяч…
-Хорошо, я подумаю.
-Десять тысяч долларов.
В дверь забарабанили и старушечий голос прогнусавил:
-Эй, долго там?
Андрею захотелось спрятаться в ржавом унитазе.
-Не суетись,- прошипела Анюта и крикнула, - Бабка, не лезь, у меня диарея!
-Чего?
-Иди ты.
Старуха, видимо напуганная непонятным словом, ушла. Стукнули
раздвижные двери.
Любовники вывалились в тамбур. Смолящий сигарету работяга
ухмыльнулся, но промолчал.
В вагон Анюта и Андрей решили не соваться: до Обнинска оставались
считанные минуты.
5
КАЛУГА
Угли подернулись пеплом и лениво мерцали в темноте. Я знал наверняка,
что там, за темнотой, опустив голову на рюкзак, спит Марина, но отчего-то
казалось: я один в центре огромного мира, скрытого черной пеленой. Спать
больше не мог: невыносимо видеть Андрея, Анюту, их возню в сортире… Какое
отношение все это имеет ко мне?
Вдруг что-то, выпившее свет углей, понеслось к моему лицу из темноты.
Я едва успел отстраниться и перехватить руку с заточкой.
Вскрикнула Марина.
Преодолев слабое сопротивление напавшего, повалил на пол и, свободной
рукой выхватив из ножен заточку, вонзил во что-то мягкое.
-Марина, как ты?
-Все н-нормально.
-Нужен свет.
Чиркнула зажигалка, вспыхнул хворост.
Игрок лежал навзничь. Из раны на груди текла темная кровь. Теперь он и
вправду был мертв. Мертв, как бревно. Рядом валялась заточка, которую этот
хмырь, должно быть, прятал в сапоге.
-Ну что, похороним его? Может, еще всплакнем по нему?
Марина выглядела растерянной. Еще бы – любитель поэзии бывших вдруг
пытается убить своих спасителей...
-Это не он, это Джунгли, - сказала она слабым голосом. - Не всем хватает
силы…
Наверное, мое лицо приобрело весьма неприятное выражение, потому что
Марине явно стало не по себе.
-Андрей, если тебе трудно…
Что-то екнуло у меня в груди, словно рычажок переключился. Что со мной
сделала эта рыжая?
-Ладно, закопаю эту падаль,- сказал я.- Если ты так этого хочешь.
