Джон Скальци - Бригады призраков
– Я слышал, врачи в наши дни способны творить чудеса, – заметил Роббинс.
– Да, спасибо за комплимент, современные медицинские технологии могут многое, – согласился Уинтерс. – И все же, до волшебства им еще далеко. Невозможно сломать бедренную кость так, чтобы не осталось никаких следов. И даже если бы Бутэн прожил жизнь без единого перелома, это не объясняет равномерный характер наращивания костей. Подобного можно добиться, только живя в окружающей среде, начисто лишенной стрессов. Для того чтобы иметь такие кости, Бутэн должен был всю свою жизнь провести в коробке.
– Или в яслях для выращивания клонов, – предположил Роббинс.
– Или в яслях для выращивания клонов, – согласился Уинтерс. – Единственно возможное объяснение состоит в том, что вашему другу когда-то ампутировали ногу, после чего отрастили новую; однако я проверил его медицинскую карточку – такого не происходило. И для полной уверенности я взял образцы костной ткани ребер, тазобедренной кости, лучевой кости руки и черепа – точнее, того, что от него осталось. Во всех образцах наблюдается постоянный, равномерный рост кости. Джим, это клонированное тело.
– В таком случае, Чарльз Бутэн по-прежнему жив, – нахмурился Роббинс.
– Этого я утверждать не могу, – сказал Уинтерс. – Однако то, что лежит перед нами, – это не он. Единственной хорошей новостью является то, что, судя по всем физиологическим характеристикам, этот клон пробыл в чане до самой своей смерти. Крайне маловероятно, что он вообще пробудился, находился в сознании и воспринимал окружающую действительность. Только представь себе: каково проснуться и увидеть направленное на тебя дуло – первый и последний зрительный образ. Чертовски замечательная жизнь!
– Итак, если Бутэн жив, – сказал Роббинс, – он к тому же еще и убийца.
Пожав плечами, Уинтерс отложил ногу:
– Это уж тебе лучше знать, Джим. Силы самообороны колоний постоянно оставляют после себя тела – мы создаем модифицированные супертела для новых рекрутов ССК, а затем, когда срок их службы заканчивается, мы снабжаем их обычными новыми телами, клонированными из исходных ДНК. Так вот, обладают ли эти тела какими-либо правами до того, как мы переносим в них сознание? Каждый раз при переносе сознания остается тело – тело, которое когда-то обладало рассудком. У этих тел есть права? Если есть, все мы в большой заднице, потому что избавляемся от них чересчур бесцеремонно. Джим, тебе известно, что происходит с использованными телами?
– Нет, – признался Роббинс.
– Мы их мульчируем, – ответил Уинтерс. – Их слишком много, чтобы проводить захоронение обычным способом. Поэтому мы измельчаем останки, стерилизуем их, после чего превращаем в удобрение. Затем это удобрение мы направляем в новые колонии. Оно помогает приспособить почву к произрастанию растений, которые выращивает человек. Можно сказать, наши новые колонии живут за счет останков умерших. Но только на самом деле это не останки умерших. Это отработанные тела тех, кто продолжает жить. В действительности хороним мы человека только тогда, когда вместе с телом умирает рассудок.
– Тед, по-моему, тебе стоит подумать о том, чтобы взять отпуск, немного отдохнуть, – предложил Роббинс. – Твоя работа навевает чересчур мрачные мысли.
– Работа тут ни при чем, – возразил Уинтерс, указывая на останки лже-Чарльза Бутэна. – Как мне поступить вот с этим?
– Захорони их заново.
– Но это же не Бутэн.
– Да, не он, – согласился Роббинс. – Но если Чарльз Бутэн по-прежнему жив, мне бы не хотелось, чтобы он узнал о том, что это известно нам.
Полковник бросил взгляд на тело, лежащее на мраморном столе:
– Ну а это тело, независимо от того, знало ли оно, что с ним происходит, заслуживало лучшей участи. И похоронить его достойно – это меньшее, что мы можем для него сделать.
– Будь проклят этот Чарльз Бутэн! – в сердцах произнес генерал Грег Мэттсон, ударяя пяткой по столу.
Полковник Роббинс, стоявший перед ним, промолчал. В присутствии генерала Мэттсона он, как всегда, испытывал некоторое замешательство. Мэттсон возглавлял отдел военных исследований Сил самообороны колоний на протяжении уже почти тридцати лет, но, подобно всему кадровому персоналу ССК, его тело армейского образца не знало старения. Генералу – как и всем сотрудникам ССК – на вид нельзя было дать больше двадцати пяти лет. Полковник Роббинс придерживался того мнения, что каждый военный, поднимаясь по служебной лестнице, должен внешне слегка стареть; генералу, который выглядел на двадцать пять лет, недоставало определенной степенности.
Роббинс на мгновение попытался представить себе Мэттсона выглядящим на свой настоящий возраст, то есть где-то на сто двадцать пять лет. Перед мысленным взором у него возникло что-то вроде сморщенной мошонки в генеральском мундире. Эта картина доставила бы Роббинсу гораздо большее удовольствие, если бы не то обстоятельство, что сам он в свои девяносто выглядел бы не намного лучше.
И кроме того, нельзя было забывать про второго генерала, также присутствующего в комнате, который, если бы тело выдавало его истинный возраст, наоборот, определенно выглядел бы значительно моложе. Сотрудники Специальных сил смущали Роббинса даже больше простых кадровых военных ССК. Было что-то ненормальное в том, что человек трех лет от роду уже совершенно взрослый и мастерски владеет искусством убивать.
Хотя, разумеется, генералу было не три года. Наверное, он уже достиг отрочества.
– Значит, наш рраейский друг сказал нам правду, – подал голос генерал Сциллард, сидящий перед столом. – Ваш бывший глава лаборатории изучения сознания по-прежнему жив.
– Снести череп своему собственному клону – это было очень мило, – произнес генерал Мэттсон голосом, из которого буквально сочился сарказм. – Те бедолаги, что работали под его началом, после этого на протяжении целой недели соскребали серое вещество с оборудования лаборатории.
Он бросил взгляд на Роббинса:
– Нам известно, как Бутэн это сделал? Я имею в виду, вырастил клон? Такое в тайне не сохранишь. Не мог же Бутэн просто слепить клон из подручных материалов у себя в кладовке.
– Насколько мы смогли определить, Бутэн ввел специальный код в программное обеспечение монитора, следящего за чанами с растущими клонами, – объяснил Роббинс. – Представил все так, будто один из чанов вышел из строя. Затем добился списания якобы неисправного чана, после чего перетащил его в свою личную лабораторию и подключил к собственному серверу и отдельному питанию. Его сервер не был связан с общей системой, чан числился списанным, а доступа в лабораторию, кроме Бутэна, не имел никто.
– Значит, он все же слепил клон у себя в кладовке, – пробормотал Мэттсон. – Вот ублюдок, мать его!
– Вы должны были получить доступ в личную лабораторию Бутэна после его предположительной гибели, – сказал Сциллард. – И вы хотите сказать, никто не нашел странным то, что у него там был припрятан чан для выращивания клонов?
Роббинс открыл было рот, однако за него ответил Мэттсон:
– Поскольку Бутэн был хорошим исследователем – а этого нельзя отрицать, – у него в распоряжении имелось большое количество списанного оборудования, чтобы он мог совершенствовать его, при этом не трогая ту аппаратуру, которая находилась в работе. И смею предположить, когда мы попали в лабораторию, чан уже был отключен от сервера и питания, осушен и стерилизован.
– Совершенно верно, – подтвердил Роббинс. – Лишь получив ваш доклад, генерал Сциллард, мы сообразили что к чему.
– Рад, что наша информация оказалась полезной, – сказал Сциллард. – Жаль, что вы не сообразили что к чему раньше. Я нахожу просто ужасным тот факт, что в рядах отдела военных исследований оказался предатель – причем не рядовой сотрудник, а глава одной из ведущих лабораторий. Вам уже давно следовало знать.
Роббинс ничего не ответил на это обвинение; о сотрудниках Специальных сил помимо их небывалого военного мастерства было известно лишь то, что они начисто лишены тактичности и терпения. У трехлетней машины, умеющей только убивать, не остается времени на то, чтобы оттачивать умение вести себя в обществе.
– Что знать? – недовольно пробурчал Мэттсон. – Бутэн ничем и никогда не выдавал своих намерений совершить измену. Он прилежно выполнял работу, и вдруг мы находим его у себя в лаборатории покончившим с собой – по крайней мере, так нам казалось. Предсмертной записки он не оставил; вообще не было ничего, что позволило бы предположить, что в его жизни было еще что-нибудь помимо работы.
– Вы мне уже говорили, что Бутэн вас ненавидел, – напомнил ему Сциллард.
– Бутэн действительно меня ненавидел, и на то у него были веские причины, – подтвердил Мэттсон. – Причем чувство это было взаимным. Однако человек не предает свою расу только потому, что считает своего начальника сукиным сыном.
