Наталья Точильникова - Кратос
– Не совсем. По закону о защите свободы личности должен остаться страховочный счет, чтобы человек мог без проблем вернуться. Но он маленький.
– Понятно. У тебя он есть?
– Конечно. И он в вашем распоряжении.
– Спасибо, – поблагодарил я, не уточняя, что собираюсь перечислять деньги на этот счет, а не брать с него.
Так, что дальше? А дальше придется искать выходы на местный криминалитет и делать себе ложную личность. То бишь вводить в кровь биомодераторы, запрограммированные на ложный сигнал. И делать это надо в любом случае, даже если Шура ошибся и мои биомодераторы в порядке. Кстати, надо купить устройство связи, без него никуда. Ложная личность – дело опасное. И не только юридическими последствиями. Последние – еще ладно. Хуже, что биомодераторы-обманщики неизвестно, в каком подвале и на каком хреновом оборудовании делают, и о том, что они сотворят с твоим организмом и сколько ты после этого проживешь, остается лишь гадать. Но иного выхода нет. Если я хочу восстановить доброе имя, это лучше делать на свободе, здесь побольше возможностей разузнать, что за мразь меня оклеветала.
Город стремительно приближается. Уже можно разглядеть башни небоскребов, дуги подвесных дорог и вертолеты в небе. За городом – огромное пустое пространство, окруженное строениями с гигантскими антеннами связи. Догадываюсь, что это.
– Космодром? – спрашиваю Шивадасу.
– Да.
Значит, с криминалитетом проблем не будет. Чтобы в портовом городе и не было преступного сообщества? Я, правда, еще не придумал, чем буду расплачиваться.
– В городе есть какая-нибудь черная работа? – спросил я Шуру.
– Есть в религиозных центрах. Там, где считают грехом пользоваться роботами.
– А почему это грех?
– Потому что богу должны работать люди, а не хрен знает кто!
Похоже, Шивадаса вполне разделяет эти взгляды.
– Я тебя порекомендую в Общество Бхактов Шивы, – добавил он.
– Заранее благодарен.
– Только вначале надо будет принять участие в пудже.
– Без проблем.
На поле космодрома несколько кораблей. Судя по типу и размерам – торговцы и транспортники. Последние, очевидно, возят паломников.
В небе, над цепью далеких гор, по другую сторону долины я заметил несколько черных точек. Они стремительно увеличиваются в размерах, превращаясь в челноки имперских вооруженных сил. Штук десять. Сердце заныло. «Уймись!» – сказал я ему. Возвратиться в горы и ждать, когда меня отыщут и поймают, как кролика? Нет уж! Предпочитаю идти навстречу. Не дамся – не ждите! Ускользну из-под носа.
Публика в городе настолько разношерстная и странная, что мы ничуть не выделяемся на ее фоне: черные православные монахи, монашки в бело-синих одеждах и широкополых белых шляпах, оранжевые бритые буддисты, весьма похожие на них индуисты, полуголые аскеты с расписанными телами и черные сторонники культа вуду. И, кроме того, вполне нормальная деловая публика в сапогах или туфлях на модных широких каблуках, в узких облегающих штанах, дорогих камзолах и с косичками по столичной моде.
Я не являюсь упертым атеистом. В юности потратил некоторое время на то, что одни называют духовными поисками, а другие эскапизмом. Не считаю это время потерянным, а ритуалы бессмысленными. В каждом храме, куда заносила судьба (а метался я от буддистов до баптистов), я чувствовал прикосновение некоего вселенского покоя. Не уверен, что Он имеет отношение к догмам какой-либо религии, не знаю, обладает ли личностью и сознанием, но с чем-то все эти попы, раввины, бонзы и пуджари устанавливают связь.
Местный брахман имеет бронзовый оттенок кожи и правильные черты лица, я даже заподозрил, что у него на самом деле есть индийские корни. Правда, вряд ли брахманские. Скорее он напоминает веселого белозубого сикха.
Я рассказал ему почти правду. Про катастрофу корабля, про бегство и восхождение к храму Натараджи.
– Да, – сказал он. – Вчера было сообщение о пропаже линкора «Святая Екатерина». На нем летели?
– Да, – ответил я, понимая, как рискую. По этой информации меня вполне можно вычислить. – Я солдат.
– Вы аристократ, – заметил пуджари. – Это невозможно скрыть, молодой человек.
– Я офицер. Офицер не менее солдат.
Он кивнул.
Я благодарен шиваитам за возможность принять душ после жаркого дня и чистую одежду, несмотря на то, что это очередная белая простыня, хитрым образом обматываемая вокруг тела и называемая «дхоти». Дело здесь не в доброте неоиндуистов – просто участвовать в богослужении надо чистым.
У входа в храм на этот раз не Шива Натараджа, а украшенный цветочными гирляндами Шива Лингам. В храме пахнет ладаном, сандалом и розовой водой, которую подносят Шиве вместе с фруктами и цветами.
Трубят в раковины, ревут деревянные трубы, гремят продолговатые барабаны, разносится звон храмовых колоколов. Пуджари взывает к богу и молит вселиться в мурти, принять подношения и услышать молитвы. Образ Шивы здесь почти такой же, как в горном храме. Объект почитания обнажен по пояс, голубоватый оттенок кожи свидетельствует о божественном статусе, на шее висит кобра: подняла голову и смотрит сосредоточенно, как погруженный в медитацию хозяин. Шиваиты идут по кругу, пританцовывая перед своим богом. В центре на золотом блюде горит камфорное масло. Молящиеся поочередно касаются огня кончиками пальцев и прикладывают их ко лбу. Тоже вношу руку в пламя, возле пальцев струится голубое сияние. Касаюсь лба, и все меняется. Я чувствую Вселенную, миллионы звезд, миллиарды планет и крохотный кусочек галактики, именуемый Кратос Анастасис, Воскрешенной Империей. И этому клочку реальности грозит опасность.
Там внизу, в маленьком храме на маленькой планете, стою я: застывший силуэт, окруженный сиянием. На меня ошарашенно смотрит Бхишма. Я вижу это со стороны и одновременно чувствую взгляд.
Делаю над собой неимоверное усилие, останавливаю танец и кружение звезд, они становятся сами по себе, отделяясь от меня, а я падаю в свое тело, и сияние гаснет.
– О господи! – шепчет Бхишма.
И тут же поправляется:
– Намашивайя!
Смотрю на него выразительно: «Ради твоего Бога, не трепись!» Понятия не имею, что со мной происходит и что это значит, больше всего хочется напиться и забыть, вытеснить из памяти к чертовой матери то, что я не в состоянии объяснить, и думать только о том, что мне необходимо заработать чуть-чуть денег, купить нормальную одежду и завести контакты в местном преступном мире, чтобы создать себе ложную личность и обманывать всех и вся, чтобы службисты не догадались, чтобы выжить.
Гляжу на руки. Тонкие длинные пальцы, узкая ладонь скорее ученого, чем военного. Не ошибся пуджари. Во всех анкетах в пункте «происхождение» пишу «из университетской аристократии». Сияния больше нет. Обычные человеческие руки.
Бхишма не протрепался, молодец – шиваиты не пали передо мной ниц и не предложили свои счета в полное распоряжение. Так что я смог трое суток кряду спокойно таскать коробки с будущим прасадом плечом к плечу с Бхишмой, который, похоже, воспринимал мои действия как божественную игру, а свою работу как богослужение. Жили мы при храме.
– Я не Шива, – тихо говорю я, вытирая пот тыльной стороной кисти.
Он улыбается:
– Все Шива. Даже я Шива. Учитель Шанкарачарья как-то встретил нищего, идущего по берегу океана, и склонился перед ним, потому что увидел в нем Шиву.
– Ну, тем более, во мне нет ничего особенного.
– Есть, – упрямо сказал он. – У вас сняты завесы: ни незнания, ни майи, ни кармы.
Тут уж пришла моя очередь усмехаться. С кармой у меня явные проблемы. Но я промолчал: нечего перекладывать их на плечи этого мальчика.
Расплатились с нами на удивление щедро. Я смог купить довольно скромную, но нормальную одежду. И убедил сделать то же самое Бхишму. После недолгого сопротивления он согласился. Самым эффективным аргументом оказалась ссылка на мою божественную сущность:
– Шива я или не Шива? – усмехнулся я. – А если Шива, тогда слушайся.
И послушался.
Черные узкие штаны, заправленные в высокие сапоги с острыми носами, белые рубахи без жабо и кружев, столь популярных в столице, зато куда более практичные и, главное, дешевые, короткие куртки вместо долгополых придворных костюмов. Я заплел волосы в косу и закрепил черным бантом умеренных размеров. Заставил сделать точно так же и Бхишму. Он поломался по поводу суетной прически, но «Шиве» подчинился. Теперь мы могли сойти за мелких торговцев.
Мне предстояло вывести в мир бывшего монаха. Я чувствовал себя Петром Великим, отрезающим полы боярских кафтанов. Одежда, казалось бы, мишура, однако много значит для самоощущения. Петру нужно было сделать русских европейцами, у меня задачка попроще – всего лишь вернуть человека в общество: разлепить глаза, открыть уши и заставить дышать воздухом нашего века. Зачем? Мальчик мечтает о совершенстве. Но его не сможет достигнуть тот, кто добровольно ослеп и оглох. Я в это не верю. Ушедший от мира ничего в мире не сделает.
