Алексей Штейн - Ландскнехт. Часть вторая
— Соколик, отвоеваться прямо сейчас ты можешь. Вот сюда глянь — ефрейтор послушно скосил ошалевший взгляд на револьвер — Сейчас я тебе твою бестолковую башку прострелю — и отвоевался. Соображаешь? Ну, гавкни что‑нибудь. А?
— Т…Так… так точно, вашбродь… — сипло прохрипел ефрейтор
— Что? Прострелить? — глаза у Балу были злющие, даже в скудном освещении в доте и то видно — такие глаза, что ничуть не сомневаюсь — еще немного — и мозги незадачливого ефрейтора полетят на стенку. Нехорошие глаза, и голос такой, спокойный, даже словно участливый. Ой, грохнет он ефрея, если что…
— Никак нет, вашбродь! Виноват, вашбродь! — ефрейтор вытянулся по смирно, сделав бешенный взгляд. Сообразил, что дело пахнет черноземом.
— Конечно виноват — Балу отпустил провинившегося, убрал пистолет в кобуру. — И вину твою я потом припомню, уж ты не жалуйся. Если конечно мы с тобой до этого потом доживем.
— Так точно! — снова гаркнул ефрейтор, изображая оловянного солдатика
— Да уймись уже, Хорт — Балу положил ему руку на плечо — Хватит. Если уцелеем — все одно припомню. А отвоеваться мы все сможем — только пулю получив. А уж от кого она будет — каждый пусть сам выберет. Ладно, иди наверх, смотри.
Ефрейтор козырнул и кинулся на лестницу, загрохотал по доскам и затих под колпаком. В доте наступила нехорошая тишина. Все смотрели в амбразуры, старательно прикидываясь что ничего не заметили и вообще их тут нету. Что было совершенно правильно — каждый понимал — вякнешь сейчас лишнее, а потом перед товарищами стыдно будет. Перед теми, которым твои мозги со стены отмывать.
Балу между тем отправил унтера с указанием разыскать особняка и доложить. Ну, это в общем правильно, такие дела — это по его части. Полчаса все было тихо, мы постепенно успокоились, снизу притащили кипятку и поочереди похлебали чаю с сухарями. За стенами было все тихо, враг не беспокоил ничем. Впрочем, я бы на их месте тоже не дергался. Чего теперь лезть на рожон? Осадные гаубицы — это козырь. Без пушек мы ничего сделать им не можем. Миномет не достанет через реку, и картечница тоже. И вылазки никакой не сделать — за рекой они. И расстреляют нас, как в тире, не торопясь никуда. Правда… дело‑то такое. Если я правильно понимаю — начнется у нас веселье это не так чтоб скоро. Шепотом уточнил у старика — сержанта — да, так и есть. Осадные эти пушки — они и без колес даже. И их просто так не поставишь — надо оборудовать позицию. Это сутки, минимум. А то и поболее. Потом еще пристреляются пока — каждое орудие, да с их скорострельностью. И все же не по одному снаряду надо на поражение каждой цели — а опять же скорострельность у них… да и снаряды те еще им подвозить надобно. В общем… козырь у врага есть, но у нас есть еще сутки. Остается надеяться, что командиры наши воспользуются этим временем с толком. Все же пока — перевеса у противника нет. Да еще даже малость озадаченный наблюдатель сообщил, что отряд кавалерии ушел из крепости. Вроде как те самые драгуны, что заварили нам всю эту кашу, и ушли.
— Без единого выстрела вслед — это Балу подошел, рядом стал. Вроде, судя по голосу — отмяк малость, поговорить вот потянуло — Нет, похоже, дело дрянь. Совсем плохо дело.
— Командир, а ты что думаешь — что нам теперь делать‑то? — эдак без интереса вопросил его — Пойдем на штурм, бастион и батарею отбивать?
— Как же. Пойдем, ага — хмуро пробурчал он — Нет уж. Нету смысла теперь, все уж. Не отбить.
— А коли и отбили бы? — подал голос старик — сержант — И что? Он же все одно форт разворотит осадными, за неделю уж точно. И войск оставит тут чуть — а потом придут штурмовики. У барона штурмовики всем на зависть. Тут нас и зажарят, как утку в глине — и ощипывать не придется.
— Это да. Это верно — зло, но как‑то примирительно ответил Балу — Нету уже смысла отбивать.
— А чего тогда, как думаешь? Мне‑то, уж поверь, наплевать, я уж всяко отсюда больше никуда — сержант вытащил трубочку, протянул Балу кисет — Тока бы понять, как оно выйдет… Интересно просто, что ли…
— Как? А вот как… — Балу чуть попыхтел, раскуривая трубку, спохватился, обернувшись дал команду остальным перекурить по очереди, и продолжил — Я вот скажу — что хоть часть кавалерии ушла — хорошо. Да еще драгуны эти… Больно уж хваткие они.
— Это верно — подхватил сержант — Прыткие парни, и выучка, и стреляют хорошо.
— Отож. Еще вопрос, то драгуны ли наши, или еще кто… Но главное что ушли. Все легче. Если командиры решат взрывать крепость и уходить — то кавалерия нам сильно помешает.
— Не решат они взрывать. Никак не решат. Побоятся. Сидеть будут в норах, как суслики — уверенно заявил старик — Ты‑то у себя на батарее, да и то потому, что считай за командира и отдувался все, а я… Меня ж и не замечает никто, а я везде всем нужен, тут я в этой крепости получше всех все знаю. Насмотрелся я на их. Сидеть будут пока их панцырники бароновы не выжгут. И нас заставят сидеть.
— Ну, это мы еще посмотрим — сердито засопел Балу.
Через полчаса выяснилось, что сержант ошибся.
Сначала прибежал солдатик и передал приказ — не стрелять. Враг прислал парламентеров, объявлено перемирие. Санитары, наши и их, пошли искать раненных на ничейной. Командиры ведут переговоры.
А вскоре прибежал минометчик и сообщил — комендант решил капитулировать. Условия сдачи сейчас обговаривают, торгуясь, словно на конской ярмарке, но сам факт уже сомнению не подлежит.
Вокруг стало — словно под воду опустили. Эдак глухо и давит. Да уж. Это я размечтался, насчет Варяга спеть. Вот уж однако, такого я и не думал даже, что оно так выйдет.
— Тааак… — выдохнул Балу, и глаза у него стали не то что злобные, как тогда — а словно чернотой наполнили. Я взгляд отвел даже поскорее. В такие глаза смотреть не надо. Накрыло его похоже капитально.
Балу одернул форму, поправил ремни, как мог тщательно выбил пыль, отер лицо, огладил усы и бороду. Оглянулся по сторонам, словно в первый раз видел все и всех вокруг. Потом оставил за себя главным сержанта и выбежал из каземата.
— Ох, братцы, что‑то будет… — протянул кто‑то из солдат — Не к добру все…
— Хлебожорку закрой — сердито каркнул сержант — 'Не к добру!' Догадливый ты. С утра, видать, все отлично шло, сейчас ему не к добру стало. Стой, смотри куда положено!
Снова установилась тишина, впрочем, нарушаемая шебуршанием и покашливанием — все мы нервничали, ожидая, чем все это для нас закончится
Я тоже, пристроив ружье в вырезе деревяшки поудобнее, полез в карман за сухарем, что отложил с кормежки. Погрызть что‑то — оно завсегда успокаивает. Потом, опять же, для успокоения нервов, пересчитал патроны, ремни поправил. Однако, чего‑то мне оно не радует ни разу, происходящее‑то. Капитуляция — это оно как? В плен что ли сдаемся? Вот чего — чего, а такого мне как‑то не приходилось. И как оно происходит — не очень хорошо представляю. Только по рассказам, причем рассказы очень разные. Совсем разные. То как ветераны про немецкий плен, а то как наши, кто наемничал по всяким Африкам — порой вообще без проблем, вроде как в милицию задержали пьяного. А тут оно как — совсем непонятно. Как‑то я и не уточнил этого ни разу — потому как и не планировал такого. А как оказалось — таки зря. Подумал было у старика тишком выспросить, да не успел.
Внизу затопали, много людей. Я уж подумал совсем нехорошее, винтовку выдернул с деревянного ложемента, к себе прижал стволом поверх, да спиной к стене — тут нам собственно, и деться некуда. Траверсов никаких внутри нет, да и смысла в них — если сюда какой снаряд пробьется — не поможет. Так что, если это враги — то вариантов нет особо — постреляем, сколько успеем, авось не попадут — а потом у кого гранат больше. А у нас гранат и нет почти. На том и каюк. И не сбежишь. Смотрю — еще кое‑кто також примерно, пара аж присели на колено и на вход прицел.
Только хотел так же сделать, да в проеме появился запыхавшийся Балу, с ним унтер минометный и какой‑то молоденький лейтенант, совсем сопля, из пехотинцев, по — моему, уже на моей памяти сюда прикомандированный с полуротой подкрепления, таких же зеленых. И лица у всех эдакие… У унтера угрюмое и злое, у Балу сосредоточенное такое, а у пацана перепуганное и по — мальчишески решительное и даже гордое. С таким у нас молодые с парашютом первый раз прыгали. Я как эту его мордочку боевого котенка увидел, так сразу внутренний голос что‑то обреченно — матерное и сказал. Приплыли, батенька. Сейчас начнется. И началось.
— А ну, братцы, слушай сюда — Балу сказал, против обыкновения, как‑то негромко и мягко, но все услышали — Вы тут — кто по княжьему набору, кто по вербовке — но все присягу давали. Тут, братцы, дело такое. Командиры наши… чтоб им демоны печень выжрали… они, стервецы, желают крепость врагу сдать. Без бою! …
— И так уж, братцы, от крепости что осталось! — ломающимся голосом вклинился мальчишка — Предатели! А сейчас, в собрании сидят, и обсуждают, братцы, как чего себе выторговать! А Родина? А присяга князю?! Доколе, братцы…
