Евгений Красницкий - Отрок. Покоренная сила (Часть 5-6)
Именно поэтому легкомысленная шляпка, обернутая кисеей запросто могла быть объявлена порождением Князя Тьмы, и предана анафеме под аплодисменты «общественного мнения». Мантилья же, выдержавшая даже испанские строгости, скорей всего, не должна была вызвать нареканий и у православных ревнителей нравственности.
Впрочем, проблем могло возникнуть вполне достаточно и без легкомысленных шляпок. Когда платья были, все-таки, сшиты (Машке — амазонка, Аньке — просто платье, но на кринолине), Мишка, глянув на сестер, испытал что-то вроде легкого шока.
Глаз уже привык к свободно ниспадающим одеяниям, в основном, широким, прямого покроя длиннополым рубахам, перехваченным в талии ремешком или вышитым поясом начисто скрадывающим очертания фигуры (кроме, разумеется, такой, как у тетки Алены, такое не спрячешь). Поэтому приталенные, с узким, подчеркивающим грудь, лифом, платья вызывали… Мишка, например, вспомнил далекие шестидесятые годы, и свои ощущения от впервые увиденной девушки в мини-юбке.
«М-да, гроздья женихов на заборе, пожалуй, еще не самое страшное, сэр. Как бы нам массовых беспорядков в столице не спровоцировать».
— Проклянут, мама, от церкви отлучат, — попытался Мишка высказать свои опасения — плетьми из города погонят…
— Нет, Мишаня, не проклянут. — Мать тонко улыбнулась и еще раз окинула довольным взглядом плоды своих трудов. — И из города не погонят. Княгиня — тоже женщина… и ближние боярыни.
— Да один отец Илларион всех твоих боярынь…
— Пусть только попробует. Поломанные кости в языческой ловушке ему райским наслаждением покажутся. Только он рисковать не станет — не дурак.
* * *Как заметил умница Экклезиаст: «Все проходит», закончился, наконец, и мишкин домашний арест. Однажды утром, когда Мишка излагал деду очередной прожект, в горницу сунулась материна сенная девка Жива и сообщила, что пришел Илья, и принес какое-то известие, но в дом зайти стесняется. Дед и внук, оба хромая на правую ногу, выбрались на двор под весеннее солнышко.
— Здорово Илюха! Давно не виделись! — поприветствовал обозника дед.
— Здрав будь Корней Агеич, здравствуй Михайла. Вот, на службу пришел, Бурей меня отпустил.
— Так служить пока нечего, — сотник Корней сожалеющее развел руками — может новости какие есть?
— Новости есть. — Бодро отозвался Илья. — Афоне жена чуть второй глаз не выцарапала: и за распутство, и за то, что холопов упустил. Он ей про серебро, а она монеты в кашу высыпала, «жри», говорит.
— Кхе, сурово… А и поделом! Чего еще нового слышно?
— А еще: у Михайлы рука легкая оказалась — Афоню теперь иначе, как кобелем и не кличут. А бывает, что и кривым кобелем.
— Кривой кобель это… Кхе! Смачно! Умеет народ назвать. Долго еще пустомелить будешь? Не с этим же пришел?
— Правда твоя, Корней Агеич, не с этим. Ты вот недавно Михайлу к волхве посылал.
— Ну да? — ненатурально изумился дед. — А зачем?
— Как зачем? У нее деревня пустует, а тебе холопов девать некуда… Ой!
Илья испугано прикрыл рот ладонью, а дед сокрушенно покачал головой.
— Всё знают, ну что ты поделаешь? Ну, и что же она мне ответила?
— Так кто ж знает? С другой стороны, холопов ты к ней не ведешь, так что, по всему выходит — она тебе отказала. Тем более, что и знамена нынче на том берегу объявились.
— Какие знамена?
— Обыкновенные — на дереве затес сделан, а на затесе знак выжжен.
— Что за знак? — деловито осведомился дед, сразу же став серьезным и сосредоточенным.
— Неведомо! Таких знаков никто никогда не видел.
— Ну-ка, изобрази, вон около стены земля оттаяла.
Илья нацарапал щепочкой что-то отдаленно напоминающее знак равенства, только с очень толстыми черточками. Даже не черточками, а, скорее, сильно вытянутыми прямоугольниками. В середине каждого прямоугольника имелся полукруглый вырез.
— Кхе… И я не видел. Михайла, что скажешь?
— Не знаю, деда, что-то знакомое, но никак не соображу. Вообще-то, есть правило: чем проще знак, тем древнее род.
Дед снова принялся допрашивать Илью:
— Когда, говоришь, знамена появились?
— Сегодня с утра заметили. Видать, ночью ставили.
— Ночью выжечь, и чтобы дозорный не заметил? — усомнился Корней
— Да, без огня не выжжешь. — Согласился Илья. — Значит, вчера.
— От кого вчера дозорные были?
— Десяток Фомы, вроде бы.
— Совсем распустились, у них под носом… Илюха, ты служить пришел? Тогда быстро ко мне Фому зови!
В этот момент Мишка все-таки понял, что напоминает ему нацарапанный Ильей знак.
— Вспомнил, деда! Знаю, что это такое! Ярмо, в которое быков запрягают!
— И правда, Корней Агеич, похоже на ярмо. — Приглядываясь к собственному рисунку, поддержал Мишку Илья.
— Кхе… Ярмо разъятое. — Дед поскреб в бороде и вдруг озабоченно нахмурился. — Промахнулись мы с тобой, Михайла. Тут не тридцатью коленами пахнет, а как бы и не сотней…
— Две с половиной тысячи лет? Не может быть!
— Может, Михайла, очень даже может… Удивительно, конечно, даже жуть берет, как подумаешь, но может.
— Деда, ты о чем это?
— Сказка, конечно, языческая, и христианам ей верить не след, однако же в те времена никакого христианства еще и в помине не было… Знаешь, откуда у людей ремесла и знания появились?
— Ну…
«Не желаете ли, сэр, процитировать сочинение господина Энгельса „Происхождение семьи, частной собственности и государства“? Не желаете? Ну и молчите в тряпочку!»
— Не знаю, деда.
— Кхе… В незапамятные времена, когда люди жили в дикости, землю не пахали, ремесел не знали, городов не строили, Сварог сбросил с небес на землю три золотых предмета: ярмо, чашу и то ли серп, то ли топор — по-разному рассказывают. Люди те предметы подобрали и через это постигли разные умения и ремесла. Кхе… Так вот, если на знаменах — то самое ярмо… Понимаешь?
— Понимаю, деда… Но это же — согласие! — Осенило Мишку. — Нинея нам показывает истинную древность своего рода, чтобы понимали. И в то же время… Мы признали ее боярские права, в том числе, на земли и знамена, а она показала, что признает наше признание… то есть…
— Заблудился ты языком, Михайла, но мыслишь верно.
— Надо, деда, тебе к Нинее ехать.
— Погоди, такие дела суеты не терпят, опять же с беспорядком разобраться надо — Фоме мозги вправить. Вот что, Илюха, зови-ка ты ко мне всех десятников. И Аристарха тоже. Зачем зову, не говори, позвал, мол, и все. Кроме Аристарха, ему обскажи, пусть подумает, как будем Фому наказывать.
— Корней Агеич, — спохватился Илья — так не все еще, про знамена-то!
— Чего ж молчишь-то?
— Так мудрость послушать, когда еще доведется…
— Илюха!!!
— Да… Это самое… Собака там. На шее вроде бы грамотка берестяная привешена, но никого к себе не подпускает. И не уходит — ждет чего-то.
— Деда, это, наверно, одна из нинеиных собак, — догадался Мишка — они меня знают.
— Ну, так не стой, верхом-то сможешь?
— Боюсь ногу разбередить,
— Тогда в санях, грязища, конечно, но проедешь. На лед не выезжай, по мосткам пешком пройдешь. Давай, давай, не тяни! А ты, Илюха, зови десятников. Хотя… Михайла, я с тобой поеду, надо самому на знамена глянуть. Илюха, не стой! Чтобы к моему возвращению десятники здесь были!
* * *На другом берегу Пивени действительно оказалась одна из нинеиных собак. Узнав Мишку, она энергично завиляла хвостом и, подбежав, отвернула голову в сторону, подставив открытую шею — знак полного подчинения у собак и волков. Мишка вытащил из веревочной петли свернутую в трубочку бересту и протянул «почтальону» специально припасенный кусочек мяса. Собака сглотнула угощение, еще раз вежливо вильнула хвостом и потрусила домой.
— Михайла! Ну что там?
Дед, специально, чтобы не отпугнуть собаку остановился на середине мостков.
— Нинея Роську зовет!
— Зачем?
— Не написано!
— Погоди, сейчас подойду!
Дед подошел, забрал у Мишки бересту и по стариковски дальнозорко отставив грамотку прочел:
— Пришли Ёшу. Что за Ёша?
— Нинея дозналась, что Роська ятвяг, и что мать звала его Ёша.
— Надо же! Ятвяг. — Кажется дед уже начал привыкать к постоянным сюрпризам, порождаемым внуком, и удивился не очень сильно. — И зачем он Нинее понадобился?
— Я думаю, она твоего приезда ждет и хочет принять честь по чести, значит кто-то должен тебя у порога встретить, в дом провести, всякое уважение оказать. Самой боярыне Гредиславе, наверно, невместно тебя на улице встречать, а кроме малышни у нее никого нет. А Роську она уже знает, парень смышленый.
— Кхе, может и так. Давай-ка на знамена глянем.
