Исполнение (СИ) - Янтарный Дмитрий

Он замолчал. Молчал и Дитрих, понимая, что он первый, с кем говорит Убийца за все шестьсот лет, и что слушать его надо внимательно… очень внимательно, ибо в таком состоянии тебе могут поведать такое, чего не скажут ни при каких обстоятельствах.

— Забавно, что твой главный Цвет — это Янтарь, — ухмыляясь, продолжал Убийца, — потому что это именно то, что сделали с твоей душой. Заточили в янтарь. Как жука, который мог бы пролетать отпущенные ему несколько месяцев и спокойно уйти из жизни, поймали и залили янтарной смолой, чтобы оставить его там навсегда. При этом, несомненно, во имя великой цели.

— Но довольно болтовни, — Убийца снова усмехнулся, — прошу простить мне эту слабость, ведь здесь совершенно не с кем поговорить. Этот, — он кивнул в сторону своего клинка, — мне ещё в первые годы наскучил. Ты теперь знаешь о себе всё. Как и знаешь всё, что тебе нужно, обо мне. Ты знаешь, кем я был и почему сделал то, что нужно. И я предлагаю тебе своё место и свою силу, Дитрих. Ты уже должен был понять, что драконы этого заслуживают. Что держать их в узде иначе нельзя. Потому что если этой защиты не станет — то уже не для дела, а потехи ради они будут поступать вот так!

Он щёлкнул пальцами. И с этим щелчком разум Дитриха начал заполняться последними воспоминаниями. О его побеге, о метаниях по Триниагосу, о полёте в Анваскор. О том, как с любовью и заботой его там прижал Уталак, предоставив выбор без выбора и унося на Сиреневый остров. Как принц, оказавшись в родной среде, где все, казалось, его понимали и любили, расслабился… и как именно в таком уязвимом состоянии его и настиг Тургор.

Казалось, Дитрих снова переживает эти ужасные мучения, когда его переполняет Цвет, кипит в нём, стягиваясь в его тело отовсюду — и одновременно стремясь вырваться из него. Как он ползёт по камням, которые плавятся от его касания, как он добирается до зала, где стоят чаши с Цветами, не понимая, что так он только делает всё ещё хуже… И, наконец, тот самый момент, когда его разрывает…

Этот момент был самый невыносимый. Словно ты просыпаешься во сне от внезапного чувства падения с бешено колотящимся сердцем и никак не можешь понять, очнулся ты или всё ещё летишь вниз… Вот только этот миг длился куда дольше, и был куда страшнее…

И внезапно всё кончилось. Дитрих понял, что он лежит на каменном полу. Но главным, конечно, было не это. А то, что он ощущал… невероятную лёгкость. Лёгкость и чистоту в мыслях и в душе. Какую-то светлую радость — и одновременно светлую печаль. Словно на стекло его души плеснули водой, и смыли всю грязь злобы и ненависти, позволив засиять первозданной чистотой. Теперь, смотря на всё произошедшее, он почему-то перестал чувствовать ненависть к драконьим Хозяевам. Теперь он мог их только жалеть, ибо понимал и их боль. Боль от того, что они на протяжении сотен лет наблюдали, как страдают от боли их подопечные, и были бессильны что-либо с этим поделать. Теперь он мог до конца их понять. А простить… что ж, наверное, когда-нибудь сможет и простить…

В этот момент он увидел, что Убийца тянет к нему свободную руку, и из неё идёт чёрный поток энергии. Нет, Убийца не атаковал, как могло бы показаться. Он действительно предлагал Дитриху свою силу — и та шла к нему медленным потоком, касаясь груди и заключая его тело в свои объятия. И всего минуту назад Дитрих бы с мстительной, ненавистной радостью принял бы эту силу, встал бы на эту стезю и мстил бы, мстил и мстил, но после того, как он повторно пережил свою смерть… в его голове словно что-то перемкнуло. Убийца, конечно, достаточно настрадался в своей жизни, ибо вынужден был наблюдать, как значительно раньше своего срока бессильно угасают его родные в бесконечном служении драконам. Он имел право на все эти поступки, он имел право чувствовать гнев и ярость. И всё же Дитрих ощущал, что ему на этот путь вступать не следует. Ибо каждое действие, которое происходит на земле, имеет значение. Ибо оно приносит драгоценный опыт и знания, опираясь на которые, можно понимать и предугадывать, какие действия можно совершать дальше, а какие — лучше не стоит. Но в каждом действии есть одна непреложная истина: в любом действии главное — вовремя остановиться. И потому Дитрих с лёгкой улыбкой покачал головой, и чёрный поток энергии внезапно отпрянул от Дитриха с таким же испугом, с которым Цвета избегали любых контактов с самим Кошмаром.

Убийца, казалось, не поверил своим глазам. Решив, что произошла какая-то ошибка, недоразумение, он снова направил поток чёрной энергии Дитриху, предлагая принять его. И, получив второй отказ, он снова полностью утратил человеческие черты.

— Почему? Почему ты отказываешься?! — с яростью прошипел он, — ты же понимаешь, что вот это, — в разуме Дитриха вспыхнули воспоминания о первом срыве, из которого его спасал Гиордом, — вот это, вот это, равно как и это, — воспоминания о том, как Меридия ломает ему руку, как Мизраел копается в его воспоминаниях, как он снова переживает боль Тургора, — было сделано не случайно? Что драконы именно этого и добивались?!

— Ну, с Меридией я бы поспорил, — мягко возразил Дитрих, — конечно, Мизраел извлёк из этого свои выгоды, и всё же я сомневаюсь, что она это сделала специально. А так да, я готов поверить, что всё остальное было подстроено Старшими драконами намеренно.

— ТОГДА ПОЧЕМУ ТЫ УПОРСТВУЕШЬ?! — в отчаянии прорычал он сквозь стиснутые зубы.

— Потому что то, что предлагаешь ты — ещё хуже. Потому что ты вместо янтаря хочешь заключить меня в чёрную смолу. Потому что вместо того, чтобы оставить все эти вещи позади и двигаться дальше, навстречу новому, ты предлагаешь мне запечатать все эти страхи и страдания в своей душе и, бесконечно преумножая их, обращать в силу, необходимую для такой мести.

— Ты что, шутишь? — тёмная материя, обволакивающая Убийцу, с гневом колыхнулась, — забыть о том, что творили со мной и с моими близкими? Просто оставить это позади? Да ни за что!..

Шакс отказывался верить своим глазам. Он искренне не понимал, как Дитрих может быть сейчас так твёрд и спокоен. Нехотя он признавал, что перед ним сейчас стоит дракон, силой духа не уступающий Играду, чья душа томится в этом проклятом клинке. Но почему?

— А ты думаешь, — заговорил Дитрих, — твои родные одобрили бы твой выбор? Если бы ты честно расправился с драконами, и все предстали бы друг перед другом По Ту Сторону — такое, может бы, и одобрили. А так… мучительно заставлять себя жить дальше каждый день… Неужели оно того стоит? Сейчас твои близкие уже там, где им ничто не принесёт огорчений. Но радуются ли они за тебя, зная, на какие страдания ты обрёк себя ради мести?

И эти слова будто надломили лёд в душе Шакса. Чёрный лёд, в трещине которого забрезжил свет. Воспоминания о близких словно навеяли давно позабытое тепло. И уже который раз до него донёсся кричащий шёпот Мизраеловой дочери, которая каким-то невероятным образом пробила к нему астральную тропу:

— Очнись, брат мой, очнись от этого Кошмара. Очнись, прошу тебя, очнись!..

Но чуда не случилось. Трещина в душе заросла обратно, свет погас, тепло ушло, поглощённое холодом Кошмара. Шакс снова смотрел на Дитриха… и понимал, что тот не уступит. Он почти кожей чувствовал сострадание, искреннее сочувствие, которое к нему испытывал дракон… Но ощущал, что его стороны он не примет.

— Как же это случилось? — беспомощно спросил Шакс, — как у тебя получилось так просто это принять? Ты должен был стать моим…

— Ты несколько… переусердствовал, — неожиданно хмыкнул Дитрих, — после того, как со мной говорил дух моего бывшего отца, я на коленях готов был молить тебя о том, чтобы ты передал мне своё бремя. Но ты заставил меня вспомнить слишком много. В том числе и собственную смерть.

Взгляд Дитриха затуманился, и оттуда на мгновение проглянула бездна. Такая манящая и притягательная, обещающая долгожданный покой, что Шакс, почти забыв обо всём, едва не отпустил чёрный клинок. Почти… ибо в последний момент он всё-таки сдержался.