Михаил Ахманов - Третья стража
– Да. Пока ничего плохого не случилось. Пока вражеские корабли не летают на материк. Они все здесь, над островом.
– Как ты думаешь, почему?
– Наше оружие опаснее. Сначала они хотят уничтожить островитян. Потом, я уверен, нападут на степные племена.
Тори опустила голову, прошептала:
– Что с нами будет… Увидим ли мы снова Людей Кольца и твоих учеников… Ту, Кто Смотрит в Озеро… Того, Кто Родился в Воде… Того, Кто Вырезал Свирель и Того, Кто Танцует… тех малышей, которых ты лечил…
Она не назвала отца и других своих взрослых сородичей, ибо главной заботой керов были молодые. Старших, особенно тех, кто видел место своего рождения, почитали и слушались, но их смерть, даже преждевременная, не вызывала печали – их путь по Кольцу был долог, и они успели насладиться многими радостями. Гибель же или увечье молодых казались несправедливостью, ведь они теряли больше, чем старшие – возможность любить, свершать подвиги и увидеть тот холм или реку, где их одарили именем.
– Степь, горы и леса так огромны! – сказала Тори. – Нужна целая жизнь, чтобы пройти по Кольцу… Остров тоже велик и рядом есть другие острова. Разве может враг сжечь все деревья и травы в нашем мире и уничтожить всех людей?
– Может, – ответил Глеб. – И на Земле тоже способны на это. Хоть мы еще не летаем в дальний космос, но владеем страшным оружием, милая. Один снаряд разрушает огромный город, а если взорвать их все, жизнь на планете прекратится. Наверняка у плоскомордых тоже что-то такое имеется, даже помощнее.
Ресницы Тори дрогнули, глаза распахнулись.
– И это оружие… страшное оружие… есть тут, на острове?
– Нет. Я думаю, те могущественные существа, ваши боги, переселили сюда людей с особой целью: если прервется жизнь на Земле, здесь у нас будет второй шанс. Они выбрали прекрасный мир, где когда-то жили разумные создания, жили и погибли. Они словно бы говорят нам: смотрите, учитесь и не повторяйте прежних ошибок… – Помолчав, Глеб добавил: – Они все сделали правильно, и мы должны быть им благодарны. Этот мир так далек от Земли и, наверное, от всех галактических цивилизаций… Кто знал, что сюда доберутся плоскомордые?
– Добрались, все же добрались… – шепнула Тори. – Добрались, и убивают нас…
Они сидели обнявшись и слушали, как хрустят сеном лошади и шелестит листва деревьев.
* * *Прошло четыре дня, наполненных ревом пламени и темными тучами дыма и пепла, что подбирались все ближе и ближе к каньону. Вероятно, чужаки сообразили, что горы – лучшая защита, чем ровная местность, и теперь выжигали лес в нескольких километрах от башен Щели. Их корабль наносил точечный удар: струя плазмы падала с небес, испепеляла деревья, плавила камни, затем над горелой проплешиной зависали три-четыре аппарата – видимо, зонды, обозревавшие открытое пространство. Цель была понятна любому в городе – пришельцы искали главный оплот землян, их узел сопротивления. Глеб, однако, заметил, что раненых бойцов стало поменьше, а раны казались уже не такими страшными, чему способствовали фризерные снаряды Лазариди. Конечно, поражать врага на расстоянии безопаснее, чем в ближнем бою, но у палки, как знают все, два конца – плоскомордые тоже могли плюнуть с орбиты чем-нибудь смертоносным.
Самых тяжелых раненых привозили в дневную смену, так что Глеб трудился с рассвета до темноты, по десять-двенадцать часов. Темп для хирурга убийственный, но даже к вечеру он не горбился от усталости, не дрожали руки, и сил хватало, чтобы пройтись по палатам, осмотреть больных, одних ободрить, на других прикрикнуть. Что еще нужно для счастья? Любимая работа, любимая женщина, а в придачу – целый мир, полный тайн и загадок… И он был счастлив – в те минуты, когда забывал о чужих кораблях, нависших над планетой.
На закате, когда Тори потянула его на улицу, к лошадям, с которыми нужно было поговорить и успокоить их после дневных тревог, раздался у госпитальных башен знакомый голос:
Вечером синим, вечером лунным,Был я когда-то красивым и юным.Неудержимо, неповторимоВсе пролетело… далече… мимо…
Сердце остыло, и выцвели очи…Синее счастье! Лунные ночи![26]
– Очи у вас в порядке, сердце не остыло, и температура, я чувствую, тоже нормальная, – произнес Глеб, обнимая Черемисова.
– Мы, поэты, склонны к подмене меньшего большим и наоборот. У нас это называется синекдохой, – пояснил сосед по Трем Дубам.
Затем пригладил усы и бороду и расцеловался с Тори.
– Где вы пропадали? – полюбопытствовал Глеб, разглядывая Черемисова. Выглядел тот орлом – даже вроде бы помолодел.
– Я теперь командую шестым отрядом самообороны и обретаюсь в Восточных пещерах. – Поэт гордо выпятил грудь. – Со всем своим семейством – Чандра, Лиззи, Камилла и четверо малышей. Разумеется, отношения у нас чисто дружеские, ибо!.. – Он поднял палец. – Ибо синьора Сигне Хейгер склонилась к супружеству с вашим покорным слугой, обещав мне свою руку и сердце, когда закончится вся эта катавасия. В чем дала твердое нордическое слово.
– Поздравляю, – с улыбкой сказала Тори.
– Я тоже, однако тянуть со свадьбой не советую, – промолвил Глеб. – Катавасия может закончиться для нас очень печально.
– В любом случае мы должны держать хвост трубой и не предаваться унынию, – отозвался Черемисов и продекламировал: – Три короля из трех сторон решили заодно: ты должен сгинуть, юный Джон Ячменное Зерно![27] Нас, сокол мой, и прежде пытались похоронить, а мы все живы. Так что не изволь беспокоиться, этих космических прощелыг мы тоже устаканим. Кстати, насчет стаканов… почему бы не отметить наше приятное свидание? Или медики пьют из мензурок?
Не прошло и десяти минут, как они уже сидели в испанском кабачке «Эстремадура», угощались местным сухим вином, и Черемисов рассказывал, что несколько домов в Монмартре хоть и пострадали от огня, но все же полностью не выгорели, и нашлись в них гравюры Дуэйна, альбомы с рисунками Кемаля и Ховрина, а главное – три полотна Жака Монро. Что до погибших, то их прах захоронят на месте картинной галереи – конечно, не сейчас, а позже, когда прищучат инопланетных аспидов по самое не могу.
Помянув про Жака Монро, Черемисов пригорюнился, запустил в бороду пальцы и молвил, что не скоро на острове появится столь же гениальный живописец. Но появится непременно, так как – диво дивное! – среди великого множества земных придурков гении были, есть и будут во веки веков! На этот случай сказано поэтом:
Даже гений – творенья венец и краса —Путь земной совершает за четверть часа.Но в кармане земли и в подоле у небаЖивы люди – покуда стоят небеса![28]
На улице в этот вечер толпился народ, люди сидели в кафе и кабачках, прогуливались мимо непривычно темных башен, все больше в молчании, с тревогой поглядывая вверх. Небеса пока стояли, но могли обрушиться в любой момент. И то сказать – земной карман и небесный подол мнились вечными и нерушимыми лишь в архаические времена Хайяма. Нынче же в них зияли прорехи, что на Земле, что в Новом Мире, и сквозь эти дырки пялились на землян чужие глаза, прикидывая, сколь опасна эта раса, можно ли приставить ее к полезным занятиям или лучше извести под корень. Словом, не всегда те взгляды были доброжелательными, и Глеб знал об этом лучше других.
Они просидели в испанским ресторанчике час-полтора, затем Тори, сделав строгое лицо, напомнила, что хирурги встают с рассветом, и верные их жены тоже в постели не залеживаются. Покинув кабачок, Глеб и его подруга отправились домой, в госпитальные башни. Вслед им неслось:
Тихо над Альгамброй.Дремлет вся натура.Дремлет замок Памбра.Спит Эстремадура.Дайте мне мантилью;Дайте мне гитару;Дайте Инезилью,Кастаньетов пару…[29]
– Эстремадура, Альгамбра… звучит красиво… – тихо промолвила Та, Кто Ловит Облака Руками. – Это на Земле, Дон?
– Да, милая, в Испании.
– Ты там бывал?
– Нет, не пришлось. – Глеб обнял ее за плечи. – Это теплый край, а я – северный житель, и на моей родине реки много дней спят подо льдом, а с неба падает снег. Но мы туда поедем, обязательно поедем… Хочешь?
– Хочу. И еще я хочу увидеть снег и лед. Когда ты покажешь мне все это?
– Когда вернемся на Землю, счастье мое, – сказал Глеб, а про себя подумал: «Если вернемся…»
* * *Его подняли еще до зари. Пискнул крохотный диск телефона, Глеб сел в постели, протер глаза, поднес аппаратик к уху и услышал голос Бергера: «Всем магистратам. Просьба собраться в ратуше. Срочно!»
– Что случилось? – Тори уже была на ногах, натягивала шорты, и взгляд ее метался по комнате, от арбалета к копью, клинку и доспехам, висевшим у входа.
– Не знаю. Йохан созывает магистратов. Мне нужно идти, милая.
– Я с тобой.
Они выскользнули из своей каморки на темную безлюдную улицу.
