Сергей Малицкий - Вакансия
– Дир… – Дорожкин с трудом держался на ногах. – Там у меня в сумке ноут. Забирай. Потом сочтемся. Летом в стужу поделишься? Мне много не надо, так, для согрева и настроения.
– Легко! – оживился Дир.
Глава 13
Ангел и «Кузькина мать»
В воскресенье Дорожкин вскочил ни свет ни заря и побежал к Лизке, но та не пустила его в дом точно так же, как не пустила и в субботу, когда он явился к ней на лошади Дира, обвешанный оружием Шакильского. В ответ на стук в ворота Уланова, словно ждала Дорожкина, вынесла его куртку, забрала кожушок, треух, подхватила оба ружья, повесила все это на конягу, которая привезла инспектора по месту назначения, словно понимала человеческий язык, и завела навьюченную таким образом лошадку во двор, бросив инспектору голосом совершенно нормального человека:
– Завтра загляни, но, скорее всего, не пущу. Не волнуйся, Санька парень крепкий, выдюжит. Помятый – не разбитый, надуешь – расправится.
Получив в воскресенье тот же самый ответ, Дорожкин отправился домой, где постоял под душем, отгоняя неприличные мысли по поводу надувания егеря, а затем лег в постель и проспал весь день до вечера; поднялся, перекусил, размялся и снова уснул с вечера воскресенья до утра понедельника, предварительно успокоив себя тем, что Шакильский в надежных руках, а Кашину обо всем происшедшем доложено по телефону еще в субботу. Но еще в воскресенье вечером, когда он заставил себя поесть, а потом отмотать на беговой дорожке десяток километров, Дорожкин уснул не сразу. Он смотрел в высокий потолок и думал о том, что его мечта о собственном жилье близится к краху. Замок, в котором он занял не самую последнюю келью, был построен на песке. Или в грязи. Осталось только выбрать – исчезнуть из замка, до того как он рухнет, или выбираться из обломков, основательно перемазавшись.
«Ага, перемазавшись, – уже в полусне осознал невысказанную мысль Дорожкин. – Если исчезнешь сразу, вымажешься еще сильнее, сам перед собой не отмоешься. А не исчезнешь, вылезет из ниоткуда такая напасть, что одной грязью не отделаешься».
Да. Все было похоже на то, что он искал квартирного уюта и спокойствия в городе, на улицах которого творилось черт знает что. «Или бог знает что», – поправился Дорожкин, после чего вяло погрузился в бессмысленные рассуждения о том, кто же все-таки «знает», пока уже сквозь вовсе затопивший его сон не решил, что знают о происходящем в Кузьминске обе стороны, но деятельное участие в происходящем принимает из упомянутой двойки далеко не лучшая.
Рано утром тем не менее Дорожкин встал со светлой головой, перекусил, набросил на швабру мокрую тряпку, прибрался в квартире и отправился в бассейн, откуда выбрался ровно во столько, чтобы не спеша высохнуть, одеться, надышаться внезапной ноябрьской оттепелью и в девять утра войти в здание управления.
– Молодец, – ударил его по плечу Кашин, от которого с раннего утра уже попахивало водкой. – Так их. Не удивляйся, знаю в подробностях. Дир оклемался, кое-что рассказал. Он у травницы у одной в Макарихе отлеживается. Травница, я тебе скажу… ух! Я б ее сеновалицей назначил. Или сеновалкой. Но дело не в том. Если бы тот, второй, добрался бы до любого из вас, а то и до всех троих, сейчас бы мы на поминках пили, а так-то за здравие пьем. Всю обойму выпустил?
– Всю, – кивнул Дорожкин.
– И ничего? – удивился Кашин.
– Убежал же? – не понял Дорожкин.
– Убежал? – поскреб кадык Кашин. – Он лежать должен был. Всю обойму… И только спугнул. Знатный зверюга, выходит, знатный… А главврач-то? А? Не ожидал, не ожидал…
В коридоре третьего этажа Дорожкину встретился Ромашкин. Он примирительно толкнул Дорожкина кулаком и прошептал:
– Не все оборотни одинаковы. Некоторые на фоне прочих просто как зайчики в розовых штанишках.
– Познакомишь? – спросил Дорожкин.
– Дорожкин! – высунул голову из кабинета Содомский. – Ромашкин! Быстро на планерку. Хватит шептаться, как бабы, в самом деле… Работы по горло.
Ромашкин подмигнул Дорожкину и провел ребром ладони по собственному горлу, то ли обозначая предел, названный Содомским, то ли предупреждая коллегу о неминуемой расправе.
Расправа не состоялась. Содомский хмуро окинул взглядом сотрудников, дождался, когда место в кресле займет чуть припозднившаяся Маргарита, от которой опять пахло только (Дорожкин специально пошевелил ноздрями) оттаявшим ноябрем и ничем больше, и сказал:
– Ромашкин. Отрабатывай деревни. Обе. На тебе Макариха и Курбатово. Обойдешь подворно, предупредишь, чтобы были аккуратнее, зверь ходит паутиной. Я займусь поселком. Переговорю с Шакильским, с Диром, ты его на Макарихе не тереби. Если уж егерь сплоховал да Дир опростоволосился, значит, опасность более чем реальна для каждого. Маргарита, на тебе городские окраины, промзона. Да проинструктируй Дорожкина. Углубленно проинструктируй.
Ромашкин прыснул, но Содомский оборвал неуместный смех одним взглядом.
– Все нужно использовать, – отрезал начальник управления. – Вот ведь? Все Лизку Уланову дурочкой считают, ребятня деревенская из рогаток по ней лупит, нимб сшибают, как говорят, а она Шакильского с того света, считай, выволокла. И Шепелева бы так не управилась. Да и мы в свое время не с ее ли помощью замену тому же Шепелеву нашли?
– Ты считаешь, что Шепелева можно было кем-то заменить? – скривила губы Маргарита.
– Мы не Шепелева меняли, а парня искали на освободившуюся должность инспектора, – повысил голос Содомский, сверкнув глазами, и Дорожкин подумал, что его начальники стоят друг друга. – А Шепелева другого нам и не надо. С ним тоже забот хватало. У Дорожкина, кстати, свои таланты. И главный из них, как я понял, отыскивать приключения на собственную задницу.
– Пикник устроили, – хмыкнул Ромашкин. – Что-то не везет нам в последнее время с пикниками. А подальше куда не могли забраться? Вот и нашли приключение… на три задницы!
– Ты нашел бы хоть на одну свою, – оборвал Веста Содомский. – А талант Дорожкина, – Содомский поморщился на слове «талант», – следует использовать. И приглядывать за ним, как за липкой бумагой для ловли мух.
– Речь идет об очень крупной мухе, – предупредила Маргарита.
– Вот и следи, – прошипел Содомский и ударил ладонью по столу. – Пока все. Ромашкин, получи оружие у Кашина. И не перекидывайся без нужды, а то задавят, как котенка.
– Зайчика, – заметил Дорожкин, – в розовых штанишках.
– Зайди, – коротко бросила Дорожкину Маргарита.
– Допущен в святая святых? – ехидно прошептал на ухо Дорожкину Ромашкин и тут же схлопотал от Маргариты звонкий щелчок по лысой голове.
Кабинет Маргариты, в котором Дорожкин оказался впервые, наверное, ничем его удивить не мог, разве только цветом, но именно цветом он его и удивил. Отчего-то сразу вспомнился белый кабинет доктора Дубровской. Кабинет Маргариты Дугиной был черным. Потолок его был черным, стены черными, причем матовыми, не дающими отблеска. Пол тоже был черным. Даже коврик у двери изображал черный квадрат. Окно на треть перекрывала черная рулонная штора. По правой стене стоял черный кожаный диван, на котором валялся черный плед. По левой – черный стол и пара черных стульев. Единственным белым пятном была папка на столе.
– В черной-черной комнате стоит черный-черный гроб, в черном-черном гробу… – начал бормотать Дорожкин, но Маргарита оборвала его. Растопырила перед лицом пальцы, сбросила с плеч куртку, показала рукой на стул, пробормотала задумчиво:
– Значит, влюбился?
– Кто? – не понял Дорожкин.
– Даже нет. – Она словно гадала. – Скорее, и был влюбленным, но прозрел только что. Недавно. Вылупился. Ладно. Плевать. Хотя хотелось бы взглянуть… Вот. Взгляни.
Она раскрыла папку и двинула ее Дорожкину. Он развернул ее к себе лицом. На желтоватом листе было выведено: «Дорожкин Евгений Константинович».
– И давно? – растерялся Дорожкин.
– С первого дня, как ты здесь оказался, – ответила Маргарита, прикуривая сигарету. – И больше ничего. Только это. Я, конечно, работаю с Содомским, Ромашкиным, забот хватает. Знаешь ли, всевозможная мерзость не дремлет, но с точки зрения папки у меня, кроме тебя, никакой работы нет.
– И зачем вы это мне говорите? – спросил Дорожкин.
– Чтобы ты знал, – ответила она, с нескрываемым интересом вглядываясь в лицо Дорожкина. – Ты же хочешь все знать, все понимать, все объяснять? Так знай. Ты – моя работа. Не бойся, пасти не буду. Много чести.
– Спасибо за доверие, – кивнул Дорожкин. – Это все?
– Что у тебя в папке? – спросила Маргарита. – Я так поняла, что ты с нею теперь не расстаешься?
– Так удобнее, – полез в сумку Дорожкин. – Вот тут у меня…
Он удивленно замер.
– Имя Колывановой исчезло…
– Значит, там, на поляне, ты видел ее убийцу, – объяснила Маргарита. – А кто есть?
– Шепелев, Козлова Алена… – Дорожкин пригляделся к последней записи, которая обрела уже привычный облик задания, – …Уланова Вера.
