Василий Орехов - Зона поражения
– Альваро, нет! – резко произнес Пустельга.
На некоторое время опять воцарилось молчание. Клавиши дробно щелкали под пальцами хакеров.
– Миша, у меня нет времени тебя уговаривать, – внезапно произнес Камачо. – Дэмнд!
– Хватит, Альваро.
– Верни доступ.
– Прекрати. Не делай этого.
– Открой канал, говорю.
– Пошел к черту! Что с тобой?
– Ладно.
Звук одиночного выстрела сухо треснул в замкнутом пространстве, и Миша Пустельга молча нырнул лицом в клавиатуру. Я ошарашенно уставился на Камачо. В левой руке у него дымился пистолет, который теперь был направлен в нашу сторону, правая продолжала порхать по клавиатуре. Одним глазом Камачо смотрел в монитор, другим пытался косить на нас.
– Вате хаппенд? – вскочив, сухо осведомился До-нахью. Он не потерял самообладания, только скулы его резко обозначились на вмиг ставшем напряженным и хищным лице. Господин миллионер умел сохранять хладнокровие в самых критических ситуациях.
Альваро заговорил по-английски – нервно, торопливо, сбивчиво. Донахью снова что-то, спросил, но на этот раз Камачо промолчал – судя по всему, разговоры отвлекали его от работы. На мгновение он замер, уставившись на дисплей – видимо, оценивал проделанное или ожидал, когда сработает введенный программный код, – затем его пальцы снова замелькали над клавишами.
Что-то проговорил по-английски Стеценко, и Камачо злобно фыркнул. Похоже, я один тут не врубался, что происходит. Определенно, в качестве переводчика Миша Пустельга, пусть ему хорошо лежится, был в этой компании лишним. Однако надо же было как-то залегендиро-вать юного компьютерного гения спецслужб.
Одно я понимал четко: это не работа контролера. Не лазают контролеры по катакомбам, берегут свое драгоценное здоровье, опасаются бюреров. Просто у нашего приятеля-латиноса окончательно сдали нервы… или на самом деле не такой уж он нам и приятель, как казалось вначале.
Камачо снова что-то произнес. В его работе наступила пауза, но он по-прежнему одним глазом смотрел в экран: по-видимому, происходила загрузка каких-то данных. Затем опять вступил Стеценко; он говорил мягко, вкрадчиво, доверительно, максимально искренне, делая особые ударения на ключевых словах, – точно так же, как со мной у входа в эти чертовы катакомбы. Наверняка их в спецслужбах обучают основам вербального гипноза. Нас вот в армейской разведке, к примеру, обучали по верхам. Камачо грубо прервал Андрея, посоветовав заткнуться; это было понятно и без перевода. Вполголоса рявкнул Сэм, но Донахью придержал его за предплечье. Я ощущал, что Галлахер готов броситься на предателя Камачо и разорвать его в клочья. Что угодно ставлю, что однажды неугомонному Сэму в подобной ситуации таки достанется первая пуля. Если, конечно, ему повезет выбраться живым из Зоны, где он уже не в первый раз оказывается на волосок от смерти. Удивительно, как он еще по земле ходит с таким уникальным умением попадать в смертельно опасные ситуации. Хотя, с другой стороны, и везет ему в них несказанно – практически как мне. Ведь жив до сих пор, хотя трижды уже положено было ему за сегодняшний безумный день стать кормом для мутантов.
Черт, если бы вместо Донахью рядом со мной стоял Патогеныч, вместо Стеценко – Муха, а вместо Галлахе-ра рвался с привязи бешеный Енот, я бы рискнул отвлечь внимание Камачо, и мои коллеги мигом бы его скрутили. Возможно, кому-то из нас при этом досталась бы пуля – ну что ж, значит, карма. Самый большой шанс поймать пулю был бы у меня, но я бы, пожалуй, рискнул. Однако с американскими экстремальными туристами проворачивать такой трюк было чистым самоубийством. Не тот уровень взаимопонимания. Коллеги сразу смекнули бы, что я затеял, и мгновенно сообразили бы, как действовать, а вот от ошарашенных туристов я мог получить вместо поддержки только недоуменные взгляды, и Камачо успел бы сделать во мне дырку, пожалуй, что и не одну. Ну вас к черту, ребята, сами разбирайтесь в той куче дерьма, которую вы тут навалили.
Камачо хлопнул по кнопке «Enter» и вскочил из-за стола – загрузка была закончена. Снова что-то заговорил – быстро, напористо, пистолет нервно гулял в его руке. Я обратил внимание, что дуло пистолета теперь направлено точно на Стеценко, а Донахью с Галлахером машинально подались от него в обе стороны. Андрей попытался что-то возразить, но Камачо снова оборвал его. Заговорил Донахью, снова Камачо, снова Донахью. И снова Камачо.
Сэм и Мартин разошлись еще дальше, оставив Андрея одного на середине комнаты. С изумлением я увидел, как подался спусковой крючок пистолета под пальцем Альваро. Креол собирался пристрелить Стеценко, как слепую собаку!
В следующую секунду пространство вокруг нас тошнотворно содрогнулось. Это был выброс – именно так он ощущается, если застигнет тебя на открытом пространстве. В течение полуминуты необходимо найти какое-нибудь укрытие, желательно ниже уровня почвы, иначе кранты. После каждого выброса непременно пополняется число некрологов на моем ПДА. Однако на десятиметровой глубине, где мы находились сейчас, отголоски выброса чувствоваться не должны. Обычно достаточно простого подвала, чтобы обезопасить себя с гарантией. Даже глубоковакуумный боеприпас Акульей Пасти не смог пробить такую толщу грунта: как известно, в воздухе он захватывает гораздо больший радиус поражения, чем в твердых средах, плотная молекулярная решетка которых активно сопротивляется искажению. Тем не менее колебания выброса были налицо и хорошо ощутимы. Черный Сталкер, что же сейчас творится на поверхности, если мы ощущаем это на такой'глубине?!
А потом земные недра сотряс тяжелый удар. Мы все полетели друг на друга. Камачо, так и не успевший спустить курок, с приглушенным проклятием оперся о стену рукой, чтобы не упасть, – и вдруг заорал от страшной боли, задергался, безуспешно пытаясь оторваться от армейской эмблемы под выстроившимися в ряд циферблатами.
Гриб-невидимка – крайне коварная дрянь. Скорее растение, чем животное, но растение весьма активное, как росянка. Идеально имитирует любую фактуру и рисунок поверхности, на которой сидит. Обнаружить его можно только по странным неестественным наростам и блямбам на поверхностях, которым по иДее положено быть ровными.
Камачо захлебнулся воющим кровавым кашлем. Гриб быстро и деловито заглатывал его руку. Точнее, это только казалось: органика проваливающейся все глубже и глубже руки просто растворялась в толще невидимки под воздействием непрерывно выделяемого им едкого вещества, почти сразу превращаясь в грибную ткань. Прожорливость гриба удивительна – эта пакость размером с кошку может полностью поглотить взрослого человека, раздувшись при этом до размеров кухонного стола. Либо распластавшись тонким слоем на пяти-десяти квадратных метрах какой-нибудь поверхности – своде тоннеля, стене заброшенного здания или просто земле.
Донахью кинулся на помощь Камачо, но тот от страшной боли инстинктивно заклинил палец на спуске, и бетонная комната наполнилась грохотом выстрелов и визгом рикошетов. Я нырнул под стол, и пуля тут же с треском отколола от его угла кусок дерева. Остальные охотники тоже бросились на пол, уходя с линии огня. К тому моменту, как обойма опустела и механизм пистолета начал издавать лишь бессмысленные щелчки, рука креола уже была заглочена выше локтя. Альваро выл по-звериному, судорожно рвался в разные стороны, как попавшая в капкан лиса. Вскочив с пола, Донахью и Гал-лахер бросились ему на помощь.
– Не прикасайтесь к грибу! – заорал я. – Это как напалм: попадет на тело – не стряхнешь!
Камачо был обречен. Его можно было спасти, только отрубив руку по плечо. Отрубать руку было нечем, а даже если бы и было, вряд ли американцы правильно бы меня поняли. Они тянули приятеля изо всех сил, но гриб не собирался так легко отпускать свою добычу. Лицо Альваро стало совсем белым, глаза закатились. Кричать он перестал и только протяжно хрипел.
Наконец им удалось вырвать Камачо из пасти гриба. Разъеденный кислотой сустав плеча, до которого добралось к тому времени прожорливое полурастение, подался, кость вывернулась из сустава, и американцы попадали друг на друга. На измочаленные остатки правой руки креола было невозможно смотреть – в кошмарной ране пузырилась кислота, болтались обрывки сухожилий, торчала наружу суставная сумка. Кровь хлестала фонтаном. Донахью и Галлахер осторожно перевернули товарища на спину, уложили на пол, подсунули под голову свернутую куртку. На губах у него запеклась коричневая корка, бессмысленный взгляд был устремлен в потолок.
Стеценко стоял у противоположного конца стола и сумрачно наблюдал за суетой вокруг человека, который только что едва не отправил его на тот свет. Сэм выволок откуда-то из ящика веревку и застыл, держа ее в руках: разумеется, наложить жгут было никак невозможно.
Донахью попытался укрыть переставшее вздрагивать тело Камачо своей курткой, потом приложил два пальца к сонной артерии, поднял взгляд на Галлахера и медленно потащил куртку выше, прикрывая лицо покойного. Болевой шок убил креола.
