Олег Никитин - Черный Шаман
– Точно! Как я сам не сообразил...
– А еще меня тупым считаешь!
– Неправда, ты сам себя так обзывал! – возмутился Вадим. – В «Корпусе мира», помнится. А я говорил, что тебе нужно мыслить стратегически. Теперь вот начал, и результат сразу заметен! А ну-ка, прояви воинскую смекалку еще разок, скажи – ядовитые хухум или нет?
– Вроде нет.
– А точнее?
– Точнее ты у нее самой спроси. Я не серпентолог, а простой солдат.
– Ладно, будем считать, что безвредна. Не серпентолог он, едрена Мона...
Они зашагали дальше. К удивлению диверсантов, никаких примыкающих к тоннелю ходов, ответвлений и перекрестков, обещанных Ихуси, им так и не встретилось. Лишь кое-где из стен были удалены каменные брусья. Из пятиугольных отверстий тянуло то теплой сенной трухой, то наоборот – стылой и влажной прелью.
Ради любопытства Вадим с помощью штык-ножа вырезал кусок лишайника и зашвырнул в одну такую дыру. Мерцающий свет озарил комок тряпья, похожий на восточный тюрбан. Оттуда сверкнуло несколько пар маленьких красноватых глазок. Рядом с «тюрбаном» было разбросано множество мелких косточек – не то рыбьих, не то змеиных. По-видимому, это было чье-то гнездо, причем с детенышами. Через секунду из глубины логова выскочила яростно пищащая тварь. Плоская как у мопса морда воинственно скалилась мелкими и редкими зубками. Тварь метнулась к выходу из дыры. Вадим инстинктивно отшатнулся. Зверь, однако, не стал нападать – ограничился тем, что вытолкал из норы световой лишайник.
Рассмотреть животное толком не удалось, да не очень-то и хотелось. Крыса, она крыса и есть. Будь хоть новолиберийская с плоской мордой, хоть земная с вытянутой.
Чем дальше они продвигались, тем чаще им встречались плавающие и ползающие по лишайнику хухум. Людей они практически не боялись. Видимо, привыкли к почтению со стороны киафу.
– У-у, разлеглась. Посмотри, наглая какая! Наших бы сюда привести, – забормотал Ирвин, увидев феноменально жирную змею, устроившуюся на бережку ручья.
Из пасти гадины свешивался в воду крысиный хвост, шея была раздута. Хухум переваривала ужин. Похоже, змеи и крысы с мордами мопсов образовали здесь симбиоз. По старому доброму принципу: кто успел, тот и съел.
– Они б тебе устроили курорт, падла, – добавил американец и автоматом ловко сбросил пресмыкающееся в воду. Та, лениво извиваясь, поплыла прочь.
– Кого наших? – поинтересовался Вадим.
– Таха, конечно.
– С каких это пор таха стали для тебя «нашими»?
– С тех самых, – уклончиво ответил Ирвин.
– Нет, ты конкретно доложи, рядовой Хэмпстед, – насел на него Вадим. – Что это еще за вихляния в сторону от генерального курса? Забыл, какое у нас задание? Не миловаться с мятежниками, не угощать их змеями, а Черного Шамана завалить.
– Слушай, чувак, затрахал ты меня со своим заданием! – взорвался вдруг американец. – Разве не ясно, что мы его уже провалили ко всем дерьмовым чертям? Задача стояла: ликвидировать Мвимба-Хонго, чтобы предотвратить поход его армии на Малелу, так? А сейчас ОАТ уже в городе. Значит мы, во-первых, не выполнили приказ. Во-вторых, продались мятежникам за метикалы. В-третьих, напали на твоего друга-водителя в «Крокодильих яйцах». В-четвертых, отказались сегодня сдаться офицеру KFOR. К тому же устроили в президентском дворце погром! И как на это отреагирует наше, мать его, командование, абсолютно ясно. Стратег гребаный!.. Уж мне ли Велтенбранда не знать? Запишут в предатели, контракт разорвут и вышибут на Землю без единого цента. А то и вообще в лагерь перевоспитания упекут. Мне-то что, в Гуантанамо пару месяцев в баскетбол поиграю. А вот ты в своем русском ГУЛАГе живо здоровье подорвешь.
Вадим на слова о жутком ГУЛАГе пренебрежительно усмехнулся. Было дело, разговаривал он с парнями, которые в лагерях перевоспитания побывали. Нормальное местечко, рассказывают. Здоровый климат, здоровое питание, здоровый труд. В выходные – свидания с родными и близкими, иногда увольнения. Спортивные секции... Не всякий санаторий такие условия предоставляет. Единственный минус – какие-то воспитательные процедуры. О них говорили уклончиво, без подробностей. Видимо, малоприятная штука. Однако никого эти процедуры в инвалидов не превратили. Скорей наоборот, навсегда отбили желание совершать преступления. А кто такой преступник, если не нравственный калека?
Рассмотрев его улыбку, Ирвин перестал кипятиться и завершил речь довольно мирно:
– Так что хватит ссылаться на старый приказ. Нужно заново придумать, как жить дальше.
– «План изменился!» – процитировал Вадим. – «Утопим заразу?!»
– Тьфу! – плюнул в раздражении Ирвин, но потом губы его запрыгали, нос сморщился и он хохотнул. – Ну да, вроде того.
– Эх, не нужно было с мавротопским шпионом ссориться. Попросили бы политического убежища, зажили бы припеваючи. Я бы хухум разводил на экспорт. Ты бы тоже чем-нибудь полезным занялся. Например, кишечно-газовую станцию завел бы, или «живой» кожей торговал. Прибыльное дело!
– Опять шутишь, – с некоторым сомнением сказал американец. Он почему-то замедлил шаг, приложил руку к верхней части груди, начал ее мять и тереть.
– Иронизирую, – отозвался Вадим. – Хоть тебе это слово, вероятно, незнакомо.
– Сейчас как дам по шее, – вяло пригрозил американец, после чего окончательно остановился.
– Отставить давать по шее! Не сметь увечить старшего по званию.
– Мы сейчас равны, – пробормотал Ирвин глухо, словно из последних сил. И вдруг, согнувшись пополам, рухнул на колени.
В тот же миг раздался отвратительный булькающий звук. Затем еще и еще. Обтянутые мокрой гимнастеркой плечи Хэмпстеда вздрагивали, голова в голубой каске ныряла вниз, точно американец что-то клевал. Его рвало.
Наконец спазмы прекратились, Ирвин выпрямился. Подбородок его и губы были перемазаны мокрым, ярко-оранжевым, глаза выпучены. Дыхание его было тяжелым. Прохрипев «I guess I'm fucked now», он зачерпнул горстью из ручейка и плеснул себе в лицо. Утерся рукавом, отполз в сторону и сел, привалившись спиной к стене.
– Что с тобой, брат? – тревожно спросил Вадим. – Отравился чем-то? Наверняка чипсы были просроченные! Или кола. Ты хоть на дату выпуска посмотрел?
Ирвин отрицательно помотал головой. Вадим поспешно отстегнул от ремня фляжку, протянул ему:
– На, полечись. Выпей все. Если даже опять вытошнит, так хоть желудок промоешь.
– Отвали, чувак. Промываниями это не лечится.
– Почему? Отравление только так и лечат. Промывания, клизмы...
– Это не отравление, – убежденно просипел Ирвин. – Это проклятие Черного Шамана. Мы решили смыться, вот оно и подействовало. Я сейчас сдохну, а после труп встанет и задушит тебя. – Он снова прижал руки к груди. – Беги, чувак, ты еще можешь спастись!
– Кончай молоть чушь, – рассердился Вадим. – Никакого проклятия нету, я уже объяснял. Просто ты нажрался жирной, вдобавок просроченной дряни. А может, и не просроченной, просто твой организм отвык от всего этого дерьма. Пей, солдат, это приказ.
Он сам открутил крышку у фляги и сунул горловину в рот Хэмпстеду. Наклонил. Тому не оставалось ничего иного, как начать покорно глотать. Опустошив флягу почти без остатка, Ирвин несколько секунд прислушивался к себе, затем громко рыгнул. К счастью, тем дело и ограничилось. Посидев еще немного, американец слегка приободрился. Видимо, спиртное подействовало именно так, как следует. Нельзя сказать, что Хэмпстед воспрянул духом, но умирать определенно передумал.
– Ты не все знаешь, – сказал он и помахал пальцем из стороны в сторону, – потому и думаешь, будто я дикарь. Верю всяким штучкам с колдовством и все такое прочее. Тошнота – не главное. Может, она и на самом деле из-за чипсов. У них был какой-то странный привкус. Да и кола кислым отдавала. Но это все чепуха. Главное-то, брат, мне грудину жжет. Как раз там, где Шаман метку верности поставил. Будто огнем палит, понял! А это уже тухлой колой не объяснишь.
– Да я и не собираюсь. Ранка могла воспалиться, только и всего. Дай-ка взглянуть. Да не вздрагивай ты как девочка! Я аккуратно.
Присев на одно колено, Вадим расстегнул пуговицы гимнастерки. Обнажилась блестящая от пота грудь американца. Чуть повыше все еще припухшего кружочка «метки верности» извивалось и подергивалось что-то живое, зеленовато-желтое, удлиненное и проворное.
– Ну, это же все объясняет, – облегченно сказал Косинцев.
– Что объясняет? – забеспокоился Ирвин. Опустить глаза, чтоб увидеть самостоятельно, он боялся. – Что там? Гниет, да? Гангрена?
– «Отрежем, отрежем Маресьеву ногу! Не надо, не надо, я буду летать! Но ваша гангрена внушает тревогу. Так режьте же, режьте же, в лоб вашу мать!» – процитировал с выражением Вадим. Однако, заметив, как испуганно прислушивается к словам русской речи негр, пообещал: – Сейчас сам увидишь.
