Роман Злотников - Элита элит

А еще Вилора с некоторым удивлением ловила себя на том, что капитан вызывает у нее некоторый страх. Она не понимала его причины и потому очень досадовала, обзывая себя глупой курицей, но… ничего не могла с собой поделать. Он был настолько непонятен и отличен от других, что в его присутствии она чаще всего терялась и все больше молчала. И это она-то, считавшаяся одной из самых бойких и активных комсомолок курса.

А еще капитан начал ей сниться… И ладно бы как-то прилично. Так нет же, в ее снах он почему-то не командовал людьми и не стрелял из своего неизменного «дегтяря», а… смотрел на нее. Причем совершенно не теми взглядами, которые она действительно у него видела. Ну как Тема Гогоберидзе. И еще он касался ее — руками, плечом, — а она с замиранием сердца прижималась щекой к его крепкой груди.

Она видела ее всего один раз, когда капитан переодевался в чистое исподнее, перед операцией Малышева. Вернее, два. Потому что потом он переодевался. На самом деле его тело (ну в той части, которую она увидела) не было каким-то сверхъестественным, просто хорошо развитая мужская фигура, мускулистая и без капли лишнего жира. У того же товарища Николая фигура была даже более развитой. Но когда Вилора вспоминала капитана, ее охватывала дрожь.

А еще он говорил ей во сне какие-то слова. Самих слов она не помнила, только ощущение того, что она летит, летит, летит… И это уже вообще ни в какие ворота не лезло! Идет война, а она, будто мещанка какая-то, вздумала втрескаться в своего командира. Тем более что он не дал ей для этого ни малейшего повода. Скорее уж Кабан сделал несколько очень прозрачных намеков. Не переходящих, впрочем, границ. Да и тот, стоило командиру бросить неодобрительный взгляд в его сторону после одной легкой двусмысленности, мгновенно прекратил всякие намеки.

Вообще Вилора не совсем понимала, как так получилось, но она оказалась в чисто мужском коллективе, будто в некой хрустальной капсуле. Никто никак и нигде!.. Вон и Малышев, вроде как молодой парень, и они с ним вдвоем наедине уже столько времени, а ни намека! Даже где-то обидно…

— Слушай, Малышев, а я тебе нравлюсь? — внезапно спросила. — Ну как женщина?

Малышев, уже подпоясавшийся ремнем и примеряющийся к очередному снаряду, замер. Потом глуповато улыбнулся.

— Ну конечно, товарищ лейтенант.

— Так чего ж ты даже ни одного комплимента мне не сказал, — сердито буркнула Вилора, сердясь, правда, скорее на себя саму за то, что затеяла весь этот разговор.

— Так если вам надо, то хоть десять, товарищ лейтенант, — расплылся в улыбке Малышев.

— А сам?

Улыбка парня стала виноватой.

— Так это… командир бы не одобрил… я так думаю.

— Он что, тебе сказал?

Малышев смутился.

— Ну нет, только… он же, ну в общем… ну когда товарищ Шабарин насчет вас тогда… ну вот я и думаю. То есть если вам, конечно, надо, то я завсегда, вот только товарищ командир… — И он замолчал, окончательно сбившись с мысли.

Вилора вздохнула.

— Ладно, иди, занимайся. Это я так, пошутила, — махнула ему рукой, — а швы вечером снимем.

— Вот спасибо, товарищ лейтенант! — обрадовался Малышев и, подхватив очередной снаряд, двинулся в сторону своей полянки.

Покончив с завтраком, Вилора согрела воды и помыла посуду. А ее голова все это время была занята вопросом, как можно за столь короткий срок (Малышев был из той партии пленных, которую они отбили под Березой-Картузской) добиться, чтобы люди не только беспрекословно исполняли твои приказания, но и… опасались сделать нечто, что, как им кажется, ты мог бы не одобрить! Причем все время, что она была с отрядом, капитан никого не запугивал, не расстреливал и даже практически не наказывал. Да и не сказать, что прямо приказывал так уж часто. Есть командиры, которые даже покурить не разрешают, а приказывают. А Куницын многие распоряжения не отдавал, а скорее просто озвучивал: что, по его мнению, надо сделать. И всегда выдержанным, спокойным тоном. А вот оно как все повернулось. И ведь Малышев не один так думает. Все, абсолютно все…

И эта, внезапно обнаруженная и осознанная Вилорой странная власть над людьми добавила еще толику в копилку ее страха…

Весь сухостой в радиусе двухсот метров от склада она уже собрала, и теперь за дровами приходилось ходить намного дальше. Хотя сегодня можно было бы и не ходить, поскольку ни одной сухой щепки после такого дождя в лесу не осталось. Но делать все равно было абсолютно нечего. Поэтому, закончив с мойкой посуды, Вилора собралась, переобула мокрую портянку и двинулась в лес.

С дровами все оказалось в соответствии с ее предположениями. Так что, набрав небольшую вязанку из более-менее крупных веток, которые внутри должны были оставаться сухими, она двинулась обратно.

До склада оставалось около сотни метров, когда она услышала удивленный возглас:

— Ты гля… баба!

Вилора резко развернулась. У высокого дерева, на краю полянки, стояли двое… немцев? Во всяком случае, выглядели они как немцы. В немецкой форме, сапогах с короткими голенищами, только с русскими винтовками в руках.

— И в форме, — констатировал другой и настороженно покосился по сторонам.

А Вилора лихорадочно соображала. Склад рядом. Бежать туда? А если они не одни? Значит, навести этих… немецких прихвостней на склад? Стрелять (пистолет был у нее в кобуре на поясе) тоже нельзя. Выстрелы услышит Малышев и тут же бросится ей на помощь, а ну как этих действительно много? Тогда в плен попадут они оба. Все это мгновенно пронеслось в голове девушки, и она, резко развернувшись, швырнула на землю вязанку дров и бросилась бежать в сторону, противоположенную складу.

— Стой! Мыкола, лови ее!

Сзади забухали сапоги. Вилора неслась не разбирая дороги, но сапоги вроде как приближались. Может, вытащить пистолет и начать стрелять? Если они не одни — надо непременно подать сигнал Малышеву… Нет, еще рано. Он еще может рвануть за ней.

— Ату ее, ату! — радостно взвизгнул голос сзади и громко загоготал.

Вот теперь пора! Вилора вырвала пистолет из кобуры, резко развернулась, чтобы не тратить зря пулю… и кувырком полетела на мокрый дерн от удара в лицо тяжелым прикладом трехлинейки. Пилотка слетела с головы, а волосы, заплетенные в небрежную косу, рассыпались по плечами.

— Ты смотри, симпатичная… — донеслось до Вилоры будто сквозь вату. Удар был очень силен, и в голове сейчас все плыло.

Она шевельнула рукой.

— Ты пистолетик-то брось, — посоветовал ей тот же голос.

А в следующее мгновение она почувствовала, как кто-то наступил ей сапогом на руку.

— Мыкола, я вот что думаю…