Конкистадор поневоле - Михаил Александрович Михеев
– Остальное ты знаешь, – хмуро закончил он свой рассказ. – И понимаешь, почему Матрену надо спасать любой ценой.
– Она сама – знает?
– Она – да.
– Тогда скажи, зачем она полякам? В политических раскладах незаконная внучка – меньше, чем ничто.
– Я не знаю, какие мысли в их головах. Но если они пытаются ее заполучить, для каких-то интриг она сгодится.
– Она не похожа на деда…
– Тебе-то откуда знать? – усмехнулся Матвей, не имеющий понятия ни о проведенной в двадцать первом веке эксгумации, ни о имеющихся в распоряжении специалистов методиках восстановления внешности. Семен о них тоже имел довольно смутное представление, зато видел результат их применения, и он впечатлял.
– Портрет как-то видел.
– Меньше верь богомазам – дураком казаться не будешь. И потом… Мать у нее была красавица!
Судя по тону, пускай несильно, однако же изменившемуся, мать девушки интересовала его не только и не столько с точки зрения охраняемого объекта. Ну, почему нет-то? Все мы люди, все мы человеки. И отношение к Матрене, не только и не столько по долгу службы, теперь выглядело куда более понятным и, чего уж там, оправданным.
Все это, опустив ненужные подробности, Семен пересказал лейтенанту, уложившись в неполные три минуты. Тот лишь головой покрутил:
– Видел я, что тут многое нечисто, но чтобы так… И скажи мне, как ты ее теперь вытаскивать планируешь?
– Ну…
– Бросить ее ты ведь теперь точно не сможешь?
– Не смогу.
– Вот видишь… Эх, все же насколько ты предсказуем. Красть – так миллион, любить – так королеву.
– Где ты тут королеву увидал? – возмутился Семен.
Однако лейтенант лишь плечами пожал и очень спокойно ответил:
– Если ты ее выбрал – значит, она для тебя королева. Главное, чтобы ты оказался для нее достойным королем.
– Философ…
– А знаешь, – ухмыльнулся вдруг лейтенант, – давай я тебя протестирую.
– Чего? – приоткрыл от удивления рот Семен, который прошел перед зачислением в экспедицию кучу тестов, от медицинских до психологических. – Зачем?
– Да не бойся ты, это просто. Вот скажи, ты пессимист или оптимист?
– Сейчас опять по поводу стакана, который наполовину пуст или наполовину полон, спрашивать будешь?
– Догадался…
– Просто меня уже как-то спрашивали. И не один раз. Но вот что я тебе скажу. Если стакан был пустой и в него налили воды, он наполовину полон, а если был полный и из него выпили половину – он наполовину пуст.
– Ты тоже философ, однако. А если ты не знаешь, налили в него или отпили?
– То это не твой стакан и нечего его трогать, пока по шее не дали.
– Вот именно. Рад, что сам понял. И вывод из этого следует простой: только тебе решать, какой у тебя будет стакан. К слову, если уж мы застряли здесь надолго, это вопрос актуальный.
– Актуальнее у нас совсем другое – как мы будем выживать в этом бардаке?
– А что тебе не нравится?
– Да порядка никакого – прямо как в отечественной авиации.
– Откуда такие познания?
– Дядя летчик. И он любил вначале сказать: «Чтоб хрен стоял, а винт крутился. И не дай бог наоборот», затем принимал на грудь, а потом всегда начинал жаловаться, что в авиации порядка нет, не было и не будет.
– Кто сказал, что в авиации никогда не было порядка? Порядок в авиации был! Но, когда Нестеров делал свою первую мёртвую петлю, порядок вывалился у него из кармана. И с тех пор порядка в авиации нет… Но будет!
– Уверен? – прищурился Семен.
– Обязательно. Ведь летчики едва ли не единственные, кто называют вещи своими именами.
– В смысле?
– Ну, вот посмотри. Художники не рисуют, а пишут. Моряки не плавают, а ходят. Артисты не играют, а служат. И только летчики не выделываются, а летают. Кстати, а еще какие у него были любимые фразы?
– Погоди, дай вспомню, – Семен задумался. Потом выдал: – Девиз второго пилота: «Наше дело правое – не мешать левому!»
– Знал, о чем говорил, – лейтенант улыбнулся. – А еще?
– Чтоб за тебя пили, не чокаясь.
– Небось, кто-то его доводил.
– Известно кто – начальство.
– Оно – да, оно может…
Семен расхохотался, потом внезапно посерьезнел:
– Вернемся домой – проверим. Если вернемся.
– Согласен. Кстати, у меня есть мысль, почему за твоей девчонкой так гоняются. Может, они просто не совсем понимают, кто она, и переоценивают ее значимость?
– Думаешь? Там ведь рулят орлы из твоей бывшей конторы.
– Они не всеведущи, а слухов о том, каких и сколько потомков Грозного осталось в живых, ходит много. Молва народная – не интернет, но в море сплетен захлебнуться можно запросто. Тем более перекрестными ссылками не проверить.
Семен задумался. Действительно, слухи – это такое… С логикой общего ничего не имеющее, в общем. И если первая торговка семечками скажет, что видела, как Пушкин случайно наступил в лужу, то вторая обязательно добавит, что он выругался. Пятая на голубом глазу поведает миру, как в задницу пьяные Пушкин на пару с женой сидели в луже и матерились. А сотая расскажет, что на дереве сидел Гоголь и передергивал на прохожих. И с чего все началось уже не узнать. Черт!
– Вот теперь ты точно проникся, – лейтенант глядел на него с толикой сочувствия. Маленькой, правда, можно сказать, незаметной, но все же. – Учти еще, что мы не знаем, правду ли сказал тебе Матвей. Возможно, не правду. Или, как вариант, не всю правду. А то и вовсе она его дочь. Не похожа, конечно, однако генетика – баба непредсказуемая. Что выпучился-то? Загрузил я тебя, загрузил, вижу. И не закатывай глаза, у него могли быть свои резоны, очень важные, только нам при этом неведомые.
– И что теперь? – уныло спросил Семен.
– Больше оптимизма, друг мой недотепистый, больше! Для нас абсолютно ничего не меняется. Скоро здесь закрутятся великие дела – Минин, Пожарский и другие непотребства. Желательно нам быть от всего этого подальше, а не то убьют не за понюх табаку. И Матрену, раз уж взялся, тоже отвести в сторону. Ибо местные бояре интриговать умеют не хуже Ватикана, разве что вместо кинжала из-за угла неудачнику прилетает топором в лоб. Так что выше нос, мы еще потрепыхаемся!
Зажигательная речь, призванная ободрить потерявшего веру в светлое будущее салагу. Это Семен понимал, но все же какая-то магия в таком командирско-оптимистичном тоне была. Как минимум вселяла немного веры в светлое будущее вообще и гений лейтенанта в частности. Самовнушение, конечно, однако ведь работало!
– Спасибо.
– Не за что. Ладно, пока есть
