Саймон Кларк - Царь Кровь
Что мы могли сделать?
Мы кивнули.
Потом вернулись в отель.
72
Завтрак был хорош. Даже великолепен. Настолько, что я даже забыл про крыс.
– Апельсиновый сок? – удивилась Кейт. – Апельсиновый сок. Я его сто лет не пробовала.
– Бекон. М-м… – Я потянул в себя воздух. – Жареный бекон. Черт возьми, ты на это посмотри. Колбаса! Настоящая колбаса!
– Рик!
– Что?
– Ты знаешь, когда ты сегодня утром увидел те каноэ… что тебе пришло на ум?
– Правду?
– Правду.
Я огляделся. В столовой никого не было. В кухне возился тощий, размешивая что-то в миске.
– Правда в том, – шепнул я, – что этому типу Иисусу я ни на грош не доверяю.
– Ты думаешь, он что-то задумал?
Я кивнул.
– Только не знаю что. Но у него припасен туз в рукаве на тот момент, когда его люди попадут на Фаунтен-Мур.
– Ты веришь, что у него есть корабль?
– Думаю, да. Только я не верю, будто он хочет, чтобы мы были на этом корабле, когда он отплывет.
– И потому ты решил, что можно бы удрать на каноэ?
– Как вариант.
– Но ты слышал, что он сказал, Рик. На озере опасно. Крыс помнишь?
– Помню, – сказал я с чувством. – И еще помню, что они хотели сделать с нами на том острове. Может, я и повторяюсь, Кейт, но я не доверяю этому типу.
– И потому ты думаешь…
– Тихо! Спичечный Человек идет.
Мы завтракали, а он нам подавал. Мне было чего прожевать в голове. Я не доверял Иисусу – в долгосрочной перспективе. А пока что я не доверял Теско. В этом человеке было что-то недоброе. И я не сомневался, что вскоре он попытается мне отомстить за расквашенный нос.
То утро на острове Парадиз осталось у меня в памяти. Мы с Кейт после завтрака обошли середину острова (придерживаясь населенных мест, подальше от крысиного водостока). Осталось оно у меня в памяти, потому что тогда мы с Кейт Робинсон стали любовниками.
Эксперты говорят, что страх, дикий страх, часто сменяется таким же диким сексуальным желанием.
Должен признать, что эпизод с крысами напугал меня больше, чем я могу передать. А сейчас я был рядом с Кейт. Мы стояли на улице, которая на этом острове сходила за проспект, и болтали о том о сем – прилетит ли Говард Спаркмен, уменьшится ли популяция крыс, когда иссякнет источник питания, где эти люди берут кур, и много еще чего. Но я был так невероятно заряжен сексом – ладно, если честно – заряжен дикой похотью. Вся кожа, все внутренности сгорали этим желанием.
И рядом стояла Кейт, совсем такая, как я увидел ее на вечеринке Бена Кавеллеро. Это было полжизни, три четверти жизни тому назад. Она стояла в саду под светом лампы, держала в руке бокал, высокая и небывало красивая.
Сейчас эти чудесные зеленые глаза смотрели, как светловолосый мальчик лет четырех тащится по улице на поводке за щенком.
– Нет, Джонти! Не туда, – молил он. – Давай обратно. Тебе обедать пора… Джонти… Джонти…
Кейт смотрела, умиленно улыбаясь, чуть прикусив зубами ноготь, как Джонти тащит мальчишку, уговаривающего его вернуться домой пообедать.
– А знаешь, – сказала она, ярко блестя глазами, – они неплохие люди.
– Наверное. Не хуже других. Мы все стараемся, как можем, выжить в этой катастрофе. А это означает думать по-другому и поступать по-другому. И не дать помешать нам этим старым привычкам, сознанию, что мы поступаем несообразно с так называемыми цивилизованными обычаями. Если единственный способ выжить – это каннибализм или ритуальные убийства чужаков… – Я пожал плечами.
– Но ведь выживание не требует полного одичания? – спросила она.
– Хочется верить. Но оно требует, чтобы мы подумали, что мы будем делать – и что будем есть – через пару лет.
Я замолчал – к нам подошел коротышка с копной курчавых волос. На нем была распахнутая школьная куртка.
Кейт прочла надпись у него на футболке: “Привет, меня зовут Ангел”. И улыбнулась:
– Привет, Ангел.
Человечек посмотрел на нас двоих, прикрыв глаза рукой, будто разглядывал небоскреб. И изобразил удивление.
– Ну, вы и… это…
– Высокие? – Кейт повернулась ко мне и засмеялась. – Наверное. Потому мы такая странная пара, правда?
– Но вы же такие… ну просто ну…
На миг я взглянул на Кейт его глазами. Такое тело, длинное, изящное, и снова на меня накатила похоть. Черт, действительно она была великолепна.
– Я вроде как… – начал коротышка. – Странно ведь?
– Что странно? – ласково спросила Кейт.
– Что вы такие… – Он снова вытянул вверх руки. – Вот как это. Вверх. В облака…
Он сморщился от напряжения мысли. Я понял, что ему трудно составлять слова в предложения. И вдруг разозлился на Иисуса. Я ему не верил. Я почти был бы не против, если бы он вел себя откровенно жестоко и деспотично, как негодяй из комиксов. Но он собрал людей, которых общество выбросило на улицу. Иисус за ними ухаживал, одевал, кормил, вернул им достоинство и счастье.
Коротышка улыбался, но глаза у него были грустными.
– Забавно, только я… я не знаю, понимаете? Я не знаю, как это…
Он вздохнул, понимая, что слова его подводят. Чувствовалось, как он печалится. Глаза у него наполнились влагой, и вдруг он взял Кейт за руку.
Она бросила на меня тревожный взгляд.
Коротышка второй рукой взял меня за руку и положил наши руки себе на голову. До сих пор помню жесткую щетку его курчавых волос и тепло кожи.
Он снова вздохнул.
– Странно. Я не знаю, кто я. Не знаю, где я. Я просто не знаю… Может, кто-то знает, как мне помочь. – Он поглядел на нас, все еще держа наши руки у себя на голове, как ребенок, который хочет, чтобы его успокоили. – Что со мной? – Он снова вздохнул. – Я потерялся. Почему потерялся? Почему?
Трудно было не растрогаться. Может быть, это была просто эмпатия. Год назад, встреть я такого человека на улице, мне стало бы его жаль. Человека, который потерялся в душевной болезни.
Но сейчас мы все потерялись. Мир стал чужим и страшным. Мы не знали, как это случилось. Мы не знали, как нам вернуться домой. Или не знали, как вернуться к равновесию нормы и к безопасности, которую когда-то принимали как должное.
Печаль прозвенела во мне долгим ударом погребального колокола.
Коротышка снова вздохнул, улыбнулся нам грустно и ушел. И я знал, что сейчас скажу Кейт. Пусть она даст мне пощечину. Пусть повернется и убежит и никогда больше не станет со мной разговаривать. Но я знал, что нашел правильные слова.
– Кейт, это звучит грубо и в лоб, но… – Я набрал побольше воздуху и прыгнул в воду. – Но я хочу… я хочу тебя.
Она поглядела на меня, и зеленые глаза стали больше. Потом она откинула с лица волосы.
– Рик Кеннеди! – Лицо ее расплылось в улыбке. – Я уж отчаялась ждать, когда ты это скажешь.
Она повернулась и пошла к отелю.
Я стоял, огорошенный настолько, что не знал, что делать дальше.
Она оглянулась, улыбнулась, протянула руку.
– Рик Кеннеди, какого черта ты стоишь столбом? – Она улыбнулась шире. – Вдвоем этим заниматься интереснее, как по-твоему?
Я взял ее за руку, и мы вместе пошли обратно к отелю.
73
Закрытые шторы отсекли вид из окна отеля. Исчезли офисные небоскребы, церковные шпили, мертвые верхушки деревьев, крыши домов над водами потопа. Дул ветер, шелестели осенние листья, как шуршащий у берега прибой.
Мы были одни в полусвете полудня за закрытыми шторами. Кейт лежала на постели лицом вниз. Она была обнажена. Длинные волосы лились волнами. Я не мог оторвать глаз от вытянутых ног, прекрасных ног танцовщицы.
Она положила голову на подбородок, опираясь локтями на кровать.
Когда она улыбалась, казалось, что в мире все хорошо. И я сам себе казался таким же.
Господи, да мне казалось, что и будущее впереди есть.
– Иди сюда, – сказала она тихим и нежным голосом. – Я хочу, чтобы ты снова меня обнял.
Я улыбнулся:
– А я хочу тебя целовать.
– Договорились, – сказала она. – Твое объятие в обмен на мой поцелуй.
Я обнял ее, провел пальцами вниз по спине. Она вздрогнула, покрылась гусиной кожей.
– Ох! – шепнула она. – Не может быть, что твое прикосновение со мной делает. Оно такое горячее!
Она перевернулась на спину, взяла мою руку и прижала себе выше груди.
Я целовал ее губы, подбородок, шею, потом – груди. Они были плотными и больше, чем мне казалось, с темными круглыми сосками. Стоило их коснуться, и кожа на них напряглась, и соски застыли твердыми кнопками.
– О Господи! – простонала она. – Я тебя отсюда не выпущу. Долго еще не выпущу.
Машина завелась, и я дал ей власть над собой. Схватив руками эти прекрасные волосы, я целовал ее в губы, снова и снова.
Она глубоко дышала. Ее руки гладили мне спину, потом схватили за ягодицы и потянули на себя.
Черт, как было хорошо – офигительно хорошо!
Ощущение ее плоти, охватившей меня крепче, чем наручник охватывает запястье; красивые холмы грудей, упершиеся мне в ребра, твердые соски, как кончики щупающих пальцев.
Какой почти удивленный взгляд был у этих чудных глаз, когда я вбил себя в нее поглубже.
