Виктор Точинов - Великая степь
Сейчас их убивали.
В подожженных казармах царил ад. Нелепые фигуры в трусах и майках метались панически, без цели и смысла, — и гибли под мечами и стрелами. О том, чтобы организовать отпор, добраться до оружейных комнат, подумали считанные единицы, — но их смяла обезумевшая толпа. Кочевники убивали деловито и быстро, как мясники на бойне. И в это же время — не степняки, свои — за взломанными дверями торопливо пихали в мешки банки с тушенкой…
Срочники должны были погибнуть. До последнего человека.
Но все изменилось. Степные воины на миг остановились, и опустили оружие, и замерли, с недоумением глядя вокруг, словно не понимая: как и зачем они здесь оказались?
Никто не успел воспользоваться их замешательством. Впрочем, долгим оно не стало, доведенная до автоматизма выучка нукеров Сугедея сделала свое дело — нападение продолжилось. Но теперь всё происходило иначе. Степняки почти не обращали внимания на мечущихся в панике людей — убивали, только когда те сами подставлялись под удар. Зато тащили все, что подвернется под руку, увязывали в узлы, вьючили на лошадей…
В других местах городка творилось тоже самое. Хватали женщин, хватали добычу, плюнув на поставленные цели и задачи. Метались наобум, не представляя топографии места… И — поджигали все, что могло гореть. Четкий единый план нападения сломался. Войско мятежных тумен-баши перестало быть единым целым — отдельные банды убийц, насильников и мародеров терзали Девятку.
В городке было светло, пожары пылали повсюду. Стрельба на побережье, у периметра, у автопарка и у Отдела усиливалась. В дело вступали артиллерийские и ракетные установки. Потом завыли моторы — Драконы Земли двинулись в контратаку. В воздух поднимались Драконы Неба. Бойня превратилась в бой.
XV. Утро
1
Из семнадцати тысяч всадников, пришедших к Девятке, в живых осталось около трети.
Ваньхе-нойон, принявший после гибели Угилая единоличное командование, уводил сводный тумен к западным горам. Драконы Неба, собравшие обильную кровавую жатву в первые часы отступления, отстали. Появилось время задуматься: что делать дальше?
Странное наваждение, толкавшее Ваньхе в ненужный ему поход, — рассеялось. Тумен-баши помнил все, что он делал в последние дни, лишь не понимал — зачем?
Но этот вопрос его не заботил. Что толку думать о прошлом, когда впереди неясное будущее? Понятно одно — назад к Сугедею дороги нет. Медленно умирать с переломленным хребтом Ваньхе не хотел. Идти под руку кого-нибудь из владык западной степи? Их тумен-баши презирал. И знал, что любой из его воинов стоит пяти, а то и больше, западных кочевников. Основать свой улус? Не было скота. Не было женщин. Не было свободной земли в степи…
Но были мечи — а сильный и смелый добудет в бою и то, и другое, и третье.
Ваньхе принял решение. В излучине степной реки орда остановилась. Хотя реки как таковой уже и не имелось — бурлила она только весной, а сейчас осталась цепочка небольших озер с прозрачной водой, вытянувшихся по руслу и соединенных тоненькой нитью ручья. Трава вдоль ручейка была зеленой и сочной. Наверняка у этих мест есть хозяева— и скоро им придется почувствовать на себе тяжелую длань Ваньхе-хана. И много что другое — придется…
У прибрежного холма — у будущей ханской ставки — разворачивали лагерь. В приречной уреме стучали кончары, воины вырубали дерево на каркасы шатров. С вьючных коней снимали поклажу — награбленное в Девятке. И — пленников. Вернее, немногих пленниц. Они не брели, как то принято, за хвостами коней — их везли верхами, торопясь, спасаясь от мести Драконов Неба.
…Ее путы из сыромятных ремней не рассекли картинным взмахом ножа — но аккуратно развязали тугие узлы. Г-жа Мозырева разминала затекшие руки. На запястьях багровели глубокие следы веревок. Ноги подкашивались. Не привыкшее к конным марш-броскам седалище отчаянно болело. Кожа зудела — разъеденная собственным и конским потом, натертая грубой дерюгой, брошенной г-же вместо одежды. Хотелось есть и пить. Хотелось прилечь — желательно на что-нибудь мягкое. Хотелось принять прохладный душ. А больше всего хотелось развеять дикое наваждение, открыть глаза и проснуться в своей уютной квартире.
Кочевник — тот самый, невысокий и гнилозубый — что-то сказал Светлане Ивановне. Она не поняла. Он повторил — нетерпеливо и резко. Указал рукой на кучу разнородного добра, где особенно сюрреалистично смотрелся школьный глобус. Она не поняла снова. Камча вспорола воздух и ветхую дерюгу. На рубце выступили мелкие кровавые пятнышки. Было больно, очень больно — но закричала г-жа Мозырева не от этого — от запоздалого осознания настоящести кошмара.
Ее крик насиловал уши, новые и новые удары камчой никак не могли оборвать его…
2
Пожары бушевали по всему городку, сил на все не хватало, тушили самое главное. Штаб выгорел почти дотла, и собрались они в санчасти, в кабинете у Кремера. Невеликое помещение вместило всех совещавшихся…
Таманцев был убит в своей квартире. Там же, в двадцатом доме, полегли и другие офицеры, в том числе четверо заместителей генерала, среди них толстяк Радкевич. Труп Звягинцева нашли в изрешеченной стрелами машине, а начальник службы береговой обороны Румянцев погиб в самом конце, когда кочевников уже вышибали из Девятки. Погибли многие другие — в самые первые минуты внезапной и выборочной резни.
Из начальников служб уцелели двое: Кремер и подполковник Лутко, главный энергетик — невысокий, рано поседевший, с изможденным лицом…
…Минувшая ночь стала катастрофой. Потери подсчитывались, но уже было ясно — не меньше половины населения городок потерял. И — значительную часть техники, зданий и сооружений. И — почти все неприкосновенные запасы. И, самое главное, — Девятка осталась без руководства.
С этого и начали. С главного. Командир должен быть всегда — даже если в строю остаются двое, один из них должен взять всю ответственность на себя.
Старшим по званию и должности был Лутко — по Уставу ему и следовало принять командование. Но Устав, похоже, сгорел вместе со штабными бумагами. И брать штурвал в руки подполковник не спешил.
— Я думаю — надо посылать вертушку за Гамаюном, — ответил Лутко на обращенные к нему вопросительные взгляды собравшихся. — Больше никто Девятку не вытянет…
Кремер ждал, что майор Стасов, заместитель Звягинцева, ныне временно возглавивший Отдел, — будет возражать. Или — чужими устами — предложит свою кандидатуру, благо самая реальная воинская сила находилась сейчас у него под командой. Карахара и он, и его покойный начальник издавна не жаловали. Кремера, кстати, тоже. Но майор-спецназовец молча кивнул забинтованной головой. Стасов, идеальный исполнитель, знал, что для первых ролей сам он не годится — и никогда на них не рвался. А для личных счетов не время.
Кремер думал, чтo главная проблема не в потерях. Не в погибших людях и не в канувших запасах. Главную проблему майор увидел сегодня в глазах уцелевших. До сих пор периметр служил четкой границей двух миров — все знали, что там, снаружи, за колючей проволокой и минными полями, кипит своя жизнь, беспощадная к слабым. Но знание это было достаточно абстрактным — пока внутри все оставалось относительно по-старому и пока находились люди, платящие своими и чужими смертями за призрак былой жизни. Минувшей ночью стена пала, и тот мир ворвался сюда, и несколько часов пришлось жить и выживать по его законам, простым и жестоким, и все условности, все ложные критерии и ложные ценности рухнули в одночасье, и выжившие люди никогда не станут прежними. Все станет иным.
А Стасов сказал неожиданное:
— В любом разе сейчас нужен временный командующий. Предлагаю Максима Генриховича… Майора Кремера. Есть другие мнения? Или сразу проголосуем?
Тяжелый взгляд и.о. начальника Отдела обводил офицеров. Других мнений не нашлось.
Через пять минут майор Кремер принял командование над Девяткой. А еще через полчаса жизнь подкинула ему новую проблему. Мятеж на «двойке».
3
Вода кончилась четыре часа назад. Два последних теплых глотка…
Привал на этот раз затянулся надолго, и они оказались на солнцепеке, тень от скалы отползла — но сдвинуться следом за ней сил уже не осталось.
— Надо было остаться в гроте, — сказал Лягушонок. Каменный язык ворочался с трудом. И до крови раздирал каменные губы и каменное нёбо.
— Нет, — сказала Багира. Она смотрела на солнце — не щурясь. В глазах темнело, и это работало лучше любых противосолнечных очков и фильтров.
— Нет, — повторила Багира. — Под землей пусть подыхают крысы.
Она попыталась встать и опереться на самодельный костыль, слаженный Лягушонком из изогнутого, перекрученного ствола горного кустарника. Ничего не вышло; он впервые видел, как у Багиры что-то не вышло…
