Михаил Ахманов - Солдат удачи
– Но есть другая часть, не так ли? – Дарт стиснул ее пальцы. – Другая часть, гораздо большая, чем та, где прячется наш разум?
Веки Констанции приподнялись. Зрачки ее были сейчас не синими, а темными, будто два колодца, ведущих в бездну.
– Да, есть! Мы называем ее скрытым или латентным пространством мозга… Но к чему она? Зачем нам этот гигантский резерв, который мы не в состоянии использовать? Это, увы, неизвестно… Мы говорим, что в этой области таятся подсознание и надсознание, что там есть центр, который позволяет перестраивать телесный облик, и что оттуда к нам приходят откровения и сны… Но это лишь слова! Туман слов, прячущий наше бессилие и наше незнание… И главное, чего мы не можем понять и осмыслить, – функциональная роль этой гигантской избыточности. Все тот же вопрос – зачем? С какими целями? Может быть, это признак, который отделяет нас от иразов, существ с искусственным интеллектом? Может быть, там – обитель души, религиозных чувств, копия наших воспоминаний, источник идей, даруемых гениям, и странных талантов – тех самых, что позволяют предвидеть будущее, целить без лекарств и общаться без слов? Всего того, что делает нас по-настоящему разумными? Может быть, там находится целый мир, иная реальность, скрытая от нас за гранью смерти? Тайна Бытия и множество прочих тайн… Но нам они недоступны, мой генерал.
– Это все? – спросил Дарт, когда она смолкла.
– Нет. Ориндо думали, что этой областью… этим латентным пространством… владеем не мы.
Он заметил, что Констанция подбирает слова – видимо, она старалась говорить понятней и проще. На виске ее трепетала голубая жилка, черты неуловимо изменились; теперь ее лицо не было копией облика земной Констанции, а выглядело иначе – более строгим, значительным, мудрым.
– Ориндо думали, что скрытая область не в нашей власти, – повторила она, не убирая ладонь с затылка Дарта. – Они считали, что наше «я» – всего лишь искра Вселенского Разума, частица Абсолюта, который одарил нас самосознанием и чувством, выделив каждому долю от своих богатств. Крохотную долю, но вполне достаточную, чтоб мы превратились в то, что мы есть… Все остальное принадлежит ему. – Констанция помолчала и добавила: – Это только древний миф, одна из многих неподтвержденных гипотез. Есть и иные, такие же смутные, как представление о Высшем Божестве, что властвует над всей Вселенной, над Анхабом, Землей и другими мирами. В этом непросто разобраться, мой дорогой. Но если ты привезешь ферал…
– Ферал? При чем здесь ферал? По утверждению Джаннаха, он генерирует переменное поле тяготения, меняя гравитацию в заданных пределах. Разве это связано с мозгом?
– Конечно, нет. Но, может быть, это не самое важное, не самое главное из его качеств. Может быть, он как-то влияет на ментальные барьеры – способен ослабить их или указать врата… возможно, облегчить их поиск, определение матрицы индивидуальности… – Пальцы Констанции перебирали волосы Дарта, и это было так приятно, что он невольно прикрыл глаза. – Кажется, я говорила тебе, что скрытая область нам недоступна? Она отделена барьерами, ментальными барьерами, и их нельзя сломать… можно лишь найти в них щели, врата, каналы связи между разумом и беспредельной галактикой мозга… но это, мой дорогой, бессознательный процесс, дар, талант, а не искусство… или он есть, или же нет… его удается развить, но научиться ему невозможно… Однако ферал…
Она шептала и шептала, и тихий ее голос обволакивал, баюкал и погружал в беспамятство. В сладкое беспамятство, сулившее надежду и покой. Зубчатый парапет галереи расплылся перед глазами Дарта, пустыня сверкающего песка сомкнулась с небом, и яркие цветные пятна медленно и плавно закружились в бездонной пустоте, притягивая и очаровывая его, будто он в самом деле погружался в ту необозримую галактику, о коей нашептывал тихий знакомый голос. Он вдруг осознал, что не может пошевелиться, но это его не встревожило; он наслаждался лаской рук Констанции, чувствовал запах ее кожи и волос и слушал, слушал…
Кажется, она шептала о щелях, вратах или каналах. О том, что у существ различных рас они различны: одни – у анхабов, совсем другие – у землян, и что от их структуры зависят ограничения, возможности и свойства организма, очень необычные и тонкие, – от способности к паранормальным контактам до генетических запретов, аналогичных хийа. Так, у обитателей Анхаба имелся доступ к центру телесной трансформации и перестройки обмена веществ – врожденный дар, столь поразительный, что он казался чудом. Зато земляне обладали редкой интуицией, предчувствием опасности, способностью предвидеть результат сиюминутных действий и постигать его мгновенно, вне поля логики. Конечно, проделывать такие трюки мог не каждый, ибо иерархия каналов, их особенности и структура, присущие любой из рас, модулировались матрицей индивидуальности. Она определяла размеры ментальных щелей, их пропускную способность, скорость и надежность связи и множество иных параметров, неясных Дарту, но в среднем матрица была характеристикой устойчивой, хотя и допускавшей отклонения. Каждое значительное отклонение – гений, провидец или иная неординарная личность, и чем их больше, тем жизнеспособнее раса.
На Анхабе отклонения давно исчезли, если забыть о гильдии Ищущих, немногочисленных, как листья, что рвут с деревьев злые осенние ветры. Тех же, кто обладал даром фокатора, талантом концентрации ментальных сил, можно было счесть по пальцам одной руки. Не прорицатели, не пророки и не целители – всего лишь опытные гипнотизеры, тень былого могущества ориндо…
Шепот Констанции смолк, и тишина сомкнулась над Дартом. Спокойная теплая тишина, окрашенная мягким золотом поздней осени; какие-то картины скользили перед ним, зыбкие и нереальные, как мираж над раскаленными песками, какие-то звуки бились в его сознании – то ли мелодия церковного хорала, то ли шум толпы, то ли боевые кличи и звон оружия или слабый женский голос, моливший о чем-то и звавший его с отчаянной надеждой… Он слышал и не слышал эти звуки; тишина накрывала их непроницаемым вязким туманом, розово-золотистой дымкой, гасившей видения и голоса, – ни четких пейзажей, ни знакомых лиц, ни внятных слов. Только печальные осенние цвета, и сердце его тоже было охвачено печалью; он понимал, что стоит у дверей своей памяти, но двери не раскрылись перед ним и не впустили в чертог обетованный. Там осталось прошлое, похищенное смертью и отданное мнемоническим лентам анхабов, и если Констанция не смогла его вернуть, то, значит, этого не мог никто. Ни бог, ни дьявол, ни Абсолют – никто во всей Вселенной!
Он пробудился с горьким вздохом.
Ладонь Констанции все еще лежала на его затылке, но пальцы были бессильными, вялыми, а по ее щекам разлилась меловая бледность. Это было страшно – ее закрытые глаза, испарина на белом чистом лбу, сухие поблекшие губы и почти неощутимое, едва заметное дыхание. Торопливо поднявшись, Дарт схватил ее ладони и принялся растирать – ему казалось, что они холодны как лед и что его возлюбленная сейчас окаменеет, став восемнадцатым изваянием в шеренге плачущих дев. Но вот ресницы ее дрогнули, веки поднялись, пальцы стиснули руку Дарта, и на щеках заиграл румянец.
– Ничего, мой милый, ничего… Ментальный поиск отнимает силы, но все ушедшее быстро вернется… Ты что-нибудь вспомнил?
Он покачал головой.
– Жаль. Я очень старалась.
– Ты слишком старалась. – Дарт вытащил кружевной платок и вытер ей виски. – Мне тоже жаль. Жаль, что я заставил тебя сделать это… Принести воды? Может быть, сок или лекарства? Есть на Анхабе лекарства?
– Нет. Вспомни, я – не земная женщина и исцеляюсь без лекарств. Все, что мне нужно, – согреться на солнце. – Она слабо улыбнулась Дарту и добавила: – И чтобы ты был рядом.
Опустившись у ног Констанции, он обнял ее колени, запрокинул голову и долго, долго всматривался в ее лицо. Локоны, темные, как зрелый плод каштана, нежная стройная шея, ямочки на щеках, глаза-фиалки и губы, к которым вернулись упругость, влажность, алый цвет… Не имитация, не фантом – живая женщина… Его судьба, его награда…
– Мы разные, – тихо и медленно произнес Дарт. – Ты сказала: я – не земная женщина, не та, которую ты любил, я – другая… И с этим не поспоришь. Ты – человек Анхаба, я – человек Земли, и нас ждет скорая разлука: я улечу туда, куда велел Джаннах, и я не знаю, будет ли этот полет последним. Но я клянусь, моя госпожа, что останусь с тобой, когда мне вернут свободу. Клянусь хранить и защищать тебя до самой своей смерти, и, если это в моих силах, я подожду – подожду там, за гранью, пока ты не придешь ко мне. Или постараюсь вернуться… Вернуться в твоих снах и поделиться тайной, которую ты хочешь знать.
Она с улыбкой склонилась над ним.
– Ты лжец и хвастун, как все мужчины, мой дорогой. Вернись из своего полета и помни обо мне. О большем я не прошу.
