Михаил Ахманов - Солдат удачи
Констанция сидела у цоколя статуи женщины-ундины. Чем-то они походили друг на друга – не так, как походят сестры или мать и дочь, а чем-то иным, неуловимым и смутным, что замечается не взглядом, а душой. Темные локоны до плеч, полуопущенные веки, гибкий стан и поворот головы, чарующий изгиб бедра… Лицо каменной девы было печально, лицо живой тоже не светилось радостью.
Грустит, не хочет расставаться? – мелькнула мысль. Сердце стукнуло и замерло; Дарт боялся этому поверить. Грусть ее была бы счастьем, редким жребием, даруемым судьбой не всякому мужчине; лишь горстку она наделяет талантом любви и только избранных – той женщиной, что может разделить ее, взрастить и сохранить. Такая удача не бывает дважды! Один раз выпала, но яд и мстительная злоба ее сгубили…
Он вспомнил ту, земную Констанцию, и сердце замерло опять – на этот раз не от надежды, а от горя. Та любовь была разделена, но он не смог взрастить и сохранить ее. Он не сумел – в той, первой жизни… Но если жизней – две, то, может быть, сумеет во второй? Две судьбы и две удачи… Так почему бы не поймать счастливый шанс?
Остановившись перед Констанцией, он всмотрелся в ее лицо, потом обвел взглядом каменных женщин. Деву-птицу, деву-змею, деву-русалку, деву-цветок и остальных, запечатленных в камне неведомым мастером в те времена, когда Анхаб был юн и переполнен жизнью. По грустным ликам дев медленно струились слезы, орошая пустыню щек, задерживаясь на холме подбородка и падая вниз редкими крупными каплями.
– Отчего они плачут? – спросил Дарт.
Констанция шевельнулась.
– Они скорбят о погибших в Великой Войне, развязанной джерасси Йодама. Помнишь, я рассказывала о тех временах? О древней эпохе перед Посевом? Когда Анхаб был разделен и люди, обитавшие на разных континентах, мнили себя различными народами, не зная, что корень их един, а облик – эфемерен… Смотри – вот они, перед тобой! – Она раскинула руки, словно обнимая длинную шеренгу изваяний. – Такими они были – наши предки, древние расы Анхаба; таков был их облик, пока им не открылась тайна преображения. Семнадцать статуй, семнадцать рас… Символ единства, воздвигнутый ориндо… Они не похожи, но горе объединяет их – горе и память о тех, кто умер, не ведая истины.
– Истина – способность к преображению?
– Да. Но мудрецы ориндо видели в истине внешний и внутренний смысл. Внешний – счастье и мир; они говорили, что у разумных существ есть лишь одно назначение: прожить свою жизнь счастливо, без обид и лишений, не причиняя горя никому. Внутренний смысл глубже и сложнее… Внутренний смысл – Великая Тайна Бытия, вопрос о том, куда мы уходим по завершении жизни. – Констанция опустила голову, и прядь длинных волос упала на ее лицо. – Ориндо были правы… – тихо прошептала она. – Они умели задавать вопросы… Они ошиблись лишь в одном: счастье тоже эфемерно, если не знаешь, что ожидает за гранью… Два смысла истины связаны, зависят друг от друга: лишь тот человек, который счастлив, а значит, уверен в себе, может раскрыть Великую Тайну, и, только раскрыв ее, он обретет уверенность и счастье. Иначе сомкнется над ним мрак бесцельности – ведь жизнь повенчана со смертью, и вместе с тобой исчезает все, что успел накопить, перечувствовать, создать. Все, понимаешь?
– Ориндо не раскрыли этой тайны? – спросил Дарт после долгого молчания.
– Нет, хотя их нельзя обвинить в легкомыслии. Они считали, что это – дело потомков, задача грядущих поколений, жизнь которых будет наполнена радостью, обильна знанием, и потому они найдут ответы на все вопросы. Но так не получилось… Не получилось, Дарт! Орден ориндо угас в эпоху Раннего Плодоношения, а тех, кто наследовал им, увлекло другое – космическая экспансия. Они позабыли, что все начинается здесь, а не в галактических пространствах… – Она откинула резким движением волосы и положила ладонь на лоб. – Здесь тоже галактика! Здесь миллиарды клеток-нейронов, и каждая – сложней звезды! И нет корабля, чтоб проторить дороги между ними, и нет иных приборов, кроме мозга, чтобы услышать откровения, предвидеть будущее и познать, куда и как течет ментальная река… Мы поняли это слишком поздно, мой милый генерал. Поняли в те тысячелетия, когда не осталось людей с природным даром, способных изучать миры, сокрытые от наших глаз.
– Я не забыл, моя принцесса. Нет людей, что могут заглянуть за грань, и потому вы ищете разгадку тайны на планетах Темных… Ты сказала, что это единственный путь исследования. Если нельзя самим решить проблему, воспользуйся опытом других.
– Да. У тебя хорошая память.
– Сомнительный комплимент для человека, который не помнит собственного имени, – с усмешкой отозвался Дарт. – Ни имени, ни обстоятельств жизни… Я даже удивлен, что не забыл тебя и Джаннаха – верней, персону, чей облик принял наш балар. Вы ведь считали эти воспоминания под ментоскопом?
Констанция кивнула. Щеки ее порозовели.
– Все, что сканировано ментоскопом, уходит и забывается навсегда, если верить объяснениям Джаннаха… Или он не сказал мне всей правды? Ведь я же помню твое лицо и имя! Свое позабыл, а твое – нет! Но почему?
– Балары не обманывают, мой генерал. И не надо думать, что я… что я… – Казалось, она колеблется или сильно смущена; губы ее дрожали, и меж бровей наметилась тонкая морщинка. – Не надо думать, что я – та женщина, которую ты любил. Я – другая… Я лишь копирую ее обличье… обличье, но не душу…
– Я знаю, – произнес Дарт. – Поверь, мон шер ами, это уже не имеет значения. – Он помолчал и добавил: – Кажется, ты не ответила на мой вопрос.
Лоб Констанции разгладился, губы перестали дрожать.
– Тут нет секрета, мой дорогой. Та женщина и тот мужчина… Ты видел их не раз, питал к ним сильные чувства, и в памяти запечатлелось много сцен – особенно тех, что связаны с женщиной. Их не стерла даже смерть… даже смерть была бессильна! – Словно удивляясь, она покачала темноволосой головкой. – Мы просмотрели под ментоскопом ряд эпизодов и выбрали сцену вашей первой встречи… ну, кое-что еще… Прости, что ты лишился тех воспоминаний, но все остальное – с тобой. С тобой, иначе ты не узнал бы нас, ни меня, ни Джаннаха… А ты ведь нас помнишь, верно? Хотя и по-разному… Джаннах – лишь тень в твоем сознании, лицо без имени, а женщину ты помнишь лучше. Лучше, ибо любил ее всю жизнь…
Голос Констанции стих. Дарт опустился рядом, на теплый каменный пьедестал, коснулся ее руки, нежно погладил пальцы и заглянул в фиалковые глаза. Констанция, это была Констанция! Имя и облик – пришедшие из первой жизни, душа и сердце – дар второй… Они соединились чудом, его воспоминания и плоть этой женщины-метаморфа, чтоб возвратить ему потерю. Пожалуй, не возвратить, а возместить… В чем, вероятно, был определенный смысл: пусть эта Констанция – иная, но сам он тоже иной, отличный от прежнего Дарта. Не десять, не двадцать – четыреста лет пролегли между ними! Вполне подходящий возраст и срок, чтобы влюбиться в женщину, которой не меньше тысячи.
– Скажи, – Дарт любовался тонкими пальцами, доверчиво лежавшими в его ладони, – скажи, ма белле, когда-нибудь память вернется ко мне? Ты женщина, и ты – фокатор… ты властвуешь над разумом мужчин… над моим – без всякого сомнения, и власть твоей магии огромна… Невероятна, раны Христовы! Помнишь наш маленький опыт? Помнишь, как ты околдовала меня? В тот день, когда мы говорили о тайнах ориндо?
Веки ее медленно опустились. Она помнила. И, вероятно, знала, о чем он собирается просить.
– Ты могла бы сделать это еще раз, не так ли? С другой целью, ибо незачем будить во мне желание – это так же нелепо, как заснуть во сне или проснуться дважды… – Он поцеловал ее ладонь, ощутив губами бархатистую мягкость кожи. – Если ты зачаруешь меня опять и повелишь мне вспомнить, ко мне вернется прошлое. Вернется все, что я потерял за мгновения смерти, что отдал вашим ментоскопам и мнемоническим лентам… Разве не так? Скажи, разве я ошибаюсь? Возможно это или нет?
Головка Констанции поникла, голос изменился, стал напряженным, глуховатым.
– Ты думаешь, я отказала бы тебе, если б такое было возможно? Не обижай меня, Дарт… – Она старалась не встречаться с его горящим взглядом. – Если ты хочешь, я сделаю это снова – сделаю лишь для того, чтоб успокоить тебя. Но не рассчитывай на успех, мой дорогой. Я знаю меру своих сил и власти.
– Ты уверена?
– Да. – Ладонь Констанции легла на его затылок. – Я говорила о галактике, которая таится здесь, и это правда: мозг – необозримое ментальное пространство! Намного большее, чем нужно тебе, или мне, или любому другому человеку, любому мыслящему существу или животному. Мы, фокаторы гильдии Ищущих, давно знаем об этом. Мы знаем, что человек использует лишь малую частицу мозга – ту, в которой хранится его «я», его самосознание и память. Эта часть доступна нам, мы можем в нее проникнуть и возбудить определенные центры, можем создать ее аналог и наделить им иразов, можем сканировать ментоскопом с… – она запнулась, – с известными тебе последствиями. То, что извлек ментоскоп из этой части, потеряно навсегда. Процесс ментоскопирования похож на временную смерть или внезапный и сильный удар – он разрывает связи между нейронами, ничтожную долю связей, так что структура личности не изменяется, но считанный эпизод уходит. И тут ничего не поделаешь, мой дорогой.
