Саба Тахир - Уголек в пепле
Огонь в камине быстро разогнал холод. Когда пламя разгорелось ярче, Витуриус отстегнул свои мечи и приставил их к стене, довольно далеко от меня.
– Я буду там, – он кивнул на закрытую дверь в углу комнаты. Она ведет в пыточную, решила я. – Знаешь, этот плащ не кусается. А тебе здесь сидеть до рассвета. Так что можешь устраиваться поудобнее.
Он открыл дверь и исчез в ванной комнате. Спустя миг я услышала, как в полилась вода. Шелковое платье вскоре высохло от жара в камине. Поглядывая на дверь ванной, я позволила теплу проникнуть в меня. Затем рассмотрела плащ Витуриуса. Подол платья отпоролся и свисал до бедра, а рукав болтался на нескольких нитках. Шнурки лифа оторвались, слишком откровенно обнажая тело. Я вновь с тревогой взглянула на дверь ванной. Вскоре он выйдет.
В конце концов я взяла плащ и закуталась в него. Толстая и плотная ткань плаща оказалась гораздо мягче на ощупь, чем я ожидала. Я узнала его запах – запах пряностей и дождя – и вдохнула поглубже, но почти сразу отдернула нос, так как дверь хлопнула и появился Витуриус с окровавленными доспехами и оружием в руках. Он отмыл грязь и переоделся в чистое.
– Устанешь стоять всю ночь, – заметил он. – Можешь сесть на постель. Или возьми стул.
Я не сдвинулась с места, и он вздохнул.
– Ты мне не доверяешь, я понимаю. Но если бы я хотел причинить тебе боль, я бы уже давно это сделал. Сядь, пожалуйста.
– У меня нож.
– Можешь взять еще и меч. У меня куча оружия, которое я видеть больше не хочу. Возьми все.
Он опустился на стул и начал чистить наколенники. Я, все еще напряженная, присела на краешек кровати, готовая защищаться, если понадобится. Витуриус был от меня довольно близко, я могла дотянуться до него.
Долгое время он молчал. В его движениях чувствовались тяжесть и усталость. Под маской полные губы казались жесткими, челюсть упрямой. Но я помнила, каким было его лицо на фестивале. Красивым. Даже маска не могла это скрыть. Темная ромбовидная татуировка Блэклифа виднелась сзади на шее, отливающей серебром в том месте, где металл маски прилегал к коже.
Он поднял лицо, почувствовав мой взгляд, но быстро отвернулся. Я все же успела заметить предательскую красноту глаз. Я расслабила руку, в которой только что сжимала кинжал так крепко, что побелели костяшки пальцев. Что могло расстроить маску, Претендента, настолько, что он едва сдерживает слезы?
– Что ты мне рассказывала о своей жизни в Квартале книжников? – спросил он, нарушив тишину. – С дедушкой, бабушкой и братом. Это ведь была правда?
– Несколько недель назад – да. Империя натравила на нас маску. Он убил дедушку и бабушку. Забрал мо его брата.
– А твои родители?
– Мертвы. Уже давно. У меня остался только брат. Но он в камере смертников в тюрьме Беккар.
Витуриус посмотрел на меня.
– В Беккаре нет камер смертников.
Его слова прозвучали как бы между прочим и совершенно неожиданно, поэтому я даже не сразу поняла их смысл. Он снова опустил глаза и занялся своим делом, не замечая, какое впечатление произвели они на меня.
– Кто тебе сказал, что он в камере смертников? И кто тебе сказал, что он в Беккаре?
– Я… слышала сплетни. – Лайя, ты – дура. Ты попалась. – От… друзей.
– Твои друзья ошибаются. Или что-то путают. В Серре единственная тюрьма, где есть камеры смертников, – это Центральная. Беккар намного меньше, и обычно туда сажают торговцев-мошенников и пьяных плебеев. И это точно не Кауф. Я бы знал. Я был на страже в обеих.
– Но, скажем, если на Блэклиф нападут… – Мысли мчались галопом, когда я думала о словах Мэйзена. – Разве не Беккар будет обеспечивать… защиту?
Витуриус невесело усмехнулся.
– Беккар – защита Блэклифа? О, пусть моя мать никогда такое не услышит. В Блэклифе три тысячи курсантов, готовых к войне, Лайя. Некоторые еще юны, но даже такие, совсем зеленые, опасны. Школа не нуждается в защите, тем более в кучке скучающих наемников, развлекающихся ставками на тараканьих бегах.
Могла ли я неправильно услышать Мэйзена? Нет, он совершенно точно сказал, что Дарин находится в камере смертников в Беккаре и что эта тюрьма обеспечивает охрану Блэклифа. И все это сейчас опроверг Витуриус. Мэйзен заблуждался или солгал мне намеренно? Однажды я поверила ему, но подозрения Кухарки… и Кинана… и мои собственные тяжким грузом легли на сердце. Но зачем Мэйзену лгать? Где на самом деле Дарин? Он хотя бы жив?
Он жив. Должен быть. Я бы знала, если бы мой брат умер. Я бы это почувствовала.
– Я огорчил тебя, – сказал Витуриус. – Прости. Но если твой брат в Беккаре, его скоро выпустят. Там никого не держат дольше нескольких недель.
– Конечно, – я прочистила горло и постаралась скрыть замешательство. Маски улавливают запах лжи. Они чувствуют обман. Я должна вести себя нормально. – Наверное, это просто слухи.
Витуриус бросил на меня быстрый взгляд, и я задержала дыхание, думая, что он собирается продолжить свои расспросы. Но он лишь кивнул и поднес уже почищенные кожаные доспехи к огню, а затем повесил их на крюк, вбитый в стену. Так вот зачем эти крюки! Возможно, Витуриус и не обидит меня? Он спасал меня от смерти много раз. Зачем бы он это делал, если бы хотел причинить мне боль?
– Почему ты мне помог тогда? – выпалила я. – Внизу, в дюнах, после того, как Комендант порезала меня… и потом, на Лунном Фестивале… и в тот день, когда Маркус напал на меня… Каждый раз ты мог бы просто пройти мимо. Но почему ты этого не сделал?
Он посмотрел на меня задумчиво.
– В тот день, когда впервые увидел тебя, я позволил Маркусу сделать тебе больно за дверью кабинета Коменданта. После этого я чувствовал себя плохо и хотел искупить вину.
Я тихонько вскрикнула от удивления. Я даже не думала, что он заметил меня в тот день.
– И позже… на Лунном Фестивале… и затем, с Маркусом… – Он пожал плечами. – Моя мать убила бы тебя. Маркус – тоже. Я не мог просто позволить тебе умереть.
– Другие маски стояли бы и смотрели, как умирает книжник. А ты – нет.
– Мне не в радость, когда кто-то страдает. Может, поэтому я всегда ненавидел Блэклиф. Знаешь, я ведь собирался дезертировать. – Его улыбка была острой как клинок и такая же невеселая. – Я все распланировал. Я выкопал ход от этого камина к центру западной ветки туннеля. Единственный секретный ход во всем Блэклифе. Я начертил карту, собираясь использовать туннели, которые Империя считает заваленными или затопленными. Запасся едой, одеждой и самым необходимым. Я забрал свое наследство, чтобы купить то, что нужно в дороге. Я планировал бежать через земли кочевников и затем от Садха отправиться морем на юг. Я собирался стать свободным – от Коменданта, от Блэклифа, от Империи. Так глупо. Как будто я когда-нибудь смогу освободиться от этого места.
Я почти перестала дышать, когда поняла смысл его слов. Единственный секретный ход во всем Блэклифе.
Элиас Витуриус только что дал мне свободу для Дарина. Это так, если Мэйзен говорил правду, в чем больше я не уверена. Хотелось смеяться над абсурдностью ситуации – Витуриус вручил мне ключ от свободы брата как раз тогда, когда я осознала, что это может ничего не значить.
Я слишком долго молчала. Скажи что-нибудь.
– Я думала, что быть избранным для Блэклифа – это честь.
– Не для меня, – ответил Витуриус. – Не я выбрал для себя Блэклиф. Пророки притащили меня сюда, когда мне было шесть.
Он поднял мечи и медленно вытер их. Я узнала сложные гравюры – это телуманское оружие.
– Я жил тогда с кочевниками и никогда не видел свою мать. Я даже никогда не слышал имени Витуриус.
– Но сейчас… – Витуриус был ребенком. Мне это и в голову не приходило. Я никогда не задумывалась, знал ли он своего отца, воспитывала ли его Комендант, любила ли. Потому что он был для меня только маской.
– Я – бастард, – сказал Витуриус. – Единственная ошибка, которую совершила Керис Витуриа. Она родила меня и затем бросила в пустыне кочевников. Там она находилась в то время. И там же я должен был умереть. Но мимо проходил кочевник, а их народ считает, что маленький мальчик приносит большую удачу, даже брошенный. Племя Саиф взяло меня к себе и воспитало как собственного сына. Они научили меня своему языку, своим историям, одевали в свои наряды. Они мне даже дали имя Ильяас. Но мой дед изменил его, когда я пришел в Блэклиф. Переделал на нечто более подходящее для наследника клана Витуриа.
Противостояние между Витуриусом и его матерью стало мне понятным. Женщина даже не хотела его. Ее беспощадность поражала меня. Я помогала Поупу принимать новорожденных десятки раз. Что за человек может оставить маленькое бесценное сокровище умирать от жары и голода?
Тот же человек, что смог вырезать букву К на девушке за распечатанное письмо. Тот же человек, что выбил кочергой глаз у пятилетнего ребенка.
– Что ты помнишь о том времени? – спросила я. – Когда ты был еще ребенком? До Блэклифа?
