Александр Трубников - Меченый Маршал

— Всех их назначал на посты в свое время мессир — выслушав рассказ, усмехнулся Дмитрий — те, что остались на Кипре — не воины, а фермеры и торговцы.

— Магистр Кипра со страхом ждет возвращения этой галеры, брат Дмитрий — ответил ему Ансельм — ведь тот из братьев высокого звания, кто вернется из Акры, непременно возглавит орден. Мессир, для Храма будет большой удачей, если великим магистром будете избраны вы.

— Нет, дорогой мой Ансельм, — отвечал Меченый Маршал, — три десятка лет назад в Константинополе я попросил у ордена убежище, и я его получил. Я поклялся отблагодарить орден, и отдал ему всю свою жизнь. Точнее почти всю — ведь я еще жив. И за это время Господь, милостью своей, не позволил мне увлечься внешней стороной титулов и радостью обычной человеческой любви. Я сделал для ордена столько, сколько мог. Я стал его частью. Но те, кто остался за стенами этой башни — это не орден Храма, и никогда им не станет, потому что Заморья у нас нет. Доставь мирян на Кипр, брат Ансельм, и оставайся таким же честным воином, каким был всегда. Брат де Фо очень стар, и я думаю, что Дому Скриптория вскоре понадобится новый магистр.

Более они не виделись. Через пару дней, когда внешняя стена начала пошатываться и понемногу с рывками и дрожью оседать, последний мирянин благополучно покинул башню. Удостоверившись, что шлюпка без помех достигла галеры, Дмитрий обратился к братьям, столпившимся в комнате и на лестнице.

— Мы все не успеем уйти, друзья — сказал он, взяв в руки шлем, и поправляя латы — еще час-другой, и башня обрушится, похоронив нас под обломками. Я не желаю погибнуть от камня, который расколет мою голову, как гнилой орех, и переломает кости. Тех, кто хочет отдать свою жизнь подороже, я жду у двери. Через полчаса начинаем вылазку.

Ни на кого не глядя, он перевернул большие песочные часы, спустился вниз по лестнице, и, вынув из ножен свой меч начал аккуратно править его бруском. Оглянувшись через некоторое время, он увидел, что рядом с ним готовятся к бою все уцелевшие рыцари. На лестнице и в проходе толпились сержанты.

Визирь, вызванный из покоев дворца во двор, наблюдал за башней, разрушение которой камнетесы предрекали с минуты на минуту. И в тот самый момент, когда волы, понуждаемые криками погонщиков, стали вытягивать из кладки очередной камень, произошло то, о чем потом долго вспоминали оставшиеся в живых свидетели, а имамы объявили, что воинам-монахам неверных помогает шайтан.

От сильного удара изнутри доски, которыми была заложена входная дверь, брызнули фонтаном наружу, и на насыпь, ведущую к башне, вынеслась сверкающая доспехами группа рыцарей-тамплиеров в развевающихся плащах, в несколько секунд заполнив все свободное пространство.

Все, кто в это время находился на насыпи, были перебиты во мгновение ока. Над павшим городом взметнулся клич «Босеан!», и отряд гвардии султана, который был наготове, чтобы после разрушения башни пойти в атаку, стал таять на глазах.

Вовремя ретировавшийся под защиту стен визирь дал команду немедленно собрать всех, кто способен держать в руках оружие. Скоро защитников башни теснило по насыпи не менее тысячи человек. В этот момент стонущие от натуги волы наконец-то вытянули из фундамента огромный камень. Башня подалась, накренилась, стала оседать, и через мгновение, которое для находящихся вокруг показалось вечностью, ее стены обрушились вниз, вздымая тучи пыли, и хороня под собой всех — христиан и мусульман, правых и виноватых, победителей и побежденных.

Несмотря на свою оборотистость, Ставрос так и не смог покинуть тампль до того, как мамелюки накинулись на защитников цитадели, и обложили их в большой башне. Но подземное убежище, по орденской традиции, было отлично укрыто и имело все необходимое для того, чтобы прожить хоть месяц, хоть два. Просторное подземелье имело выход в канализационную сеть, свой собственный колодец, запас еды, а кроме того, здесь был проход, который вел в хитро замаскированный простенок, оборудованный смотровыми щелями. Так что кроме всего прочего, несгибаемый толстячок мог еще и видеть, что происходит в стенах тампля.

Наблюдая за тем, как мамелюки подрывают фундамент, Ставрос ежеминутно возносил молитвы сначала Христу и Деве Марии, потом Яхве, а затем, на всякий случай и Аллаху, чтобы хоть кто-нибудь из них сжалился, и спас «господина барона». Так, несмотря на запрет, он не переставал все эти годы называть Дмитрия, не подозревая, что напоминая о Вази и Анне, доставляет тому душевную боль.

Прошло десять дней, которые показались Ставросу годом, и вот, в конце концов, грохот и содрогание падающих стен известили его о том, что все кончено.

Ставрос, давно приготовивший все необходимое, облачился в наряд, в котором мог сойти за мелкого сирийского писца или за лавочника-еврея, покинул свое убежище, и, стараясь не привлекать внимания, отправился к месту последнего боя.

К тому времени, как, протолкавшись сквозь толпу зевак, и невероятным образом проскользнув через цепь стражников, Ставрос оказался на месте трагедии, пыль которую подняла рухнувшая башня, немного улеглась, и теперь рабы растаскивали камни, высвобождая из-под обломков безжизненные, изуродованные тела.

Господина он отыскал очень быстро — он находился в первых рядах защитников, и большие камни его почти не задели. Трудно было определить, как он погиб — все его тело было сплошь залито кровью. Перевернув бездыханное тело лицом вверх, Ставрос не пытаясь сдерживать слез, принялся непослушными пальцами расстегивать доспехи.

Он отстегнул нагрудник, обнаружил под ним глубокую колотую рану, и продолжая всхлипывать, извлек из поясного мешочка маленький фруктовый нож, чтобы разрезать камизу, как вдруг ему в затылок уперся острый наконечник копья и хрипловатый, чуть насмешливый голос произнес: «Слава Аллаху, всемилостивому и милосердному! Это, пожалуй, единственный еврей, которого я никак не ожидал встретить именно здесь и именно сейчас!».

36

Погружение у знаменитого камня, где согласно древнегреческому мифу Афродита вышла из морской пены, прошло отлично. Море здесь было побогаче, кое-где даже встречались довольно крупные осьминоги, которые, принимая аквалангистов за своих врагов — акул, то и дело меняли цвет, становясь то серее каменного дна, то угрожающе расцветая всеми цветами радуги.

Вокруг вертелось несколько туристических катерков со стеклянным дном. Их хозяева не преминули включить в экскурсионный показ и двух редких в этих местах аквалангистов. От нечего делать они с Джорджем в два приема обшарили все дно вокруг камня и — вот удача — Диме посчастливилось отыскать в щели старинную золотую монету с греческим текстом, средневековый византийский иперпир, который какой-то древний поклонник богини любви, по традиции бросил в воду.

Они позагорали на нежгучем сентябрьском солнце, закусили для развлечения осьминогами в ближайшей таверне, и выдвинулись в сторону Ларнаки, чтобы к прилету Сергей-Вована оказаться поближе к аэродрому.

Мало того, что Джордж оказался аквалангистом экстракласса и отличным водителем, к тому же, как выяснилось, он великолепно знал всю небольшую страну. Дима был в предвкушении завтрашней экспедиции в Тродос. От приятных размышлений его отвлек Джордж.

— Дима, мне кажется, что за нами следят — с озабоченным голосом произнес ливанец в очередной раз хмуро заглянув в зеркало заднего вида.

— Уверен? — спросил коротко Дима. Только этого им сейчас и не хватало.

— Теперь да, — ответил Джордж, — вон тот белый микроавтобус «Тойота». Если он один, значит, поставили радиомаяк, или зацепили спутником наблюдения. Что будем делать?

— Езжай, как едешь, — зажав в кулаке найденную монету спокойно сказал Дима, — это за тобой, как думаешь?

— Трудно сказать, — поразмышляв ответил Джордж, — я не такая важная персона, чтобы пускать за мной профессионалов, А как насчет тебя?

— Такая возможность не исключается, — вынужден был признать Дима, — оторваться, если что, сможем?

— Думаю, да, если конечно будет где залечь на дно.

— А на Кипре это возможно?

— Если есть деньги, Дима то возможно все.