Владимир Владимирович - Ноябрьский дождь
Чувство было сродни тому, что он испытал, погибнув от пуль в зрительном зале. Учики перестал ощущать собственное присутствие в мире. Лишь та часть его, что принадлежала таинственному незнакомцу, пробудившему от смертного сна, слышала голос.
"Исполнение замысла должно проходить с полной самоотдачей".
"Ты сам согласился лишиться крыльев".
"Преобразование требует самопознания".
"Распятие номер семнадцать".
"Слияние".
"Осенний ветер".
"Многоканальное подключение нестабильно".
"Летим со мной".
"Зачем ты остался?"
"Кто ты?"
"Исполнение замысла".
"Защитить".
"Зачем ты?"
Слова и фразы звучали единым лавинообразным потоком. Они накладывались друг на друга, звенели страшным какофоническим оркестром у юноши в голове. Тот, другой, что был им самим, понимал, о чем речь. Учики же не понимал ни единого слова.
"Форматирование пласта".
"Устранение нечестивых".
"Исполнение замысла".
"Осуществление процедуры".
Он куда-то летел. Куда-то, откуда доносился такой знакомый, такой чужой голос. Он вспомнил горечь. Горечь потерявшего крылья. Вспомнил радость. Радость обретшего цель. Ни лиц, ни имен, ни образов - ничего. Только чувства.
Но вдруг по белому полотну окружающего ничто прошлась полоска помех. Вместо абстрактной пустоты голоса перед глазами возникло лицо. Человеческое лицо. Мать глядела грустно и ласково. Она говорила что-то, но с шевелившихся губ не срывалось ни звука. Вот уже вместо мамы перед Учики стояла Инори. Она протягивала руки, словно прося прийти, оказаться рядом. Сделать что-то.
- Никогда, - говорила Кимико, стоя в грязной сточной жиже и смотря в пустоту глазами без зрачков. - Никто и никогда не должен испытывать горя. Никто, нигде и никогда не должен плакать.
Судорожно дергавшийся Ясфир, едва не выплескивавший наружу содержимое собственного желудка, на полусогнутых ногах пятился к стенке туннеля. Вскоре он уже терся своей черной формой о склизкий камень.
- Счастье для всех, - произнесла Инори. - Счастье для каждого. Горе должно устареть.
Девушка шагнула вперед. Ощущая палящий жар, исходящий от белоснежного сияния, Ясфир закусил губу. В глазах мутилось, ноги подгибались. Он был в секунде от падения в грязь.
Учики чувствовал - что-то пошло не так. Свечение не должно было прерываться живыми картинами. Инори улыбалась, протягивая к нему руки. Но улыбка ее почему-то сползала по щеке на шею, как будто кто-то плеснул воды на акварельную картинку. Улыбка была не настоящей. Сметенная слезами, фальшивая радость стекала прочь.
- Чики-кун, - он, наконец, услышал, что она говорит. Лицо Кимико уже смазалось целиком. Но голос, совсем непохожий на другой, зовущий, звучал громко, звенел в ушах. - Ты несчастлив? Это плохо.
Позади девушки на снежно-белом фоне начало расползаться черное пятно.
- Я так стараюсь. Я так хочу, чтобы всем вокруг было хорошо. Ведь должен же кто-то светить другим собственным светом. Но у меня не получается, Чики-кун. Я ненастоящая. Я сломанная.
Черное пятно выпустило щупальцами две длинные руки. То были руки человека. Они схватили Кимико поперек талии и до хруста сомкнули объятия. Бесформенное чудовище пыталось раздавить Инори. А она все смотрела на Учики таявшими глазами и говорила.
- Я верю, что ты можешь мне помочь, Чики-кун. Я верю. Пожалуйста. Пожалуйста, помоги мне. Я потерялась здесь. Я ничего, ничего не понимаю.
Грязные черные пятна оседали на девичьем теле. Только сейчас Отоко понял, что Инори стояла перед ним обнаженной. Но о подобном сейчас совсем не думалось.
Собственного тела нигде не было. Учики не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, просто потому, что оказался бесплотен. И не получалось приблизиться к ней. Не получалось остановить черного монстра.
- Чики-кун.
Ласковое дружеское прозвище. Слишком похожее на ласкательное имя любимого. Он ведь любил ее. Да. Без глупых умолчаний. Он полюбил Инори Кимико давным-давно. Ну чужбине любовь лишь окрепла. Первая и удивительно сильная. Загнанная в молчаливую оболочку вечного мямли, элемента декораций, фикуса в коридоре.
За всю свою жизнь Учики Отоко толком не задумывался о том, кто он такой, зачем живет на этой Земле, кем собирается стать. Жизнь катилась по накатанной колее, и неприятности вроде пьяницы-отца и собственного неумения общаться с людьми не нарушали естественного хода событий. Он не оценивал своих отношений со знакомыми, не тяготился вечным одиночеством. Он был пуст. Чистая доска. Tabula rasa. Никто и незачем. Таков был ответ на вопросы, подсунутые неведомым собеседником. Сейчас Учики понял это со толь очевидной ясностью, что стоило удивиться, почему осознание не пришло раньше. Никогда и ничего важного, имеющего хоть какое-то значение он не сделал. Физическое тело с пустыми глазами прожило семнадцать лет, ни разу не спросив себя - что же дальше? Отоко ни к чему ни стремился, потому что не нес ничего внутри. Не жил. Единственным, что можно было вспомнить, стал укорот, данный распускавшему руки родителю. Одно проявление силы, намекнувшее на истинную цель.
Девушка, которую он любил, вот-вот должна была быть проглочена черной тенью. И пустой, лишившийся тела Учики ничего не мог сделать. Но впервые в жизни - хотел. Хотел вырваться вперед, оказаться рядом с Инори, не дать ей пропасть в чернильном чреве небытия. Он хотел защитить ее.
- Вот так вот! - рявкнул внезапно оживший собеседник в сознании. - Соображай!
Вот только был собеседник уже не в сознании. Рука, его, Учики, собственная рука, вытянулась, указывая в сторону девушки.
- Ты понял! Иди.
Последние слова выговорили его собственные губы. Их сказал сам Учики. Почувствовав, как вновь обретенные ноги становятся на твердую почву, юноша шагнул вперед. Черное пятно, поглотившее Кимико уже почти наполовину, тревожно встрепенулось. Он протянул вперед руку...
- Я дико извиняюсь! - громыхнуло под сводами канализационного туннеля.
Отоко вдруг почувствовал, как вслед за телом возвращается дико воняющее нечто, в котором он, как вспомнилось, лежал. Юноша с удивлением увидел свертывающийся в одну точку белоснежный фон, скукоживший охваченную чернотой Инори, и грязный неровный потолок, к которому тянул руку.
Сначала Ясфир ощутил, как отхлынула терзавшая все тело боль. Затем услышал незнакомый голос. И лишь в последнюю очередь террорист сумел сфокусировать взгляд на том месте, где все еще светилась, заменив фонарик, Кимико. Девушка уже не смотрела в неведомые дали белым взглядом. Глаза ее были закрыты, и сама Инори бессильно обмякла на руках у Сэма Ватанабэ.
- Ну что за ерунда, честное слово, - проворчал толстяк в белоснежном костюме, подхватывая девичье тельце и ловко укладывая на выступ. Глаза, скрытые черными очками, совсем уж неуместными в здешней темноте, отвесили Ясфиру мощный пинок под дых. - Такие схватки должны происходить под открытым небом, со спецэффектами, музыкой. И чтобы эпично превозмогая. А тут фигня какая-то.
Он повернулся к террористу и поверженным детям. Даже Учики, медленно отходивший от непонятных видений, заметил, что белые одежды Ватанабэ светятся в темноте. Как будто кто-то пропитал пиджак и брюки фосфором. Эрика же, успевшая отодвинуться от террориста подальше и почти что вставшая, подметила еще кое-что. Свечение, что шло от безвольно обмякшей Инори, неуверенно касалось спины толстяка, наполовину закрывавшей ее от взглядов. И, подбираясь к ткани, свет Наследницы испуганно затухал. Меж Сэмом и Кимико неожиданно образовалась тонкая полоска тьмы.
- Вообще, в последнее время мне все чаще кажется, что все мы делаем что-то не так, - Ватанбэ брезгливо шаркнул ногой, вытряхивая набившуюся в ботинок воду. - Потому что жить стало ни разу не весело.
Ясфир, унимая остаточную боль, глядел на толстяка исподлобья. Откуда он тут взялся? Шел за щенками? Или вместе с ними? И что, собственно, делать дальше? Террорист потянулся к кобуре с пистолетом.
- Я бы не рекомендовал, - Сэм лениво сунул руку за пазуху.
- Ифрит, - Ясфир прислушался к себе. Боль успела утихнуть достаточно, чтобы не бояться ослабнуть в важный момент. - Ты совсем непохож на того, про кого рассказывают.
Пальцы, сжимавшие рукоять ножа, сосредоточенно расслабилась.
- А ты меньше верь, - Ватанабэ потянул руку назад.
Ясфир давно научился метать ножи. В свое время он провел много часов, развивая умение попадать в нужную часть тела с самой разной дистанции. Тренировки проходили, в большинстве случаев, с использованием живых мишеней. Ясфир мог безо всяких проблем попасть человеку в глаз, как делал неоднократно. Мышцы еще готовились получить сигнал, а он понял, что целить надо в лоб. Нож подбирался с любовью и был приспособлен в случае необходимости пробить череп. Затем пистолет, расстрелять полмагазина в тушу. Это замедлит любого. Добить в голову. Глаза, мозг.
