Олег Верещагин - За други своя!

Но Авдотьев был хотя бы смелым человеком — не откажешь. И отличным стрелком. Нынешний же… Чубатов поморщился. Дело не в молодости. Обоим адъютантам Чубатова было по 18, но один из них вынес контуженного офицера на себе из того страшного ущелья, а второй, трижды раненый пулями

горцев, все-таки поднял месяц назад людей в атаку, заставив партизан отступать в лес… Психолог был трус. Он даже тщательно маскировал офицерские наплечники тщательно разложенным по плечам капюшоном. Можешь не стараться, яростно подумал Чубатов, стоя у затянутого пленкой-светофильтром окошка, такое говнище, как ты, ни одна пуля не возьмет. Убивают как раз тех, кто чего-либо стоит. На тебя враг не потратится… но, кажется, потрачусь я, если ты не заткнёшься!!!

— …крах их дикарского мира! И я счастлив, что участвую в этих эпохальных боях, которые решают судьбу последнего не приобщенного к великой цивилизация уголка нашего славянского мира!

"Ты участвуешь, — подумал Чубатов уже с насмешкой, — как же! В эпохальных боях, — офицеру стало гадко. — .В эпохальных! Двести тысяч против двадцати с небольшим — горских охотников и лесовиков-землеробов! Эпохальные бои! Скажи кому понимающему — уссутся со смеху! Эпохальные…"

— …недостаточное влияние моральной подготовки. Идея! Солдата должны воевать за идею! Только идею можно противопоставить врагу, живущему по законам каменного века. После нашей победы мы уничтожим эту заразу, не останавливаясь перед жестокостью, перед кровью…

Чубатов повернулся. Слушать разглагольствования о крови из уст этого гугнивца было смешно и противно. В палатке он воюет лихо. А к себе идти боится, потому что даже сейчас, пьяный, думает о снайпере, который сейчас лежит за камнем или сидит на дереве и ждет. Просто первого попавшегося на глаза.

А психолог что-то все нес и нес о великом будущем, о совместном процветании всех народов континента под справедливым, мудрым к разумным правлением данванов, о том, как вражеские полчища (от еще, где же он их увидал — "полчища"?!) скоро поймут бесперспективность борьбы… и было все это так же бесполезно и тошно, как прокисшая овсяная каша. Поэтому Чубатов прервал его на полуслове:

— А войну эту мы проиграем.

Психолог подавился оставшейся половинкой слова, выпучил глаза, будто перед ним возникла алкогольная галлюцинация. А Чубатов повторил даже с каким-то удовольствием:

— Проиграем.

— Ты… ты… чего? — глаза крысеныша забегали, Чубатов следил за ним со злорадством. — Ты чего… ты меня… проверяешь, что ли?!

— Да ты не зыркай по сторонам, данванов тут нет… Я тебе говорю, что думаю, ты так и прими… — Чубатов хотел добавить "и передай", но удержался.

— Да как же мы можем её проиграть? — психолог медленно приходил в себя.

— Ты лучше мне скажи, как мы ее можем выиграть? — прямо спросил Чубатов. — За счет чего мы ее выиграем? 3а счет техники? Так я тебе как офицер скажу — в этих местах не техникой воюют, а бойцами. А наши бойцы одного хотят — живыми домой добраться. Одними хобайнами воевать будем? И не трещи мне, что у них там, у горцев, беззаконие и дикость. Это у нас — дикость узаконенная. Они там у себя, если подонка видят, то вешают его, а не подводят под его действия психологическую базу для изучения. Если насильник объявляется — они ему хозяйство оборвут, и дело с концом, — скаламбурил Чубатов, — а не условное заключение дают. Если вор отыщется, они ему из племени дорожку покажут — и все. А вместо законов у них, дураков, совесть. Поэтому и нет ни негодяев, ни насильников, ни воров. Дикая земля, понимаешь? Ты ж как сидел в своем Защеканске, так дальше школы нос и не высовывал, а я где только не был — и я

тебе так скажу: если и осталось еще на Мире места, где люди по-людски живут — так это вот в этих племенах. Ну, может ещё у анласов, да у лесовиков кое-где, куда мы еще ручки шаловливые не протянули. И будь моя воля — я бы своих сына с женой из вашего цивилизованного рая в эту дикость переправил. Примут без проверки, потому что им Верья велит местью слабому гнушаться.

— Но эти горы — наша земля! — выкрикнул психолог.

— На хрена она тебе?! — рявкнул Чубатов, и крысеныша вжало в спинку кресла. — Ты ж на ней только срал и спал! Ты ж за всю жизнь ни финты не создал — ни ребенка, ни хлеба, ни машины, ни идеи хоть какой — паршивенькой, но своей! А они — они на этой земле живут. Как люди живут, а не как звери о двух ногах, в каких мы превратились. Вот и бегать нам до снега за этими четами их, а потом будем сидеть на побережье, пока нас в воду не спихнут, или пока данванам не приспичит — они все эти горы с землей сравняют, и вся недолга! И так и сяк мы тазиком накроемся. Им там, на своем Невзгляде, гордость под горло встала — непременно они хотят, чтоб горцы им поклонились в ножки и ключи от своих городов принесли, вот и гонят нас на убой. Только это им не хангары — это славяне, настоящие славяне, а не название! Так что во… — Чубатов сделал похабный жест, — …во им ключ, и пусть себе вставляют его в… А ты пошел отсюда, сука! Вон! — Чубатов двинулся на крысеныша, но тот с неожиданной прытью вскочил и вылетел за полог.

Чубатов еще раз остервенело выругался и пинками вышвырнул следом пустые бутылки. Хотел присесть, но услышал голос адъютанта:

— К вам хангар из Панкова!..

…Выкатившись "на улицу" психолог окинул взглядом окрестности. Со стороны взгляд мог показаться орлино-оценивающим, но двое мальчишек лет по 15, одетых в форму разведчиков-хобайнов, засмеялись, и один из них звонко и презрительно сказал:

— Слизняк.

— Это ты мне?! — грозно вскинулся психолог и услышал спокойный ответ:

— Тебе.

Второй — рыжий, как анласы — выпалил:

— Из-за таких, как ты, наши парни гибнут! Жопу свою подтереть сами не можете — а туда, с горцами воевать! Давай отсюда?

Психолог отвернулся, словно ничего не случилось, и зашагал к своей палатке. На ходу он убыстрялся и отчетливо гнул спину, пока не превратился в скоростной крючок.

— Нажалуется, — с отвращением сказал рыжий.

— Плюнь, — посоветовал друг. — Заботы-то… пошли, сейчас вельбот будет.

…Высоко на склоне поросшего соснами холма, в замаскированной папоротником расщелине камня, лежал совершенно неподвижно одетый в бесформенное многоцветье максхалата мальчишка. Чуть сощурившись, он наблюдал за лагерем стрелков так внимательно, словно мог различать без бинокля все, происходящее в версте от него.

Собственно, так оно и было.

Его не очень интересовали частности вроде партизанской войны горских славян и местных лесовиков. Это был лишь кусочек мозаики, которую надо собрать.

ЕГО война началась еще до Взмятения. И не закончится, даже если погибнут все горцы.

Йерикка проснулся практически в тот момент, когда Олег увидел хангаров.

Вчетвером очи выехали на околицу… на то, что было околицей Панкова. И остановились.

— Проснись… — начал Олег, но обнаружил, что Йерикка уже стоит у окна рядом. — Прокол?

— Непохоже… — Йерикка даже не взял пулемет.

Один из хангаров спешился, бросил длинные, украшенные перьями и бляшками поводья соседу и, переваливаясь, зашагал по грязи мимо пепелищ. Пройдя шагов сто, он остановился и не очень уверенно прокричал:

— Сюбатыв! Мы от Сюбатыв!

— Эрик, не ходи, — предостерегающе сказал Олег, но рыжий горец повел плечом с истинно княжеским достоинством и вышел. Олег мысленно плюнул и, подхватив снайперку, прицелился в троих на околице. Если начнут стрелять — он их снимет за пару секунд. Но вот о четвертом Йерикке придется заботиться самому: — Да что ж он его закрыл?!

Йерикка в самом деле совершенно спокойно, закрыв при этом директрису, как выражаются военные. Вот подошёл к хангару вплотную… О чем-то говорят. Точно. Йерикка, кажется, кивнул. Идет обратно, а хангар — к своим! Олег, весь в поту, держал цель на риске прицела. И не опускал винтовку, пока хангары не скрылись из вида.

Йерикка вошел радостный.

— Как ты там говоришь? Йоу! Договорились о встрече. Завтра, — он плюхнулся на скамью, — ну а где — я найду, я это место знаю. Тут рядом.

— Ты найдешь? — Олег поставил винтовку рядом. — Что это значит? Ты меня не берешь?

Йерикка смутился:

— Понимаешь, мы договорились встретиться один на один, и…

— И ты поверил его слову!? — Олег покрутил пальцем у виска. — Можешь разорваться пополам, но я иду с тобой.

— Вольг….

— Я ИДУ С ТОБОЙ.

…Снег перестал, но было холодно. Непонятно, почему все еще тек ручей, почему лед не сковал его. Кутаясь в плащи, мальчишки ждали, сидя не холодных камнях, и Олег думал, что жилет Бранки его греет. Правда — греет…

— Уходил бы ты, — тихо сказал Йерикка. Он сидел, поставив меч между ног и утвердив подбородок на ладонях, скрещенных поверх яблока. Олег прислонился спиной к камню, сунул руки под мышки и помотал головой: