Ник Перумов - Череп на рукаве

— Парень, ты действительно хороший солдат. И то, что я скажу тебе… может, тебе знать и не следует. Но правда всегда лучше лжи, я вот лично так думаю. Речь про твою девчонку. Бывшую девчонку, я имею в виду.

— Вы имеете в виду Далию Дзамайте? — как можно более спокойным голосом проговорил я.

— Да. Она назвалась вымышленным именем, сняла жетон, даже отпечатки пальцев изменила. Но, сам понимаешь, с тайной полицией шутки плохи. Они её опознали среди всех остальных. Она в плену, Фатеев. Мужайся, парень. Я знаю, у вас, русских, всё всегда серьёзно. Я знаю, вы поссорились. Потом была эта история с патрулем… Короче, твоя подружка доигралась. Хотелось бы верить, что просто по глупости. Но… короче, я тебе всё сказал, обер-ефрейтор. Надеюсь, что ты не станешь делать глупости. Надеюсь, ты не забудешь присягу и не полезешь её освобождать. Я не хочу терять толкового обер-ефрейтора, правда, забывающего должным образом организовать несение ночного дозора.

Он неожиданно хлопнул меня по плечу и быстро зашагал прочь.

Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду. И тотчас же стал стаскивать с себя броню. Никто из моего отделения не потрудился снять её на ночь — собственно говоря, именно на это она и была рассчитана. Десантнику должно было быть комфортно в броне, как говорится, все двадцать четыре — семь.

Не потребовалось много усилий, чтобы из снятого панциря, шлема и ножных щитков соорудить почти точное подобие спящего обер-ефрейтора Фатеева.

То, что я делал, было больше чем глупостью. Это было преступлением. Но ничего поделать я не мог.

Спасибо тебе, штабс-вахмистр Клаус-Мария Пферцегентакль. Ты научил меня бесшумно красться сквозь ночь. Ты научил меня, как обманывать ИК-детекторы, наверняка понатыканные по периметру загона для пленных. Я скользил над землёй, согнувшись в три погибели, почти нагой, обмазавшись поглощающей тепловое излучение тела мазью. У меня не более пяти секунд, иначе полный провал. Я не думаю, что будет дальше. В сознании раскалённым гвоздём засело только одно — Далька им достаться не должна. Никогда и ни за что. Пусть даже я буду гореть в аду и до Страшного Суда, и после.

Загон для пленных на самом деле был просто загоном, наскоро обтянутым колючей проволокой клочком земли, ярко освещённым прожекторами. Вокруг лениво прохаживалось четверо часовых.

Четверо. Много. И это кадровые, первая рота. Фон-бароны. Стержневая нация. Ловкие, отлично обученные. Сильные. Моё единственное преимущество — моя девушка сидит сейчас в этом скотном дворе, не их.

Я не зря прогнал Микки с учёта трофеев. Шесть штык-ножей, шесть стандартных имперских штыков, каких миллионы. С номерами, но всё равно не проследить, чья рука их держала, потому что я позаботился надеть перчатки.

Часовые ходят парами. Сойдутся, разойдутся, снова сойдутся… ага… следующий проход — они встретятся аккурат у импровизированных ворот в загон. Мой шанс. Которым нельзя не воспользоваться.

Я прыгнул как раз в тот момент, когда обе пары сошлись. Ножи полетели парами, одна за другой, хорошо и вовремя. Есть такое ощущение у стрелка, уже после того, как нажат спусковой крючок, что пуля ляжет как надо. Такое же было сейчас и у меня. Штык-ножи вообще-то не предназначены для метания. На то у десанта есть специальные клинки. Но только и не хватало мне сейчас пользоваться оружием десанта!

Четверо караульных упали почти разом. Глупцы, они даже не опустили забрала. Верно, наслаждались ночной прохладой, когда наконец-то отступила горячка боя, когда уже стало ясно, что ты цел и невредим. Именно на это я и рассчитывал.

Лезвия вошли хорошо и на всю глубину. Солдаты не мучились, они умерли мгновенно. Империя заплатит страховку их родным, буде таковые отыщутся…

Я метнулся к проволоке. Сбившиеся в кучу, освещённые прожекторами пленные являли сейчас жалкое зрелище. Их не оставили без медицинской помощи — Империи не нужны лишние мучения, которые не принесут ей, Империи, никакой пользы. Вот на допросах — другое дело.

Проволока, ясное дело, под током. Соединить два оставшихся штык-ножа наподобие ножниц — резать, резать, резать! Искры, пахнет озоном. Я отдираю две плети проволоки, открывая широкий проход. Взмахиваю рукой.

Нет, всё-таки их не зря учили в этих самых «бригадах». Пленных было десятков пять; и они не бросились всей массой наутёк, чего я боялся. Не подняли крик. Молча и сноровисто, пропуская вперёд девчонок, они стали выбираться наружу. Я дождался, когда сквозь прореху проскользнула Далька, и, не высовываясь, не показываясь им на глаза, бросился обратно. Первая часть плана окончилась успешно. Предстояла вторая. Самая опасная и гадкая.

Бегом — обратно. На бегу сдирая с тела длинные пласты анти-ИК-мази. Нырнуть в своё обмундирование и, теперь уже нарочито медленно, подняться, потянуться даже. Теперь пусть меня видят…

…Я не могу спасти их всех. Я могу только дать им шанс. Остальное — в руках всемогущей судьбы.

Я, честный обер-ефрейтор Руслан Фатеев, поднялся, чтобы отлить. И решил чуть пройтись. И увидел пустой загон, увидел мёртвых часовых и убегающих пленных. И я, честный обер-ефрейтор Руслан Фатеев, верный принесённой не столь давно имперской присяге, немедленно начинаю действовать, как мне велит долг перед Его Императорским Величеством кайзером.

Я поднимаю тревогу. Я ору в эфир на всех диапазонах. Я бросаюсь в погоню. Я открываю огонь.

О да, я дал беглецам достаточно времени, чтобы они получили шанс. Но я не могу дать уйти всем. Я беру на себя роль Всевышнего. Я буду судить, кому жить и кому умирать. Потом мне предстоит ответить за это — может, даже и очень скоро.

Я подрезаю очередью одного из бегущих. Он, похоже, ранен. Отстаёт от других. Двое его товарищей подхватывают его под руки, и я подрезаю их тоже.

Простите меня, братья. Если сможете. А если не сможете — что ж, на последнем Суде, когда мы посмотрим с вами друг другу в глаза, я не возражу ни на одно из ваших обвинений. И пусть Всеотец беспристрастно взвесит всю тяжесть моей вины.

Лагерь за моей спиной уже пробудился. Крики, голоса, эфир забит разнообразной руганью, как правило, на немецком. Бегут десантники, кто-то отдаёт команды; а беглецы уже рассеиваются, но они слабы, измучены, а большинство преследователей свежо; и я уже начинаю горько раскаиваться в содеянном, когда внезапно откуда-то из предутренней мглы нас встречает режущая пулемётная очередь.

Пулемёт бьёт с вершины небольшого холма, один из склонов круто обрывается в речное ложе. Что-то сильно, очень сильно ударяет меня в плечо, и мир переворачивается.

Мрак.

Нет даже боли.