Ник Перумов - Череп на рукаве

— Это не по нашей части, — отрезал я. — Фатих, Назар — поднимите её.

— Командир… — жадно облизнул губы Раздва-кряк. — А может, нам её того… пока тёпленькая? — Тебе что, Селезень, сперма в голову ударила? — гаркнул я. — Хватит болтать. Девушку — к пленным.

— Да погоди, командир! Командир, так-то ведь оно слаще… когда она визжит и вырывается…

— Маньяк, блин, — плюнул я. — Р-разговорчики!

— Командир! Погоди… погоди… ну давай ты первым, а? Мы не гордые, правда, ребята?

Что-то совсем плохое и жалкое было сейчас в нём. Словно гниль, пожравшая середину яблока, вдруг вылезла наружу. Раздва-кряк как-то скрючился, угодливо и в то же время с явной угрозой заглядывая мне в глаза.

— Хорош базарить, — сказал я по-русски. Сказал медленно, с расстановкой.

— Что? Командир, так как, привяжем её?..

Раздва-кряк никогда не отличался особыми успехами в рукопашном бою. Я ударил его не сильно, не искалечить, а просто оглушить. Проследив при этом, чтобы не задеть алую бляху прицела — эта дрянь стоит чёртовых денег, не хотелось бы впоследствии за неё расплачиваться из собственного кармана. Кряк свалился, как куль с мукой. Глаза мгновенно закатились.

— Всё ясно? — Я обвёл мрачно застывшее отделение выразительным взглядом. — Мы не какие-нибудь там иррегуляры-ополченцы. Мы, блинчатый карась, десант! А этого идиота, — я брезгливо пихнул Кряка носком ботинка, — я от банальной неприятности спас. Так что всё, без разговоров — девчонку к пленным, Селезня привести в чувство.

Отделение молчало. Очень нехорошо молчало. Все, включая даже Мумбу, первым признавшего меня командиром. Джонамани склонился над Раздва-кряком, зачем-то прощупал артерию на шее, покачал головой, раскупорил ампулу-самовспрыску, прижал Селезню к щеке.

— Ты его едва не убил, командир, — укоризненно сказал он, не поднимаясь с колен. Как некто вроде отделённого доктора, он позволял себе кое-какие вольности. — Нельзя так. Со своими-то. Ну, трахнул бы он девчонку. Какой в том кому убыток? Ей? Её так и так в расход пустят. Или Чужим продадут, для опытов. Кряк же не садист какой, не извращенец Как говорится, сунуть, вынуть, убежать.

— Так, — сказал я, закипая. — Кто еще так думает? Кому ещё честь не дорога?

— Что такое честь, командир? — спокойно спросил меня Сурендра. — Мы не знаем таких слов. Ты учился, говорят, даже в универе, а мы восемь классов едва осилили.

То, как он строил предложения, напрочь опровергало его утверждение о «восьми классах», но я не стал в тот момент заострять на этом внимание.

— Мятеж, ребята! — как можно спокойнее спросил я. — Неподчинение приказам старшего по званию в боевой обстановке. Карается каторжными работами на срок до двадцати лет или смертной казнью.

Девушка всё это время очень старалась держаться гордо и независимо, однако это получалось у неё плохо. Наручники на неё так и не нацепили, однако бежать она не пыталась. Только тяжело дышала да из глаз одна за другой катились слезы. Она не плакала, нет. Слезы бежали сами собой. Она скорчилась в яме рядом с размётанными брёвнами блиндажа, поджав ноги в грубых брезентовых штанинах и высоких армейских ботинках с рубчатыми подошвами.

Я понимал, что дело плохо. Что надо было отдать им девчонку. Они считали её своей законной добычей. Никто бы не узнал. А схваченная мятежница на самом деле не прожила бы долго. Если её не прикончат на первом же допросе, то, наверное, на самом деле продадут Чужим — по слухам, так уже поступили с уппсальскими повстанцами.

Так зачем я ударил Кряка? Зачем теперь настраиваю всех парней против себя?.. Но теперь отступать уже нельзя. Господином обер-ефрейтором управлять нельзя. — Так, — снова сказал я. — Видно, придётся мне исправить вам мозги старым верным методом. Кто считает, что я не прав? Что девчонку надо оттрахать, а потом, скорее всего, просто пристрелить, потому что это милосерднее, чем отдавать её охранке?

Ты сказал, командир, — ответил за всех Сурендра.

— Уж лучше мы её прикончим. Эй, ты! — обратился он к пленнице. — Хочешь умереть быстро и легко? Или предпочтёшь сперва помучиться?.. — Сурендра, — спокойно сказал я. — Даю тебе две секунды. Или ты надеваешь девке наручники, или отправляешься отдыхать к Селезню.

— Вот как? — усмехнулся Сурендра. Он тоже привык считать себя крутым парнем.

Уложить его одним ударом мне не удалось. Пришлось потратить время на второй. Сурендра опрокинулся на спину, словно подрубленное дерево, а на меня со всех сторон кинулись остальные. За исключением Микки, который остался стоять возле пленницы, прижимая её тяжёлой рукою к земле.

В такой драке закон один — бить, так бить. Один удар, на второй уже не достанет мгновения. Я встретил Фатиха прикладом, с разворота приложил тем же прикладом по шлему Джонамани. И тут оказалось, что больше бить некого. Глинка, Назариан и Мумба оказались умнее. Они вовремя отскочили. Микки так и не сдвинулся с места.

— Ну что? — Кровь во мне кипела. — Вторая смена?..

— Командир, прости дураков, — вдруг быстро сказал Глинка. — Бес попутал, как говорится. Вы, козлы позорные! Вставайте!..

Потребовалось некоторое время, чтобы привести всех в чувство. Вид у побитых был пристыженный.

Микки, сохраняя своё знаменитое хладнокровие, надел на пленницу наручники.

И тут она закричала. Словно до неё только сейчас дошло, куда ей предстоит отправиться.

— Стойте! Погодите! Не надо!.. Убейте меня, пожалуйста, убейте! Меня будут пытать, я., не могу… не выдержу… убейте! Хотите трахать… давайте, я сама разденусь. только пристрелите, не ведите в гестапо!.. Они потом на самом деле продадут нас Чужим!

— Давай шагай, — подтолкнул я её. — Ничего с тобой не случится. Дашь чистосердечные показания следствию… Молчи, дура, и дотерпи до ночи, так что, может, всё и обойдётся. Нечего бунтовать зазря!..

Кажется, она меня поняла. Успокоилась. Даже смогла не оглянуться, когда я вновь заговорил с ней по-русски.

Мне нужно, чтобы она замолчала. Чтобы перестала кричать. Иначе я получу пулю в спину от своих же. И всё будет списано на «случайное срабатывание оружия»…

Девчонка затыкается. Мгновенно. Едва только разобрав обращённые к ней мои слова, произнесённые по-русски. Я чувствую — меня словно медленно поджаривают в моей броне. Всё ради великой цели, вновь и вновь повторяет знакомый с детства голос в моей памяти. Тебе придётся предавать и быть преданным, тебе придётся сжимать зубы и твердить про себя, что бывают, мол, ситуации, когда цель таки оправдывает средства…

Отделение мало-помалу приходило в себя. Последним на ноги поднялся Раздва-кряк. Остальные — Сурендра, Джонамани, даже Фатих — и в самом деле смотрели на меня смущённо и виновато. А вот во взгляде Кряка я прочёл чистую, незамутнённую ненависть.