Андрей Круз - На пороге Тьмы

– Инструмент, запчасти.

– Открой.

Солдат, стоявший справа, постучал по двери кабины и, когда я ее открыл, быстро заглянул под сиденья, после чего сам захлопнул дверцу. К Федьке тоже претензий не возникло.

– Давай, только на окраинах не зависай, по-швыдкому проскакивай, – сказал сержант, знаком подавая команду открыть вторые ворота.

– Давай, спокойной смены, – ответил Федька и рванул грузовик с места.

Замелькала в лучах уже привычная разруха, лужи разбрызгивались колесами, и брызги летели на стекло, расплываясь в россыпь искр, и тогда включались шипящие пневматические щетки, сначала размазывая это все в мутную пленку, но потом все же прочищая поле зрения.

– Ничего, ничего, за окраину выскочим – и поедем спокойно, медленно, с песнями, – сказал Федька, напряженно крутящий баранку.

Один раз что-то крупное и темное метнулось в свете фар, но не на нас, а, наоборот, наутек, – а больше никаких приключений не случилось. Последние постройки остались позади, а вокруг раскинулась чернота поля, не столько видимого, сколько угадываемого.

– Заипца [6], – сказал Федька, закуривая папиросу и опуская боковое окошко. – Пока самую гнусь проскочили. Но ты это… не расслабляйся, ствол держи наготове.

– А что может быть?

– Да хрен его знает. Для бандитов темно, они сами пока прячутся… да мало ли что – просто держи.

Я только хмыкнул скептически.

– Хуже всего сломаться здесь посреди ничего, – продолжал развивать мысль Федька. – Я поэтому и запчасти скупаю постоянно и по два дня в неделю под машиной валяюсь. Мы в свое время привыкли к тому, что машина если ездит, то ездит, поломка – это ЧП, а на этих… даже у «немцев» с «американцами» поломки – это вариант нормы, если мелкие, а о наших «ГАЗах» и «ЗИСах» и говорить нечего. Хотя вон «ГАЗ-67» бегает, ничего. Хотя тоже с подвеской проблемы постоянные, разбивается.

Федька был в разговорчивом настроении, а я, наоборот, в молчаливом, поэтому диалог быстро превратился в монолог. Но его это не напрягало, потому что болтовней, как я понял, он сон сгонял.

Вскоре за спиной небо начало становиться серым, забрезжил смутный и вялый рассвет. Затем больше, и вскоре темнота вокруг начала понемногу истачиваться, испаряться, превращаясь в мутную, серую хмарь. Потом и вовсе утро настало – мерзкое, правда, ветреное и дождливое.

Дорога совсем раскисла, ехали медленно. Федька даже сказал:

– На грузовики кидаться не будем, хоть город за них больше платит. Что поменьше берем, чтобы «блиц» тащить мог на тросу по такой помойке.

– Это если не заведем?

– Может завестись, а потом проблемы начнутся, – пожал он плечами. – Всяко может быть, главное – не нарываться.

Поле сменилось лесом, опять стало темнее, правда ненадолго: день неумолимо вступал в свои права, изгоняя ночь из своих владений, до тех пор пока не придет ее смена. Грузовик переваливался по колдобинам, покачивался, брякал металлический капот, погромыхивал кузов, елозил инструмент в ящике, но крепкий германский полноприводный грузовик катил легко, кажется даже совсем не напрягаясь.

За лесом была развилка, на которой мы свернули на куда менее раздолбанную дорогу: видать, по ней куда меньше ездили, не размесили.

– Все, пошли на север, к Тьме, – прокомментировал Федя. – Крути башкой, выискивай проблемы.

– Понял.

Но проблем не попадалось, к моей большой радости. Все тянулись поля, менялись перелесками и новыми полями, вновь был лес, а потом опять поле, в одном месте дорогу подразмыло, пришлось медленно и аккуратно переезжать это место, но в общем все шло без всяких приключений. Разве что спина и задница немного устали от неудобного сиденья: с эргономикой в кабине «опеля» было так себе.

Затем я опять увидел Тьму. Не так явственно, как тогда, с самолета – дождь, туман, хмарь скрадывали ее чудовищность, да и далеко мы были, – но черная стена, поднимающаяся от земли и до неба, не только была заметна, но и ощущалась уже отсюда как некое внутреннее беспокойство, как постоянный мелкий, но навязчивый страх.

Потом Федька тормознул среди чистого поля, сказал:

– Порфирьевск рядом, давай бак дольем – на случай, если придется потом сматываться.

– Давай.

В поле оказалось чудовищно ветрено, плащ-палатка попыталась завернуться вокруг меня погребальным саваном, капюшон сдернуло с головы. Матерясь и проклиная погоду, мы подкатили бочку к борту, протянули из нее шланг в бак.

Отсосал бензин Федька с помощью большой резиновой груши, лишив меня удовольствия прокомментировать то, как он будет отплевываться от бензина – я именно этого ожидал, – а вскоре содержимое канистры перебралось в бак.

– Все, теперь двойная бдительность, – сказал он, когда мы опять забрались в кабину. – Открывай окно, по хрен ветер, готовься стрелять во все, что движется. Очки больше не снимай, Тьма близко.

– Понял.

Ехали медленно теперь, вертя головами на триста шестьдесят градусов. Городок Порфирьевск был мал, собрался на небольшом поле между лесом, холмами и железной дорогой. Похоже, что он и существовал при большой узловой станции и гигантском товарном дворе, к которому мы и подъехали.

Над городком нависала Тьма. Нет, не прямо над ним, до нее было, наверное, больше десятка километров, а то и все двадцать, она даже лес явно не накрывала, но чувствовалась каждой клеткой тела, каждым нервом. Это было как инфразвук, который ощущаешь не ушами, а диафрагмой, это как постоянная угроза, как ощущение наводящегося тебе в затылок ствола.

– Видал, тут сколько всего? – громким шепотом, явно под воздействием давящего страха, спросил Федька, когда «блиц» засунул морду в ворота с распахнутыми створками, ведущие на огромную территорию, застроенную пакгаузами, складами, депо, какими-то мастерскими.

Рельсы по ней разбегались десятками веток, уже местами проросшие травой, и тут и там вразброс стояли паровозы. Много паровозов.

– Вот такой один в Сальцево притащить – считай, озолотился, – сказал Федька. – Но не судьба: пути туда давно разобраны.

– А на хрена он им? – спросил я исключительно для того, чтобы самому не молчать.

– Они от них электричество получают, типа малых электростанций. Расставили в нескольких местах и угольком кормят. Не хуже нашей ТЭЦ. Заодно если и сломается один, то не катастрофа.

Было пусто. Ни людей, ни тварей, ни зверья, ни даже ворон каких-нибудь – вообще ничего. Звук мотора становился нестерпимо громким, когда мы проезжали мимо какого-нибудь склада, либо снова стихал, если ехали по открытой территории. Автомат Федька перевесил себе на грудь, и заодно я заметил, как его рука несколько раз пробежала по подсумкам разгрузки, словно проверяя, на месте ли магазины. Нервничает бывалый Федька, здорово нервничает, не меньше меня как минимум. А я уже понял, что если он задергался, то это точно не зря.