Последний Герой. Том 8 - Рафаэль Дамиров

— Свобода там, где мои помыслы. Где бы я ни был — в тюрьме или на воле — я всегда свободен.

Слова звучали туманно. Он сам себе верил, и это делало его опасным. Я видел, как где-то глубоко в нём сидит сломленный человек, покалеченный войной. Может, это и стало толчком к его перерождению в того, кем он теперь стал. Или нет.

— Судебно-психиатрическая экспертиза, — произнёс я твердо, — скорее всего, признает тебя вменяемым.

Он не спорил. На его руках было много крови. Тот гаишник, у которого он забрал автомат, умер на месте. Слава богу, Михалыч выжил. Сейчас он в реанимации, врачи говорят, что жизни ничего не угрожает. Конечно, не всё можно вылечить, может, последствия и останутся. Или вот Тихон, его поместили в психушку — батюшка его знатно обработал. Убеждал этого беднягу, что именно он совершал все убийства, пользуясь провалами в памяти у послушника. Придёт ли этот человек в себя когда-то? Никто не знал.

— Ну так что, — уставился на меня Арсений. — Ты решишь вопрос с мэром?

— Этот вопрос я в любом случае решу, но не потому, что ты этого хочешь, и не потому, что, как ты там говоришь, он великий грешник. На моём языке это слово звучит по-другому — преступник большого масштаба.

Арсений кивнул и облегченно выдохнул.

— Но позволь спросить, — пробубнил он. — Как ты меня вычислил? Я все никак не могу понять, я же всё делал правильно. Я был осторожен.

Я посмотрел на него очень внимательно, словно давая ему самому время ещё подумать. А потом ответил:

— Заповеди, на листке, что нашли в комнате у Тихона за шкафом слишком грамотно составлены, ни одной опечатки.

Арсений нахмурился, а я продолжал.

— Я видел рукописный молитвенник Тихона, тот, который он держал в столе. Там в каждом слове чуть ли не по две-три ошибки. Он едва окончил восьмой класс, по русскому у него и тройки, скорее всего, не было. На бумаге действительно была кровь Тихона — экспертиза ДНК это подтвердила. Ты, видно, постарался, достал образец. Нетрудно было, если он сидел у тебя в подвале, на привязи.

Он внимательно смотрел на меня.

— Тот вой в храме, звук, который я слышал, — продолжил я вслух, будто перебирал события. — Это был не ветер. Это был человеческий стон. Это те приметы, что есть. Но бывают ещё такие приметы, которых нет.

Лжесвященник глянул на меня с недоумением. А я кивнул и добавил:

— Маска трикотажная, чёрная — её нашли у Тихона в комнате, и на ней не оказалось следов ДНК. Она была тщательно выстирана перед тем, как ты её подкинул.

Арсений обхватил голову руками и уставился в пол.

— Я пробил тебя по базе, — тихо сказал я. — Узнал твое прошлое. Бывший боевой разведчик. Кроме того, охранник мэра стрелял в тебя, когда ты пытался Быкова прирезать. Он зацепил плечо. Тогда, при нашей последней встрече, я сделал вид, что случайно похлопал тебя по плечу. Ты ещё меня отчитал, а это была не фамильярность. Это была проверка. И ты эту проверку не прошел — выдал себя, поморщился от боли.

— Да, — проговорил батюшка и усмехнулся, — ловко ты меня провёл. Ни за что бы не подумал, что такой зелёный пацан может так легко раскрутить меня… Опытного…

— Часто внешность обманчива, — я холодно улыбнулся.

Он снова потёр бороду и посмотрел на меня долго, пристально.

— Вот смотрю на тебя, Яровой, и вижу, что ты такой же, как я. Ты будто из той эпохи, будто человек из прошлого. Этот мир тебе не близок, но он катится в пропасть, и тебе не всё равно. Я не знаю, почему так думаю, но уж за это ты меня не осудишь, так я скажу: в тебе кто-то другой живёт.

Я лишь пожал плечами.

— Жаль, что мы не были союзниками, — добавил он. — Мы могли бы сделать многое вдвоём.

Я усмехнулся:

— Мы по разные стороны баррикад. Ты преступник, я мент. Союз невозможен.

Он ухмыльнулся, глаза вспыхнули тихой злобой.

— А чем мент отличается от преступника? Тем, что совершает насилие, прикрываясь законом, государством, а не словом Божьим. Ты такой же, как я.

— Отличие в том, что я отвечаю за свой поступок перед законом, — сказал я. — А ты выбирал, кому жить, а кому умереть. Это не миссия. Это преступление. Поступок не по совести…

Он посмотрел на меня с той самой одержимостью, что делает монстров ещё страшнее.

— А у тебя есть совесть? — прошептал он. — Разве на твоих руках нет крови?

— Совесть проверяется делом, — ответил я.

Он рассмеялся тихо.

Он закусил губу, потом снова погладил бороду. В его движениях было столько упрямства, что можно было подумать, будто вся жизнь — это спор, который он просто не желает проиграть.

Я встал. Свет лампы резал глаза, тень падала на гладкий стол между нами.

— Теперь твою судьбу решит суд. Не Божий, а земной, — сказал я спокойно. — А я, будь уверен, соберу все доказательства.

Я повернулся к двери и крикнул:

— Конвойный!

Дверь открылась. На пороге показалась фигура дубака. Арсений ещё мгновение смотрел на меня, будто не переставал удивляться. Он встал, аккуратно погладил бороду.

— Суд — так суд… — сказал он тихо.

* * *

Я направился в кабинет начальника местной полиции. Круглов сидел с хмурым лицом, уткнулся в монитор и на что-то долго смотрел на экране. Когда я открыл дверь и уже сделал два шага внутрь, он вдруг расплылся в улыбке, как будто действительно был рад меня видеть.

Я сильно сомневался, что тут есть хоть крохотная толика искренности.

— Заходи, Максим, садись, — он привстал и протянул руку.

Я пожал ему ладонь в ответ. Круглов был в хорошем настроении. Оно и понятно, наш успех с Шульгиным пошёл ему в копилку. Поймали опаснейшего преступника, раскрыли кучу убийств — этот случай уже прогремел в новостях.

Он откинулся на спинку кресла, глаза всё ещё блестели, но во взгляде я уловил какую-то опаску. Он