Вольф Белов - Волчицы
— У тебя крыша совсем, что ли, съехала?! — воскликнул Веснин. — Только вот еще дохлятину не жрали. Неизвестно даже, от чего эта хрюшка сдохла. В ней сейчас, может быть, вся таблица Менделеева собрана.
— Да ну, какая там таблица?! — отмахнулся Горошенко. — Смотрел я ее, нюхал. Ничего такого.
Веснин рассмеялся.
— Вот хохол он и есть хохол. Жить не можете без сала и свинины.
— Ну так как? Забираем? — спросил Горошенко.
— Делай, что хочешь. Только сам ее к Макарычу попрешь, я эту дохлятину все равно жрать не буду.
— Много ты понимаешь, — проворчал Горошенко. — Никакая это не дохлятина, нормальное мяско. И парни довольны будут.
Веснин лишь махнул рукой и снова взялся за лопату. Черт бы побрал эту медицину. Им с лейтенантом через пару часов в караул заступать, а тут изволь могильными делами заниматься. Как будто времени свободного целый вагон. Сами бы и закапывали свои трупы, живодеры. Хорошо, хоть генерал уехал. Замаял своими придирками. Нашел кого воспитывать, боевых офицеров. Они в горячих точках бывали и под пули ходили чаще, чем эта тыловая крыса в сортир генштаба. Уж им-то известно как службу нести. Ладно, укатился и скатертью дорога. Конечно, уехал он ненадолго и скоро вернется, но пока хоть можно за забор без опаски сходить. Увольнительную, ясное дело, никто не даст, генерал запретил, но в его отсутствие контроль будет послабже. Полковнику не до своих бойцов, он сам через день в город уезжает, какая-то там у него проблема с супругой, а Градов на это дело смотрит сквозь пальцы, нормальный мужик. Есть тут на окраине в поселке одна разведенка, неплохо бы к ней наведаться, отдохнуть душой и телом. А то
ведь так совсем с ума сойти можно. Вон, у хохла точно уже башню снесло, на мертвечину польстился. Тьфу, мерзость какая.
Закопав собак, офицеры разошлись. Веснин отправился в казарму, а Горошенко потащил тушку свинки в столовую, где заправлял его старинный приятель Макаров, которого в части все звали просто Макарычем.
Через два часа Веснин уже находился на своем посту у входа в девятый блок. Отложив автомат в сторону, он сидел за столом и перелистывал старый журнал. Порой нынешняя служба казалась ему очень странной. Вот уже второй месяц, как его перевели в эту часть, а так до сих пор и не ясно, кого и от кого он охраняет. Что находится за этой бронированной дверью? Не зря же внутри охраняемого периметра он стоит на посту с оружием. Вернее, сидит. Каждое утро офицеры караульной службы выслушивают довольно странный инструктаж от капитана Ищеева. Темнят что-то господа ученые. Что же такое они скрывают? Чем занимаются? Что прячут за этой дверью? Заглянуть бы туда. Замочек-то плевый, кодовый. Это вам не американское кино, где всякие электронные штучки, сканирующие отпечатки пальцев, сетчатку глаза и прочую ерунду. Здесь все просто, по-русски. И код Веснин уже запомнил, подсмотрел, когда ботаники внутрь входили. Только вот за этой дверью есть еще одна, а там наверняка может оказаться посложнее. Но, в конце концов, если очень захочется, можно что-нибудь придумать. Нет такой силы, которая могла бы победить человеческое любопытство.
Из раздумий Веснина вывел звук легких шагов. Через мгновение из-за угла показался профессор Куприянов. На взгляд Веснина профессор тоже был со странностями в голове, видимо, переучился в свое время. Но с этим можно хотя бы поговорить по-человечески. Его коллеги смотрят на постовых, как на чумных, боятся лишнее слово вымолвить. Совсем застращал их генерал с этой секретностью. Хотя, конечно, на запретные темы и этот нескладный очкарик распространяться не станет.
— Добрый день, — поздоровался Куприянов.
— Здравствуйте, профессор, — ответил Веснин.
Он раскрыл журнал учета и протянул Куприянову авторучку. Таково было требование Сабурова, каждый входящий в девятый блок и выходящий оттуда обязан был отметиться.
Расписавшись, Куприянов бросил взгляд на журнал, который просматривал Веснин, и полюбопытствовал:
— Что читаете?
— Да так, муть всякую, — прапорщик отбросил журнал в сторону. — Сидим тут взаперти и полистать на досуге нечего. Еще бы «Мурзилку» в руки дали.
Профессор улыбнулся.
— А вы, конечно, предпочли бы «Плейбой»?
Веснин рассмеялся.
— В других условиях не отказался бы. Но здесь лишнее возбуждение девать некуда. Борис Васильевич, вы же в городе бываете, привезли бы книжку интересную или фильм новый. А то скука смертная, телевизор ни черта не ловит. От полковника не допросишься. Мужики с утра до вечера в карты режутся или водочкой балуются…
Веснин осекся и быстро поправился:
— Я этого не говорил.
Куприянов рассмеялся.
— Хорошо, — кивнул он. — Когда в следующий раз окажусь в городе, что-нибудь присмотрю для вас. А вам разве разрешается читать на посту?
— А что ж тут, мух ловить, что ли? Правда генерал еще не видел, но Ищеев не запрещает, лишь бы не спали.
— Хорошо, я постараюсь вам помочь, — снова пообещал профессор.
Набрав код, он открыл дверь и вошел внутрь. Через вторую бронированную дверь профессор прошел в просторное помещение. Со времени его первого посещения этого блока здесь многое изменилось, появилось много различного медицинского оборудования: рентгенокимограф, томограф, кардиограф и прочее. В дальнем углу был оборудован душ. Неизменной лишь осталась большая клетка, только теперь в ней появились кушетка, умывальник, биотуалет за ширмой и небольшой шкафчик. Лежавшая на кушетке девушка в полосатой пижаме поднялась при появлении профессора.
— Здравствуйте, Маша, — улыбнулся Куприянов.
— Здравствуйте, Борис Васильевич, — улыбнулась девушка в ответ.
Это был единственный человек в институте, которому она действительно была всегда рада. Маша по-прежнему не знала, с какой именно целью ее привезли в это учреждение, она чувствовала себя арестанткой, лишенной всяких прав, подопытным кроликом. Лишь этот нескладный молодой профессор видел в ней живого человека и проявлял искреннюю заботу.
Отперев дверцу клетки, Куприянов сказал:
— Выходите, Машенька, хватит сидеть взаперти. Вам надо побольше двигаться.
— С моим-то пузом, — улыбнулась девушка, погладив себя по раздувшемуся животу.
— Тем более, — с шутливой строгостью ответил профессор.
Девушка вышла из клетки
— Ну, как вы себя сегодня чувствуете? — спросил Куприянов.
— Неплохо. Только скучно здесь очень.
— Вы уже второй человек, кто сегодня пожаловался мне на скуку.
— А кто был первый? — поинтересовалась Маша.
— Охранник, что сидит снаружи.
— Он хотя бы свободен, — вздохнула девушка.
— Это относительно, — ответил профессор. — Он тоже не волен в своих поступках, как и все, кто здесь находится. Мы все тут как пленники, сами себя загнали в эту крепость и вас тут удерживаем. Ну, давайте я вас осмотрю.
Усадив девушку в кресло, профессор приступил к обычному ежедневному осмотру. Прослушав свою пациентку, измерив давление и задав несколько вопросов, он заметил:
— Конечно, вам лучше бы побывать на свежем воздухе.
— Но ведь никто не выпустит, — ответила Маша, печально вздохнув.
— Да, — вынужден был согласиться профессор.
— Скажите, Борис Васильевич, зачем меня держат здесь?
— Чтобы изучить как следует, — не очень уверенно ответил профессор. — Вы же понимаете, Маша, что являете собою не совсем обычное существо. Вы своего рода феномен.
— Это так обязательно? Почему никто не спросил моего согласия? Почему никто не спрашивает, хочу ли я сама, чтобы меня изучали? Разве я не имею права жить свободно и самостоятельно распоряжаться собственной жизнью?
Куприянов тяжело вздохнул и отвел взгляд, не в силах смотреть в бездонные печальные глаза девушки.
— Конечно же, имеете, — произнес он. — Но… Черт, я и сам совсем запутался. Машенька, не мучайте меня вопросами, на которые я не в силах ответить. Честно говоря, я сам многого не знаю. В этих стенах главный не я и от меня тоже многое скрывают. Расскажите, что происходит в мое отсутствие? Что делают с вами профессор Якимовских и его коллеги?
— Не знаю, чего они хотят, мне ничего не объясняют, просто говорят, что так нужно и все. Они мне что-то вкалывают, потом проверяют какими-то приборами. Сегодня давали что-то выпить. После этого мне было очень плохо, но сейчас уже все нормально. И каждый день по несколько раз берут кровь. Скажите, Борис Васильевич, меня когда-нибудь выпустят отсюда?
Маша с надеждой посмотрела в глаза профессору. Как ни хотел бы Куприянов приободрить эту несчастную девушку, он не мог подтвердить ее надежду. Ему была неведома конечная цель проекта, но вполне очевидно, что девушке-оборотню уже никогда не увидеть свободы.
Профессор опустил глаза и тяжело выдавил из себя:
— Я не знаю, Маша.
