Сергей Дорош - Темная сторона Луны
– Не волнуйся, я не изгнанница, и с Плутона они меня не выкупали.
– Тогда как?
– С Плутона я ушла сама, – небрежно бросила она.
Я чуть не рассмеялся этой деланой небрежности. Девочке было чем гордиться. Это даже покруче, чем семнадцать трупов Хансера. Вообще она первая, кому это удалось.
– Как? – только и выдавил из себя Хансер.
– Очень просто. Однажды на Плутон пришел заказ от дарклингов. Это было то, что мне надо. План я проработала давно. Как ты знаешь, сперва приходит заказ, за день собирают тех, кто хочет на него откликнуться. Если набирается хотя бы трое, заказчикам сообщают, что они получат своего прерывающего нить, и он обязан расплатиться. Если собирается меньше трех, заказчик получает отказ, а если он не расплатится, ворота замка Конклава не откроются. Но сам механизм испытания приводится в готовность сразу.
– Пока не понимаю, как ты этим воспользовалась, – признался Хансер.
– Очень просто. Я и семеро других вошли туда. На заказы дарклингов собираются слабаки, так что я… кстати, видел мой шрам?
– Видел, в Бремене, разве не помнишь? Самый тонкий из виденных мною, почти не заметен.
– А что за шрам? – Любопытство мое родилось раньше меня.
– Последнее испытание, – пояснил Хансер. – Коридор освобождения. Когда идешь по нему, из стены резко выскакивает горизонтальное лезвие. Ты должен обагрить его своей кровью, то есть дать нанести ему порез, – и не дать выпустить кишки. Прячется оно так же быстро, есть доля секунды. Шрам остается навсегда. По его величине судят о реакции плутонца. У Гюрзы, судя по всему, это лезвие взяло ровно каплю крови. Учитывая, что настроено оно на то, чтобы развалить тебя пополам, суди сам о ее реакции.
– Вот именно. С моей реакцией я могла перебить этих неудачников шутя. Вместо этого я выбрала самого слабого и защищала его до самого Коридора освобождения. Кстати, Хансер, распространенное заблуждение, что надо убить всех конкурентов, – ерунда. Главное – первым дойти до коридора. После того как лезвие выскакивает из стены, замок закрывается до следующего испытания. Если кто живой в нем остался, он умирает от голода. Так вот, мне не составило труда обезоружить моего подопечного. А после этого я дала ему пройти Коридор освобождения. Только сперва взяла клятву на крови, что через три дня он сделает новый заказ от дарклингов. В доменах такое подстроить нельзя, у дарклингов – запросто. Кстати, ему лезвие чуть брюхо не вспороло. Ну а через три дня пришел заказ. А я уже была рядом с Коридором освобождения и прошла по нему сразу. На следующий день платы, понятно, не последовало, заказ отменили, а я уже была свободна.
– А тот, что тебя выпустил, ты с ним еще виделась? – не удержался я от вопроса.
– Конечно. Часто. Пока Хансер не прикончил его в Бремене.
– Так это он и был? – удивился Хан. – А я все думал: как такой слизняк мог уйти с Плутона?
– Как видишь, я свободна от обязательств перед кемлибо и не намерена бросать моего… моего наставника.
«Ага, – подумалось мне, – за наставником ты идешь, как же, бабушке своей расскажешь».
За исключением этого в высшей степени познавательного эпизода, все шло серо, скучно и уныло. Ни я, ни Хансер уже не могли даже приблизительно представить, где мы находимся. Видимо, наставник нам не совсем доверял и плутал по лесу вдвое дольше, чем следовало бы. С чем не поспоришь, так это с тем, что способности наши он видел насквозь. А запоминать дорогу на Меркурии и Плутоне учат хорошо. Гюрза говорила, что, судя по звездам, мы гдето в предгорьях Альп. Землю она знала лучше, чем мы.
В один прекрасный день наш путь окончился. Мы вышли к какомуто скальному массиву, под которым приютился пещерный город. Входы в пещеры были окружены стеной. Правильный полукруг с башнями. Наверху виднелись фигуры часовых.
Нас заметили сразу, да мы и не скрывались. То, что началось на стене, очень напоминало тревогу. Уже потом наставник объяснил мне, что часовые друидов обычно контролируют лес на день пути от укреплений. То есть они должны были нас почувствовать задолго до того, как увидели. Но с нами был коекто, владеющий высшим уровнем слияния с Природой. Такого лес не выдаст. А друидское общество весьма статично. В этом есть свои плюсы: практически на любую причуду Судьбы у них готов ответ. Но если происходит нечто из ряда вон выходящее, бери их голыми руками.
И это самое, только не из ряда, а из леса вон, вышло и се́ло под воротами. Друида в нем, конечно, узнали. А вот мы, доменовцы, – это нечто новенькое. Ни один друид ни в трезвом уме, ни пьяный, ни под заклятием не привел бы нас к крепости, тем более, как я понял, самой тайной. Я бы не удивился, если бы вокруг вдруг открылись порталы, из которых маршем пошли бы воины Круга. Вдруг на стене появился еще ктото и сразу же навел порядок. Суета прекратилась как по мановению жезла повелевающего стихиями.
– Кто пожаловал в Тюрьму Охотников? – Голос, задавший вопрос, был сильным, не допускавшим сомнений или колебаний. В нем чувствовалась привычка человека вести за собой других. Такие всегда для других уверены в себе. Нерешительность уходит до тех пор, пока он не останется один. Мне тогда подумалось, что, упади Луна на Землю, этот человек распоряжался бы так же уверенно до последнего мига, и его аура предотвратила бы любой намек на панику.
– Я – друид, – ответил наш наставник, и я ощутил в нем необыкновенную усталость и напряжение, как перед боем.
Он что, собрался вырезать эту крепость? Мне стало страшно от этой мысли. Он силен, никто не спорит, но целый друидский город – это слишком. А миг спустя я осознал: да, он готовится к страшной битве. Только не внешней, а внутренней.
– Ты ли это, Дагарикс? – В голосе друида на стене послышалась тревога и какаято боль. – Почему ты явился к этим вратам?
– Я тот, кто был Дагариксом, кто стал охотником по имени Рысь. И будь я этим охотником, пришел бы через пещеры. Но я – уже не он. Потому я здесь, у центральных врат. Пришел исполнить свою клятву, хоть она и потеряла какой бы то ни было смысл.
– Разве я могу позволить тебе войти здесь?
– Тюремщик охотников – нет. Но я всегда верил, что пастырь Гальдрикс сильнее его. Тебе решать, кто я – охотник, вернувшийся в свою темницу, или друид, пришедший к своему учителю.
– Твоя ярость. Ты знаешь, я готов был жизнь за тебя отдать, готов и сейчас, но только свою. Любая случайность – и в крепости начнется резня.
– Хорошо. – Наш наставник встал. – Вызови мою ярость на себя, ты знаешь как. Подтверди слова делом – и я уйду, чтобы вернуться через пещеры и быть закованным в серебро.
– Зачем это тебе?
– Я верил тебе, учитель, а ты – мне. Наша связь была крепче, чем у отца с сыном, потому что ты мне отец не по плоти, а по духу. Это гораздо больше. И в последний раз говорю: верь мне. Ты ведь сам преподал мне не один урок доверия. Дай мне каплю твоей крови.
Я видел, как друиды на стене попятились. Вокруг Гальдрикса образовалась пустота. Все поняли, кто к ним пожаловал, все боялись, дрожали, как кролики перед удавом. Даже тюремщик охотников побледнел. Но ни голос, ни рука его не дрогнули.
– Хорошо. – Одно слово упало, словно камень.
Друиды, не сговариваясь, отступили еще на шаг. Гальдрикс прислонил посох к зубцу стены, достал серпмеч и, как в омут прыгнул, надрезал себе левую ладонь.
Капли крови пали вниз алым дождем. Наш наставник поймал их на ладонь быстрым движением, потом поднял взгляд на спокойно стоящего на том же месте Гальдрикса, тепло улыбнулся и вытер руку о плащ. Бой был окончен.
– Смотрите, друиды! – закричал он. – Покажите мне второго, кто решился бы на это!
– Хватит, – чуть недовольно сказал Гальдрикс. – Я просто подумал, рассудил логически и пришел к выводу, что убить меня ты не захочешь: не за что. А отбросив невозможное, принял за истину то, что осталось, хоть более невероятной вещи вообразить не мог. Все как я тебя учил. Плох тот пастырь, который не может доверять своему ученику.
Он говорил не для нашего наставника. Этим двоим слова вообще были не нужны. Он преподавал очередной урок окружающим его друидам.
– Открыть ворота, – приказал он, и уже никто не посмел возразить. Так мы вошли в тайный город – Тюрьму Охотников. Вошли, окруженные настороженностью друидов. Спокойны из нас были только двое: наставник и Тайви. Руи с руками, готовыми в любой момент выхватить мечи, Аркадия, жмущаяся к нему и поглаживающая свой жезл. Хансер с Гюрзой переглядываются, иногда пальцы словно бы невзначай вздрагивают. Выглядит как простая нервозность, а на самом деле – плутонский язык жестов. Даже я его не знал, но предназначен он был точно не для любовных разговоров.
Все обошлось. Никто не сорвался, хоть снайперов, взявших нас в прицел, я заметил. Ни у кого не сдали нервы. Дрожащие пальцы убрались с курков, высшие, готовые устелить двор трупами при малейшей провокации, выдержали.
